Мечты сбываются - Лев Маркович Вайсенберг

«Пережитки собственнического строя?..»

Ему-то, Саше, хорошо, поскольку у него этих шайтановых пережитков, по-видимому, не водится. А что делать той, у кого они поедом грызут сердце?

ГОРЬКИЙ

Все вокруг говорили о Горьком: он сейчас здесь, в Баку!

Оказывается, Виктор Иванович встречался с Горьким еще лет тридцать назад, в Самаре. Горький работал тогда сотрудником «Самарской газеты», а Виктор Иванович был начинающим актером местного театра.

Встречаться им доводилось в одном скромном гостеприимном доме, где собиралась демократическая интеллигенция города — журналисты, врачи, адвокаты, педагоги, актеры, городские и земские деятели, «неблагонадежная» молодежь и даже ссыльные, каких в ту пору немало было в Самаре. Бывали в этом доме и писатели — Чириков, Скиталец, Гарин-Михайловский. Народу всегда набивалось до отказа. Здесь читали, играли в шахматы, дружески беседовали, горячо спорили, смеялись, пели. В конце вечера в маленькой столовой приветливо шумел самовар, на столе красовались две-три бутылки пива, селедка, отварной картофель, тарелка с чайной колбасой — на большее не хватало.

Как обычно, Виктор Иванович рассказывал мастерски, увлекательно, и картина провинциальной Самары девяностых годов и на ее фоне фигура молодого Горького живо представала перед слушавшими.

— Он ходил тогда в темной рубашке с кавказским пояском и вот таким движением отбрасывал свои длинные волосы, падавшие ему на лоб, — вспоминал Виктор Иванович. — У меня сохранилось несколько памяток о той поре — письма, фотографии, театральные афиши, и есть одна из них, которую я особенно ценю.

Виктор Иванович раскрыл принесенную с собой старенькую папку с надписью «Самара» и бережно вынул из нее ветхую, аккуратно подклеенную на сгибах газету.

Над одним из столбцов все увидели полустертую надпись карандашом:

«Славному Вите — величайшему и талантливейшему актеру современности — Иегудиил Хламида».

— Ну, это, разумеется, шутливое преувеличение, ибо величайшему и талантливейшему актеру современности едва исполнилось тогда двадцать лет и выступал он на театральных подмостках как профессиональный актер впервые, но в нашей компании в ту пору принято было изъясняться таким штилем, — пояснил Виктор Иванович.

— А при чем тут… Иегудиил Хламида? — удивленно спросила Баджи.

— Этим именем в ту пору подписывался в газете Алексей Максимович… — Виктор Иванович указал на отчеркнутые синим карандашом столбцы газеты: — Вот, здесь, как видите, небольшой рассказ Горького «Первый дебют». Он в свое время произвел на меня огромное впечатление, показался мне, начинающему молодому актеру, весьма поучительным… Впрочем, я думаю, что рассказ этот не устарел и сохранил известное значение и поныне.

— Прочтите его нам, Виктор Иванович! — попросил Гамид.

Это был рассказ о молодой актрисе-дебютантке, мечтавшей о том, как она выйдет на сцену и просто, без ложного пафоса произнесет слова своей маленькой роли. Слушая, публика будет думать: «Как это верно! Вот истинное искусство! Вот как надо изображать жизнь души!» Но когда настал день спектакля, девушка почувствовала, что зрители смотрят на нее лишь с любопытством людей, жаждущих развлечения, и что между ними и ею не может возникнуть духовной связи. Она скомкала свою роль, проговорила слова, лишив их смысла…

Печальный рассказ!

Какое счастье для актрисы, что теперь не те времена, не те зрители, не тот театр! Об этом свидетельствовал спектакль «Визирь Сарабского ханства», это подтвердила «Тетка Чарлея».

— Виктор Иванович, дайте мне этот рассказ на денек, — попросила Баджи, когда Виктор Иванович, аккуратно сложив газету, собирался спрятать ее в папку «Самара». — Мне хотелось бы еще раз прочесть его.

Виктор Иванович помедлил, словно не решаясь даже на день расстаться с тем, что он так бережно хранил в течение трех десятков лет, но, взглянув в просящие глаза Баджи, протянул ей ветхий, подклеенный на сгибах листок старой самарской газеты…

В тот же день Баджи узнала, что с Горьким встречалась и Натэлла Георгиевна — много лет назад, девочкой.

Она жила тогда в Тифлисе на так называемой Вэре, и там, у соседей, снимал комнату какой-то веселый русский человек. Он помогал няньке Матрене на кухне и забавлял веселыми выдумками маленькую дочь хозяйки, тезку Натэллы — Наташу. Лишь несколько лет спустя, став взрослой девушкой, Натэлла Георгиевна узнала, что этот веселый высокий русский человек был Горький…

Было в тот день о чем рассказать и Юнусу — ему привелось участвовать в беседе Горького с промысловыми рабочими, давать пояснения о глубоких насосах.

Приятно и лестно было услышать, как Горький, внимательно наблюдая за выплескивающейся струйкой нефти, одобрительно и многозначительно пробасил:

— Настоящее жидкое золото!

Что ж, с этим нельзя было не согласиться. Но затем пришлось с Горьким и поспорить, когда тот сказал:

— Вижу, товарищи, как стихия работает на вас: вот сидит и подремывает смазчик, а эта качалка-богомолка кланяется, кланяется и дает нефть.

Стихия работает, а смазчик подремывает? Если бы так! Нет, дорогой товарищ Горький, он, Юнус, сам не один день проработал подле этих глубоких насосов и хорошо знает, что смазчику некогда дремать. Слов нет, глубокие насосы — не желонки, с ними рабочему легче, но до дремы еще далеко!

Обо всем этом Юнус рассказал сестре, приехав к ней в тот же вечер в город, — не терпелось ему поделиться о встрече с Горьким.

— И в Доме культуры он был, в библиотеке, у Сато! — сообщил Юнус.

— Ну, а как с ним держалась Сато? — поинтересовалась Баджи. — Не струсила?

— Ничуть!.. Сама провела его к полкам и только все извинялась, что его книги очень затрепанные, — ответил Юнус таким тоном, как если б сам присутствовал при этой встрече.

— А Горький — что?

— Сказал, что это хорошо, когда книги затрепанные: значит — читают! Ну, тут Сато совсем расхрабрилась и от имени библиотеки заявила: нужно, чтоб в библиотеку поступало больше новых хороших книг, а они-то уж здесь не залежатся, быстро станут затрепанными!

— А Горький — что?