Путешествие по Советской Армении - Мариэтта Шагинян

Обычно путешественники проезжают Иджеван, торопясь выехать из республики Армении прямо на станцию Акстафа Закавказской железной дороги (Азербайджанская ССР). Но они много теряют от такой спешки. Дорога эта превосходна, и по выезде из Иджевана, в 13 километрах налево, у Кривого моста, есть поворот, за которым еще 11 километров колесной дороги, доступной и для машины, до деревни Сры. А из деревни уже пешком или верхом в 3 километрах к югу — знаменитое агатово-сердоликовое ущелье, в красивом месте, мало посещаемое, почти не разрабатываемое, исключительно привлекательное для тех, чье сердце неравнодушно к красивому камню. Здесь есть такие образцы розового сердолика, такие агаты с кружевным рисунком, что вы рискуете застрять в этом диком и неприютном месте, недоев и недоспав, лишь бы наполнить мешок свой чудесными образчиками для коллекции.

Но возвратимся в большой районный центр Иджеван. Город и села в этой северной лесной части Армении резко отличаются своей архитектурой от южных. Отличие это наблюдаешь и в Иджеване с его треугольничками крыш. В районе шестнадцать колхозов разводят табак, выращивают картофель («лорх»), имеют развитое животноводство; своя гидростанция на два генератора дает энергию почти всему району. Иджеван — это не только сельский, но и промышленный район с большим будущим. В нем табачно-ферментационный завод, машинно-тракторная мастерская, машинно-тракторная станция, два лесхоза, поставляющих лес на два районных лесопильных завода, при них цех ширпотреба — делают свою мебель, сундуки, улья. Кроме того, в районе ковровая фабрика (иджеванские ковры с красивым красным фоном, на котором делается во всю величину ковра, в центре его, геометрическим ромбом или квадратом более темный рисунок), кирпичный, гончарный, кузнечный, колесный заводы… Многочисленны культурные учреждения этого лесного уголка Армении. В Иджеване свой театр и кино, библиотека, больница, баня; в районе 20 школ, 6 десятилеток, одна из них — русская. Колхозы Иджеванского, так же как и соседнего с ним Кироваканского района, полностью электрифицированы. Живут на отлете, до центра республики далеко, и стремятся, чтоб все было под рукой, чтоб ни в чем не было нужды. Но хотя на отлете от своей столицы, хоть и редко заглядывают сюда армянские писатели и столичные лекторы, Иджеван ближе к выходу на центральную закавказскую магистраль; он гордится своим «местом под солнцем», потому что именно здесь впервые, прочно и навсегда, взвилось красное советское знамя; сюда в ноябре 1920 года вошли части XI армии; здесь встретили их восставшие иджеванцы, провозгласившие у себя советскую власть. В 6 километрах от районного центра есть село, раньше называвшееся Кердеван; сейчас оно названо Енокаван. В селе сохранился домик, принадлежавший Еноку Мкртумьяну. В 1917 году в этом домике происходил I съезд коммунистической партии Армении, и Мкртумьян был делегатом на съезде. В 1920 году его убили дашнаки. В годы Отечественной войны отсюда выдвинулся иджеванец, Герой Советского Союза Рубен Газарович Акопян.

Хоть в здешних лесах и немало своих старинных памятников, иджеванцы не станут вам рассказывать о старине. Они поведут вас к домику Мкртумьяна, а перечисляя все, чем гордится район, непременно скажут о литографском камне: есть литографский камень, и много его, пора взяться за разработку.

Как Иджеван стоит на реке Агстев и обращен лицом и дорогой к большой железнодорожной станции Акстафа, так и Берд стоит на реке Тавуш и глядит лицом и дорогой на железнодорожную станцию Тауз. Оба района — пограничные с Азербайджаном, оба — лесные и табачные, вывозят табак, лес и картофель в соседнюю республику и даже склады свои держат на ее станциях. Надо знать экономическую особенность этих двух районов, чтобы лучше понять их жизнь.

Кажутся они самыми далекими, самыми окраинными в республике, в своем роде «за тридевять земель», за тридевять районов, а на месте вы убеждаетесь, что такое положение в советских республиках, если выводит оно к общесоюзной магистрали, делает иногда эти далекие районы экономически передовыми, помогает им легче и быстрее обращать свои товарные запасы, усиливает и разнообразит обмен и общение. Да и сама природа, климат, внешний облик этого северного, лесного массива Армении, трех районов — Иджеванского, Шамшадинского, Красносельского, граничащих с Азербайджаном, и всего северного нагорья Лори, граничащего своими районами с Грузией, резко отличаются от юга Армении, — особенно в архитектуре домов, облике сел, в самом быту крестьян.

Здесь много русских сел; здесь вкраплены в территорию республики два крохотных кружка, обведенных на карте пограничной линией, — это кусочки Азербайджанской республики в Армянской республике, так же как Башкенд — кусочек Армении в Азербайджане. Здесь, по дорогам к Таузу и Акстафе, много развалин, связанных с именем героя азербайджанского эпоса Кёр-оглы. Здесь на севанские пастбища гонят скот из соседней республики, по освященному веками обычаю, на старые кочевые места. Здесь армянский картофель «лорх» вывозится вниз, в Грузию. Здесь много шумных горных рек со своим особым режимом, не схожим с режимами рек на юге.

И, учитывая разницу, растет стройное энергетическое хозяйство республики, где остроумный и совершенный куст гидростанций решает одновременно проблему энергетики и орошения, покрывает пики нагрузок юга (то есть часы наибольшего требования на энергию) излишком энергии севера — и обратно. Когда в этот куст вольется вся энергия Севана, она станет регулятором энергетического хозяйства Закавказья.

Здесь, на севере, лес, тень, влага, и не увидишь земляного жилья «глхатуна», не увидишь плоских крыш, неудобных для ската влаги, не увидишь черных пирамидок кизяка возле жилья, потому что нет нужды и смысла забираться в сырые ямы земли, когда есть материал для постройки избы, есть сколько угодно топлива вокруг, — из обычных труб над скатными крышами здесь весело выходит обычный дым, а в железных печках потрескивают дрова. Весь облик селений, весь стиль пейзажа резко отличны от юга Армении. Но и здесь имеется множество памятников армянской старины, один из которых — древняя крепость Берд, называвшаяся в древности Тавуш, встает сейчас перед нами в районном центре Шамшадина, тоже носящем по ней название Берд.

Вокруг мягкий горный пейзаж, красные дубы, поющая речка, — зелено, свежо, округло. Районный центр высоко в ущелье, вечером залит электричеством, двухэтажные каменные дома, городского типа квартиры с хорошей мебелью и иджеванскими коврами на стенах. Над ущельем, давая главный тон районному центру, стоит крупная массивная, с башнями-боками, на неприступной крутизне, крепость ржаво-желтая по цвету, ярким пятном на светлой зелени обнаженного горного ската. Внизу, у подножья горы, древняя часовня. Наверху, в крепости, водоем, куда снизу проведена была вода, еще до сих пор питающая крепость.

Неподалеку от села, тоже на возвышенном месте, открытом всем четырем ветрам, стоит новая, современная советская «крепость», от которой зависит благополучие района, — знаменитая Шамшадинская МТС, знаменитая потому, что в сводках она всегда идет одною из первых. Входишь в просторную механическую мастерскую, видишь загорелые бритые лица механиков, их живые, горячие глаза, толковые и уверенные движения, слышишь их негромкий говор — и чувствуешь, что ты на заводе, среди растущей технической интеллигенции. В маленькой Армении с ее своеобразным рельефом, затрудняющим внутреннее сообщение, каждая МТС в зародыше своем уже МТМ, а каждая МТМ — потенциальный будущий механический завод; недаром за время войны несколько машинно-тракторных мастерских были преобразованы в механические заводы. Здесь нельзя обслужить землю, не имея заранее у себя всего, что нужно для починки горного плуга и трактора, не имея запасных частей и тех станков и материалов, с помощью которых эти части можно быстро сделать самому. А отсюда уже недалеко и до своего машиностроения.

Стук, сильный и гулкий, из кузницы, — в 1945 году меня пригласили войти туда, посмотреть на знаменитого молотобойца, выдвинувшегося своею работой во время войны. Но сперва посмотрите на молот, попробуйте его поднять. Вы напрягаете все силы — и едва поднимаете на вершок от наковальни это налитое тяжестью чудовище. А теперь поднимите глаза: перед вами молотобоец. Высокая, статная армянская женщина, с детски-озабоченной улыбкой, как у хозяйки, пекущей хлеб, — Шахар Межлумян — белой рукой легко, как перышко, поднимает молот. Он становится частью этой стальной руки, налитой силою, как сам он налит тяжестью. Молот взлетает и падает на раскаленный кусок железа, который держит щипцами на наковальне старичок-рабочий. Одно неверное движение — и молот мог бы отхватить ему руку. Но старик спокоен: он знает, что женщина-молотобоец не сделает неверного движения. Конечно, это великий скачок вперед, сделанный армянкой в дни Отечественной войны; мы видели ее в поле, в трудной работе на рытье канав, видим ее в МТС за кузнечным молотом. Но едва ли не большее и редчайшее, что сделала война, — это уважение и доверие к женской работе, появившееся у армянина, спокойствие, с каким работал у наковальни старик, переворачивая железо под молотом Шахар Межлумян.