Путешествие по Советской Армении - Мариэтта Шагинян

Каждый, кто приехал на Севан впервые, не может не заметить белую известковую полоску в несколько метров, опоясывающую все озеро. Это начало спуска севанских вод.

В сущности даже и не начало: 38 квадратных километров площади Севана уже нет. Чтоб читатель мог представить себе весь размах этой грандиозной операции, нужны цифры. Севан, в древности Гегамское море, имеет глубину 95 метров, в окружности 260 километров, площадь — 1413 квадратных километров, объем воды — 58 кубических километров. Вот как уменьшатся все эти цифры после спуска озера:

40 метров глубины

80 километров в окружности

240 квадратных километров площади

5 кубических километров объема воды.

Это значит, что глубина уменьшится почти вдвое; расстояние вокруг озера сократится больше чем втрое; площадь воды уменьшится в шесть раз; и, наконец, объем воды станет меньше почти в двенадцать раз.

Человеку с воображением можно представить себе, как голубое пламя севанских вод приглушается и приглушается с каждым годом, словно огонь в светильнике, подворачиваемый рукою, — но маленький, сравнительно совсем маленький огонек останется ровно и ярко гореть. Однако же маленький он только сравнительно! Если отвлечься от теперешних морских размеров озера, то перед нами, — не в скалистых и пустынных берегах, как сейчас, а в окружении пестрых, душистых лугов, ореховых и дубовых рощ, тенистая глубина которых будет бережно хранить биение пульса нежных водных артерий, — горных родничков, стремящихся к Севану, — возникнет новое, более живописное, более спокойное синее озеро, вовсе уж не такое маленькое! Ведь для того чтоб обойти пешком озеро по берегу, где, конечно, пройдут и красивые дорожки для пешеходов и широкая лента шоссе, понадобится целых четыре дня, а для очень уж неутомимого пешехода — три дня, — в его окружности около 80 километров.

Куда уйдут спускаемые воды Севана, целых одиннадцать двенадцатых его количества, мытоже знаем из первой части этой книги. Они уйдут не испарениями в воздух, не просачиванием в песок и пустоты земли, — словом, не будут истрачены бесполезно, — вся экономика новой, Советской Армении, весь ее преобразованный облик, даже новые черты труда людей на полях, — все это теснейшим образом связано с водами Севана, во всем этом сохранятся и останутся, обратятся и преобразуются драгоценные капли его синих вод. О них будут петь свои песни шагающие линии передачи, чьи распростертые стальные руки понесут через горы и ущелья Армении голубое пламя Севана, преобразованное в электрический ток. О них будут говорить каждая борозда на полях, набухающая водой в часы поливки, каждый шпиндель станков, убыстряющий свои обороты в заводских цехах.

Но вот один осторожный голос: а рыба? Куда денется севанская рыба — как-никак статья в бюджете республики? Не была забыта и рыба. Ей предстоит пережить своеобразный «расцвет», хотя век ее будет укорочен.

Когда создан был проект Севанского каскада, считалось, что рыба в озере сразу погибнет, потому что, во-первых, уничтожатся кормовые запасы для нее и, во-вторых, она не найдет себе места для размножения. Но первые же годы спуска начисто опрокинули все теоретические предположения. Площадь, где были кормовые травы, в силу рельефа дна была небольшой. При спуске озера на 15–16 метров эта площадь значительно увеличилась (дно поднялось, мелких вод стало больше). И рыбы неожиданно получили добавочные «луга», где они могут в изобилии находить себе пищу. Если спуск Севана довести до 25 метров и потом остановить, то рыбное хозяйство от этого выиграет ни много ни мало, а в восемь или десять раз. Это значит, что до спуска на 25 метров, ближайшие три-четыре пятилетки, рыбе станет не хуже, а лучше. Что касается размножения, то уже сейчас в Севане разводят рыбу искусственно. До 50 миллионов мальков спускается в озеро ежегодно. Севанская форель не только вкусная, но и полезная рыба, в ней много йода; она жирнее речных форелей (в ишхане до 21 процента жира). Но, кроме форели, в Севане разводятся сейчас и хромуля (до 70 центнеров в год!), и усачи, и мелкие раки. В водах Севана плавают каспийские лососи… И выходит, что даже рыбное хозяйство Армении выигрывает сейчас от частичного спуска севанских вод, хотя дальнейший спуск Севана (ниже 25 метров) окажется для нее гибельным.

Мартуни — Нор-Баязет

Вокруг Севана расположено несколько районов: Севанский с центром Севан, на северо-западном берегу озера; Нор-Баязетский, с центром в городе Нор-Баязет, занимающий западный берег; богатый и большой Мартунинский на южном берегу, с районным центром Мартуни; еще более крупный Басаргечарский, с центром в Басаргечаре, дугой охватывающий озеро с юга на восток; Красносельский, с центром Красносельск, — на северо-востоке, и курортный поселок Дилижан на северо-западе озера.

И. Шопен назвал когда-то, в предисловии к своему труду, Армению «страною контрастов». Нигде так сильно не переживаешь эту формулу, как в путешествии вокруг Севана. Даже карты севанских районов производят впечатление сложной пестроты.

Мы уже видели, насколько многотонна сама синева озера, когда топограф делит оттенками ее различную глубину. А вокруг этой синевы чего только нет! Бесчисленные веточки черной туши, идущие наподобие ребер человеческого скелета вокруг причудливых синих полосок, — это горные хребты по обе стороны речных ущелий. Коричневая окраска каменистых горных возвышенностей тоже не однотонна: густота тона меняется в зависимости от высоты, и этих изменений коричневой краски множество. Между горными кряжами, растекаясь по желтизне, там и тут брошены зеленые пятна — луговины, леса, растительность. Все вместе дает впечатление густотканного ковра. Но если на карте он пестрый и путаный, то как же разнообразно впечатление от этого ковра при живом и наглядном знакомстве с ним для того, кто захочет изъездить или исходить его из конца в конец!

Мы дышали солнечной тишиной Айоц-дзора, напоминавшей нам «конец света». Это было очень далеко, за стеной горных хребтов и зеленых перевалов, где-то на юге.

Что общего между синей гладью, жарким летним морским привольем южного Севана в Мартунинском районе, широкого, как море, с невидимыми глазу берегами, потерявшимися где-то за синим горизонтом воды, и горными рощами Айоц-дзора, залитыми алым шиповником, с белыми складками снега на горных скатах? А между тем Мартуни и Айоц-дзор — соседи; они плечами упираются друг в друга: отличное шоссе с одним из красивейших перевалов, Айоц-дзорским, соединяет их центры.

Что общего между типичной приморской жизнью Басаргечара, с его экономикой рыбачьих, у воды расположенных сел и богатым Азизбековским районом, сеющим рис, гордящимся своим горным курортом Джермук, изобилием фруктов, вина, меда! А Басаргечар и Азизбеково — тоже соседи.

Поздней осенью 1950 года я поднялась в Мартуни со стороны Айоц-дзора. Внизу, по течению Арпа, было еще совсем жарко. По-летнему, в одних платьях мы сидели на прибрежных камешках, а нам навстречу бежала речная вода, слепя своим сверканьем под солнцем и вскидывая белые гребешки пены; было так жарко, что хотелось войти в ее прохладные струи, выкупаться, смыть дорожную пыль и усталость, а стояли уже последние числа ноября, когда 25 градусов мороза в Свердловске, 20 градусов мороза в Москве, 15 градусов мороза в Ленинакане. Но вот, разморенные жарой и солнцем, мы опять накинули свои шубы, в которых выехали из Еревана, и уселись в «виллис». Айоц-дзорский перевал, раньше называвшийся Селимским, надвинулся на нас своею широкой зеленой стеной.

Можно любить горные перевалы, как любишь людей. Ни одного схожего, у каждого — свое лицо. Ни один не забудешь в его отличии, в его особенностях. А любишь в каждом из них, как во многих дорогих людях, проходящих через жизнь вашу, в сущности только одно и то же, одно-единственное: как в человеке — проявление его человечности, тот идеал, который он сам себе ставит и к которому тянется в делах и поступках, так в перевале — ту высшую точку единственного мгновения наверху, единственного равновесия между двумя безднами, подъемом и спуском, к которой он тянется всеми своими точками, ради достижения которой он создан.

И вот начался медленный подъем по бесчисленным, очень длинным зигзагам — все выше, выше в такой горный простор, с такою открывающейся за нами широтой горизонта, каких ни на одном армянском перевале нет. Мы поднимались, мир за нашей спиной опускался. А за этим опускавшимся миром, широкой бездной из зелени, вырастала на всю линию огромного горизонта (потому что огромно ущелье, от края до края) величественная панорама горной цепи, покрытой снегом. И было удивительно тихо, ясно, дорога все шире и лучше, масса кудрявой зелени, навстречу шли стада и шедшие пешком через перевал колхозники, с мешком за плечами, с груженым осликом.