Мама Стифлера - Лидия Раевская

Мужа жалко. Яйца у него красные, ебло пластилиновое, глаза блестят подозрительно. На шорты уже похуй. Нутром чую, свалит он от меня. Как пить дать свалит. А всё потому, што у меня шляпы нету, тельняшка воняет, и чимадан хуёвый. И пися синяя.

— Давай… — Вздыхает муж. — У тебя есть очки и юбка до колена?

— У меня дудка пионерская есть, а очки только пласмассовые, с грузинским носом и усами. Сойдёт?

— Сойдёт. Давай так: я щас выйду в коридор, и три раза оттуда подудю. А ты мне скажеш: «Петров, заебал ты дудеть! Быстро зайди ко мне, щас я тебе пионерский выговор сделаю!» Идёт?

Три часа ночи. Лежу в кровати, нацепив мамин халат говнянского цвета, и грузинский нос с усами. В коридоре натужно дудит в пионерскую дудку Вова. Пися у меня синяя.

Ну, скажыте мне, кто из вас не ебался в три часа ночи в мамином халате, и в очках с усами, и я скажу кто вы.

Вы — щастливые люди.

И вам не нужно ебацца на чимадане, штобы спасти свой брак.

Мне, например, это не помогло.

Хотя, скорее всего, во всём виновата оранжевая каска и пианерская дудка. Хуёвое сочетание.

И синяя пися тут совершенно не причом.

В погоне за прекрасным…

08-10-2007 21:40

Мы с Юлькой любим всё прекрасное: килограммы баксов, розовых младенцев, качественный кокос, и, конечно же, красивых мущщин.

Красивыми мущщинами на улице просто так не разживёшься. Их искать надо.

В местах, где они водятся.

Сначала мы сдуру искали мущщин в стриптиз-клубах. И даже нашли себе парочку карамелек в стрингах.

И даже потусили пару дней на даче у одной из карамелек, ага.

Но наши надежды на качественный секс рухнули почти одновременно.

Юлькина надежда рухнула в тот момент, когда Юля, преисполненная желания предаться разврату ниибическому, и похоти разнузданной, содрала зубами стриптизёрские стринги, и обнаружила в них…

А вот нихуя она в них не обнаружила. Да.

Поэтому её душераздирающий крик "ТВОИМ КРЮЧКОМ ТОЛЬКО ВАРЕЖКИ ВЯЗАТЬ, ТАНЦОР ХУЕВ!" разнёсся по всему немаленькому дому, и достиг моих ушей в тот момент, когда моя карамель, смущённо теребя свои трусишки-лоскутики, прокурлыкала мне на ушко: "А ты знаешь… Я люблю, когда мне попку лижут… И пальчиком тудым-сюдым…"

И мой, не менее душераздирающий крик "ПИДОРАС!!! ПУСТЬ ТЕБЕ МОЛДАВСКИЙ ДЕД ЖОПУ ЛИЖЕТ!!!" вернулся ответным почтовым голубем в Юлькин орган слуха.

Казалось бы, ловить нам в этом педристическом хаусе нечего, но мы всё равно остались там ещё на два дня. Потому что, помимо баксов, кокоса и младенцев, мы очень любим комфорт. И не просто комфорт, а комфорт халявный.

А комфорта в гомо-коттедже было хоть жопой жуй.

Вот мы и сидели два дня поочерёдно то в сауне, то в джакузи, то в бассейне, то на биде.

Дуры, хуле…

Педики-стриптизёры, кстати, оказались неплохими собеседниками, и с ними было о чём попесдеть в промежутках между бассейном и биде.

Наверное, мы с Юлей тоже им приглянулись. Иначе, с чего бы они нас не выгнали сразу?

С тех пор мы твёрдо усвоили, что в стриптиз-клубах ловить нечего, а красивых мущщин хотелось до дрожи не скажу где.

И тогда мы с Юлией поехали на юга.

Юга эти находились в Феодосии, и, лёжа на верхней полке в купе поезда, я старательно накидывала в блокнот с косорылым зайцем на обложке, план нашего отдыха.

Вкратце он выглядел так:

1) Посетить музей Айвазовского, и посмотреть все картины.

2) Съездить на Кара-Даг.

3) Купить маме бусы из ракушек, а сестрёнке соломенную шляпу.

4) Сходить на дегустацию вин.

5) Загореть как Анжела Дэвис.

6) Выебать одного мучачу. Покрасившее.

Последний пункт я, подумав, вычеркнула, ибо устыдилась.

И всё сразу пошло не по плану…

В первый день своего приезда мы с Юлей свински нажрались креплёного вина, и в музей нас не пустили, потому что Юлю тошнило в пакет с абрикосами.

Тогда мы наплевали на культурно-духовное обогащение, и пошли гулять по набережной.

Гуляя вдоль набережной, мы с Юлькой то и дело натыкались на разных персонажей, предлагавших то взвесить нас, то измерить давление, то определить силу своего биополя, то нарисовать на нас дружеский шарж.

Мы, естественно, не могли пропустить всю эту развлекуху, и шумно взвесились на допотопных весах, наверняка спизженных из какого-нибудь местного санатория для сифилитиков.

Взвесились на брудершафт.

Я, Юлька, и пакет с абрикосами и блевотой.

Суммарный вес наш составил сто килограммов, и то, лишь потому, что это был максимальный вес на шкале. Наверное, мы всё-таки, весили поболее.

Но всё равно, ликуя и веселясь, мы пошли и измерили давление.

Давление у меня было хорошее, а вот у Юльки пониженное.

И, на вопрос бабки, которая принесла Юле эту ужасную весть, "Девушка, Вас не тошнит?" — Юлька вновь проблевалась в абрикосы.

Следующим этапом стало измерение наших биополей.

Одноглазый тощий мужик, одетый в портьеру на голое тело, пучил на нас глаза, и старался придать себе сходство с Копперфилдом.

Но получалось у него хуёво.

Феодосийский маг простирал над нашими головами костлявые руки, тряся волосатыми рыжими подмышками, и вращал глазами:

— Положите руки на эти пластины! — вещал Копперфилд местного розлива, и совал под Юлькины ладони две железки с проводками, — Щас мой прибор измерит ваше биополе!!!

Хуйевознаит, о каком приборе говорил этот Акопян в школьной шторе, но прибор этот мне уже не нравился.

И Юлька, поплевав на руки, отважно ёбнула по предложенным платинам, а в ответ пластины ёбнули Юлю током, и она, чуть дымясь, упала на южный асфальт.

Маг вскричал:

— Вы видели? Видели это?! Какое прекрасное биополе у вашей подруги!!!

И при этом быстро-быстро запихивал свой прибор куда-то под свою занавеску. Даже боюсь предположить — куда именно…

Юлина тушка тухло лежала на асфальте, и, что самое страшное, её не тошнило. А это плохой знак.

Акопян тем временем намылился съебаться, но был остановлен моей недрогнувшей рукой.

Точным движением хирурга, которым я всегда мечтала стать, но так и не стала, я схватила его за яйца, и ласково спросила:

— Ты где электрошок этот угнал, электрик хуев?

Копперфилд заволновался. Наверное, он не познал ещё радости отцовства, и был в одном шаге от того, чтобы не познать её уже никогда. Поэтому честно ответил:

— Я не знаю… Я наёмный рабочий… Я вообще не знаю чё это такое… но оно никогда раньше током не било…

Я легонько сжала магические тестикулы, и, с еле уловимой угрозой в голосе сказала:

— Я раздавлю тебе яйца, быдло. Ты меня понял, да? Если. Моя. Подруга. Щас. Не очнётся. Я считаю до десяти. Десять… Девять…

На счёт "Три…" Юльку стошнило.

Я ослабила хватку, и через секунду Акопяна рядом уже не стояло.

— Я блюю… — то ли спросила, то ли доложила Юлька, и заржала: — А ведь могла и сдохнуть! Гыыыыыыыыыыыыыы!!!

Небольшая толпа зевак, предвкушавших приезд труповозки, и отбуксировку Юлькиного трупа в местный морг, обиженно рассосалась, и мы продолжили свой путь.

Следующей остановкой стал местный Репин, который за пять минут брался нарисовать наш с Юлькой портрет.

Мы сели на лавочку, обняли друг друга, и принялись лучезарно улыбаться.

Через пять минут Репин сдул с рисунка крошки карандаша, и протянул нам полотно…

С листа хуёвой бумаги, формата А4 на нас смотрели два дауна в стадии ремиссии.

Я была дауном слева. Я опознала себя по бусам из ракушек.

Почему-то у меня не было трёх передних зубов, и не хватало одной сиськи.

Юльку нарисовали ещё хуже. У неё не было зубов, волос, ушей, и обоих сисек.

Последнее, в принципе, было справедливым.

Репин широко улыбался, и требовал свой гонорар.

Первой очнулась Юлька.

Она сплюнула под ноги художнику, склонила голову набок, и ласково сказала:

— Мужик. Знаешь, какое у меня сильное биополе? Я током бью как электрический скат, бля. Вон, Лидка знает. — Тут я закивала и тоже сплющила харю. — А вот за такой пейзаж я тебе щас уебу в твой мольберт ногой, а в твои щуплые яйца — током в двести двадцать.

И тут уже очнулась я:

— А у меня нету биополя. Зато у меня давление как у космонавта, ага. И твёрдая рука хирурга. Я тебя щас кастрирую, понял, да?

Репин понял всё правильно. И гонорар требовать перестал.

А мы с Юлькой пошли дальше, изредка делая остановку, и разглядывая наш портрет.

И вот что интересно: он нам начинал нравиться!

Пройдя с километр, мы даже решили вернуться, и дать Репину денег. Но не успели.

— Девушки, вы не заблудились?

Мы с Юлой обернулись на голос, и лица наши приобрели сходство с нашим портретом.

Потому что позади нас стоял потрясающий мужыг!