Одиссея длиною в жизнь (сборник) - Артур Кларк

Чтобы по достоинству оценить достигнутый прогресс, ему пришлось обратиться к истории аэронавтики. На протяжении собственной жизни он был свидетелем — нет, активным участником — революции, происшедшей в небесах планеты, исчезающей сейчас далеко позади. Между старым неуклюжим "Леоновым" и последним словом техники, лайнером "Юниверс", пролегли ровно пятьдесят лет (он все еще не мог по-настоящему осознать это, но бесполезно спорить с цифрами).

А ведь те же пятьдесят лет отделяли братьев Райт от первых реактивных авиалайнеров. В начале этого полувека бесстрашные авиаторы с трудом перелетали с одного аэродрома на другой; одетые в шлемы и защитные очки, они сидели, обдуваемые пронизывающим ветром. А в конце этого же полувека бабушки уже мирно дремали в комфортабельных авиалайнерах, переносивших их с континента на континент со скоростью тысячи километров в час.

Так что, может быть, не стоит и ему изумляться роскоши и элегантности своей каюты или даже тому, что за порядком в ней присматривает стюард. Флойда поразило огромное окно. Время от времени он с беспокойством поглядывал на стекло, выдерживающее многотонное давление и отделяющее теплоту и уют каюты от безжалостного, не ослабевающего ни на мгновение холодного вакуума открытого космоса. Однако наибольшим сюрпризом, хотя он и читал об этом, оказалась сила тяжести на борту. "Юниверс" был первым в мире космическим кораблем, совершающим полет в условиях постоянного ускорения (если не считать нескольких часов разворота в середине рейса). С пятью тысячами тонн воды в своих гигантских топливных баках, он поддерживал силу тяжести в одну десятую g на протяжении всего полета — не так уж много, конечно, но достаточно, чтобы незакрепленные предметы оставались на своих местах, а не летали вокруг. Это было особенно удобно при приеме пищи, хотя и потребовалось несколько дней, чтобы привыкнуть и не слишком энергично пользоваться ложкой.

Прошло сорок восемь часов с тех пор, как "Юниверс" покинул околоземную орбиту, а население корабля уже разделилось на четыре основные категории.

Капитан Смит и корабельные офицеры составляли аристократию. Далее следовали пассажиры, за ними — экипаж корабля: механики и стюарды. И еще ниже — четвертый класс…

Так окрестили себя пять молодых ученых-космологов, сначала в шутку, но потом к ней стала примешиваться определенная горечь. Сравнив роскошь своей каюты с тесными, наспех оборудованными помещениями, в которых разместили ученых, Флойд понял их чувства и взял на себя функцию посредника между ними и капитаном.

Впрочем, у них, если задуматься, не было оснований для недовольства. Подготовка корабля к полету велась в такой спешке, что до самого конца не было ясно, найдется ли вообще на борту место для ученых с их приборами. А теперь они предвкушали, как будут размещать инструменты вокруг кометы и на ней самой в те исторические дни, прежде чем она обогнет наше светило и снова отправится к окраине Солнечной системы. Члены научной группы знали, что исследования кометы Галлея создадут им солидную репутацию в ученом мире. Поэтому только в минуты крайней усталости или неполадок с приборами они начинали сетовать на шумную вентиляцию, тесноту кают, в которых негде повернуться, и появляющиеся порой запахи сомнительного происхождения. Но никто не жаловался на качество пищи. По всеобщему признанию, она была отменной.

— Мы питаемся куда лучше, — заверил пассажиров капитан Смит, — чем Дарвин на борту "Бигля". Тут же отозвался Виктор Уиллис:

— Откуда он это знает? Между прочим, капитан "Бигля" после возвращения в Англию перерезал себе горло… Подобное заявление было типичным для Виктора, который был непревзойденным популяризатором науки (как отзывались о нем поклонники) или поп ученым (как именовали его враги; впрочем, называть их врагами не совсем справедливо: в его таланте никто не сомневался, хотя это признание и звучало иногда как бы сквозь зубы). Его мягкий акцент жителя Тихоокеанского побережья и экспансивные жесты перед камерой давали неистощимую пищу пародистам; вдобавок, ему ставили в заслугу (или в вину) возрождение моды на длинные бороды. "Человек с таким количеством волос, — любил говорить один из его критиков, — непременно дoлжeн что-то за ними спрятать".

Виктор Уиллис был, без сомнения, самым легко узнаваемым из шести знаменитостей на борту "Юниверс" — Флойд, отказывавшийся признать себя в их числе, иронически именовал остальных "знаменитой пятеркой". Эва Мерлин даже по Нью-Йорку гуляла неузнанной в тех редких случаях, когда покидала свою квартиру на Парк-авеню. Дмитрий Михайлович, к своему немалому огорчению, был ниже среднего роста на добрых десять сантиметров; возможно, именно этим объяснялось его пристрастие к оркестрам с тысячью исполнителей — живых или синтезированных, — что, однако, не делало его облик особенно известным широкой публике. Клиффорд Гринберг и Маргарет М'Бала тоже принадлежали к категории "знаменитых неизвестных", что, впрочем, несомненно изменится после их возвращения на Землю. Первый в мире человек, ступивший на поверхность Меркурия, оказался самым обычным мужчиной с приятным, незапоминающимся лицом; к тому же прошло больше тридцати лет после этой всемирной сенсации, когда его лицо не сходило с телевизионных экранов. А мисс М'Бала, подобно большинству авторов, уделявших мало внимания публичным выступлениям и раздаче автографов, вряд ли узнал бы ктонибудь из бесчисленных миллионов ее поклонников. Пришедшая к ней литературная слава была одной из сенсаций сороковых годов. Научное исследование греческого Пантеона вряд ли могло претендовать на место в списке бестселлеров, однако воображение писательницы перенесло неистощимый запас вечных мифов Древней Греции в современный космический век. Имена, столетия назад известные лишь астрономам и тем, кто занимался изучением классической истории, были теперь в обиходе каждого образованного человека; почти ежедневно поступали новости с Ганимеда, Каллисто, Ио, Титана, Япета или даже менее заметных, затерянных в глубинах космоса миров вроде Карме, Пасифеи, Гипериона, Фебы…

И все-таки ее книга стала бы всего лишь популярной, не более, если бы писательница не занялась изучением сложной и запутанной семейной жизни Юпитера — Зевса, отца богов. И тут на редактора нашло гениальное озарение: он изменил первоначальное название книги "Вид с Олимпа", данное автором, на "Страсти богов". Ученые авторитеты, пожираемые черной завистью, обычно называли книгу "Похотливые олимпийцы", но все они, без исключения, жалели, что не являются ее авторами. Неудивительно, что именно Мэгги М. — так сразу окрестили писательницу ее спутники — впервые упомянула выражение "Корабль дураков". Виктор Уиллис тут же подхватил его, мгновенно оценив остроумную связь с прошлым. Почти сто лет назад сама Кэтрин Энн Портер, автор знаменитого романа, вместе с группой ученых и писателей поднялась на борт океанского лайнера, чтобы наблюдать запуск "Аполло-17", ознаменовавший завершение первого этапа исследования Луны.