Султан Юсуф и его крестоносцы - Сергей Смирнов

Первая битва произошла неподалеку от Кесарии. День выдался не менее жаркий, чем при Хаттинском сражении, однако на этот раз позиция у христиан оказалась куда предпочтительнее тогдашней. Мы потеснили их к морю. С вражеской стороны пало много воинов, однако, как оказалось, большинство из них стали жертвами солнечного ударами, а не удара меча или сабли. Английские лучники также нанесли нам немалый урон. Во время битвы король Ричард носился на своем коне в самой гуще схватки, будто посреди спелого пшеничного поля. Никто не мог его остановить, а султан Юсуф, прищурившись, наблюдал за ним издали. На губах его застыла такая улыбка, будто он держал на языке чуть подсахаренную дольку лимона.

Новая битва произошла неделей позже, на широкой равнине, немного севернее Арсуфа. Накануне Ричард Лев вновь предложил переговоры. Султан Юсуф немного воодушевился и послал к нему аль-Адиля, но уже через час аль-Адиль вернулся и с досадой на лице развел руками.

— У него глаза горят, как у сумасшедшего, — сказал брат султана. — И он требует себе всю Палестину… Дразнит нас — только и всего.

На рассвете христиане отогнали все свои обозы к самому краю берега и встали перед ними плотным строем.

— На этот раз позиция у кафиров еще лучше, — признал султан, — ведь отступать им некуда — только в море.

С нашей стороны первыми полагалось двинуться на христиан египетским пехотинцам. За ними должна была наступить очередь конницы. В войске Ричарда все было наоборот. Оно выглядело настоящей крепостью: впереди железной стеной стояло конное рыцарство, сомкнувшись так плотно, что между конями и травинки было не протянуть. Позади рыцарей до начала битвы скрывалась пехота, готовая сразу выступить вперед, как только враг двинется навстречу. Сам король Ричард находился в середине строя, в первом ряду, чуть ближе к правому флангу, который занимали тамплиеры, а по левую руку от него располагались франки. Левый фланг, до самого моря, держали рыцари-госпитальеры.

— Похоже на то, что он вовсе не двинется с места, — заметил аль-Адиль, хмуря лоб. — Он надеется, что выдержит осаду, а, когда мы выбьемся из сил, сам пойдет в наступление.

— Нет, — покачал головой султан Юсуф. — Просто пойдет дальше своей дорогой.

В первом своем предположении аль-Адиль не ошибся. Когда наша пехота двинулась вперед, бронированные кони англичан только чуть расступились и между ними, словно через городские ворота, выступили навстречу мусульманам английские лучники и часть франкской пехоты. Пехотинцы только обменялись тучами стрел и копий и быстро разошлись в стороны, ибо судьба сражения была вовсе не в их руках. Султан Юсуф отдал приказ эмирам ударить конницей по левому флангу, более удаленному от короля Ричарда. Несколько раз турецкие и курдские всадники с разбегу налетали на рыцарей и всякий раз, потоптавшись, медленно отходили назад. Наши всадники казались морскими волнами, что налетали на скалистый берег и, потеряв силу, бурно пенились перед непреодолимой твердью. Какая живая сила была способна разрушить живую стену из плоти и брони?

Но вдруг случилось нечто неожиданное не только для султана, но и для самого короля Ричарда. Видно, у госпитальеров лопнуло терпение, и они нарушили веление монарха не двигаться с места, пока на то не будет особый приказ. Когда в очередной раз наши всадники отходили, чтобы перевести дух, перестроиться и ударить с новой силой, несколько госпитальеров и в том числе сам Великий магистр ордена вдруг покинули строй и отважно ринулись на неприятеля. К стыду мусульман, они растерялись. Чуть помедлив, и другие госпитальеры пришпорили коней и поскакали в бой вслед за своим предводителем. Сам король Ричард все еще не двигался с места, поскольку, видно, не сразу оправился от изумления и гнева. Тут бы нашим воинам и ударить по ним с двух сторон, а заодно — и в брешь, образовавшуюся в рыцарском строю! Ведь в быстроте маневров нашим всадникам нет равных! Но не тут-то было… Впрочем, они все-таки совершили один очень быстрый маневр, для которого та просторная равнина была очень удобна.

Битва закончилась задолго до полудня. Оказалось, с нашей стороны нет никаких особых потерь, кроме славы и доблести. Из христиан же погиб всего один рыцарь, некто Иаков Авесни. У него был очень быстрый конь, который стал перегонять уносивших ноги турок. Рыцарь Иаков убил более дюжины вражеских всадников, но и сам был сражен ударом в спину.

Эмиры боялись показаться на глаза султану Юсуфу, но он, как ни странно, не выглядел слишком удрученным.

— Они струсили, зато теперь притихнут и не станут бунтовать, — шепнул мне на ухо султан, поймав мой смущенный взгляд. — Но я надеюсь, что однажды соберу войско, которое будет состоять только из эмиров… из одних только бесстрашных эмиров… и они не станут бросаться в бой беспорядочной сворой, а потом удирать во всю прыть… Вообрази, Дауд! Всего три сотни эмиров, перед которыми не устоят тысячи врагов.

У султана снова начинался приступ лихорадки, и мне показалось, что он бормочет уже в бреду. Было очень горько сознавать, что великий султан никак не справится с болезнью и за последние месяцы так ослаб, что с трудом держится в седле. О, если он сам смог повести своих эмиров навстречу Ричарду! Если бы они встретились на поле брани один на один! Я думаю, в тот же час был бы заключено самое необыкновенное перемирие, которого бы устрашились все недруги султана, таившиеся на землях Пророка, и все недруги короля Ричарда, замышлявшие против него в далеком полуночном тылу.

Тем временем, войско короля Ричарда двинулось дальше на юг, даже не сделав привала после битвы.

Султан вновь опередил его и, достигнув, Аскалона, приказал окончательно разрушить все его укрепления. После этого он повелел всем возвращаться в Иерусалим.

Вскоре пришла весть, что английский король остановился в богатой и изобильной Яффе, чтобы дать войску отдых. Этот привал затянулся на несколько месяцев.

Я удивлялся, почему Ричард никак не двинется на Иерусалим, ведь новых подкреплений ему ждать неоткуда, в то время как аль-Фадиль готовил для султана новое египетское войско. Однако сведения наших лазутчиков и несколько моих собственных вылазок в Яффу убедили меня, что неустрашимый в бою король сам очень мнителен и подвержен опасениям, когда речь идет о внутренних смутах. Несмотря на одержанные победы, его положение предводителя крестового похода было довольно шатким. Его поддерживали самые доблестные… Зато самые умные и рассудительные все больше принимали сторону Конрада Монферратского. Местные бароны и предводители рыцарских орденов понимали, что Ричард рано или поздно отправится обратно, в свою далекую Англию, и Ги де Лузиньяну не устоять перед маркизом. Чем только ни пугали они Ричарда в те дни, пока он стоял в благословенной Яффе. И тем, что из Египта вот-вот двинется на помощь султану огромное войско. И тем, что даже если ему удастся взят Иерусалим, то в голодную зиму он не сможет удержать город больше месяца. Ведь султан наверняка прикажет уничтожить все запасы, а тогда неизбежен уход, равносильный признанию себя побежденным. Королю осторожно, но навязчиво расхваливали маркиза Монферратского, и он наконец стал всерьез опасаться его. Особенно, когда узнал, что тот ведет свои, отдельные переговоры с султаном.

В те месяцы король сам почти непрерывно вел переговоры с султаном, через его брата, аль-Адиля. Умный, спокойный и очень вежливый аль-Адиль так понравился королю, что тот порой подолгу удерживал его у себя, находя удовольствие в разговорах о поэзии, военном искусстве, лошадях и многом другом. Однажды он прямо признался аль-Адилю, что все здешние бароны — «глупцы и неотесанные мужланы» и что только встречи с аль-Адилем разгоняют его смертельную тоску. Он предложил аль-Адилю привезти в следующий раз своих сыновей, чтобы те посмотрели на настоящих рыцарей. Брат султана учтиво принял это предложение, и Ричард сам повязал его старшему сыну рыцарский пояс.

Однако сами переговоры были вовсе не столь приятными и легкими, как досужие беседы короля с братом султана. Ричард, хоть и постепенно поумерил свои желания, но продолжал требовать Иерусалим и все палестинские земли на западном берегу реки Иордан. Кроме того, он хотел, чтобы христианам был немедленно возвращен Крест Господень.

Однажды аль-Адиль вернулся из Яффы с очень загадочным видом и, не в силах сдержать лукавой улыбки, сказал брату:

— Надо пустить слух, что наши переговоры с Конрадом куда более успешны… Малика Ричарда и так уже доняли его эмиры. Он ищет повод напугать их до смерти, и ему стоит в этом помочь.

Через неделю посол Ричарда привез из Яффы свиток, скрепленный королевской печатью. Когда катиб аль-Исфахани читал его вслух, то сам напоминал напуганную, выпучившую глаза сову.

Английский король сумел ошеломить и напугать не только местных баронов, но и весь христианский мир. Он предложил отдать в жены аль-Адилю свою сестру, Джоанну Сицилийскую. Ричард считал, что аль-Адиль должен получить от брата в качестве свадебного подарка всю Палестину вместе с Ирусалимом, а он, со своей стороны, отдаст сестре в приданое все завоеванные им города побережья, в том числе и еще «не сорванный с ветки» Аскалон. Рыцарским орденам также придется пожертвовать супругам всю имевшуюся у них в Палестине собственность. Самим супругам полагалось жить в Иерусалиме, а Святому Городу — находиться под охраной христианской стражи. При помолвке все пленники с обеих сторон должны были быть освобождены, а Животворящий Крест — возвращен Ричарду.