Смоленское направление. Книга 2 - Алексей Борисов

– Как!? – с возмущением, – Вы не знаете Гюнтера Штауфена?

– Князя Самолвы? Конечно, знаю. Надо было сразу сказать, что ты от него. Обожди меня у ворот, мне надо переодеться, не могу же я предстать перед его очами в таком непрезентабельном виде.

По мнению Павла, вид у купца был, что ни на есть самый подходящий: широкая рубаха до колен была перехвачена узким ремешком, толстым шерстяным штанам с кожаными накладками, не было и года, а щёгольские сапожки с задранными кверху носами, тайная мечта мальчика, блестели от втёртого в них жира. Весь внешний вид портила только шапка, но её Беньямин не менял никогда, считая, что данный атрибут одежды приносит удачу.

– Шапку хочет другую надеть, – решил Павлик, выходя за ворота купеческого дома.

Не успел мальчик сделать и пару шагов, ожидая купца, как с левой стороны его окликнули.

– Зазнался! Даже не здоровается.

Павел повернулся на голос. В пяти шагах от него стояли трое ребят из соседнего квартала, с которыми он постоянно воевал. Мальчики были сверстниками, ничуть не крупнее Павла, ни выше, ни ниже. Все росли в одинаковых условиях. Вкусно ели на пасху, в остальные дни, бывало, голодали, но так, чтоб на ноги встать нельзя было от недоедания – такого не было.

– Ничего я не зазнался. Привет. – Отрок совершенно случайно поправил плащ, таким образом, что стал виден шеврон с гербом.

Шерстяной плащ апрельским утром был не нужен, погода стояла тёплая, но хотелось немного пофорсить. Когда ещё будет возможность показать оломоутцам свои обновки?

– Ишь, распушился, как фазан. Не, как мой пёс, когда в пыли изваляется. – Подростки весело засмеялись над своей шуткой.

– Прикуси язык, Ян. Твой пёс не в пример умнее тебя, он хоть не гадит у себя под забором.

Ребята залились новым смехом, а средний из них, покраснел и сделал шаг вперёд.

– То яблоки неспелые были.

Ян всем своим видом показывал, что готов подраться, но Павел даже не шелохнулся. Что-то стальное было в его глазах, говорившее о явном превосходстве, и забияка это почувствовал. Между мальчиками образовался ров, который с каждой минутой углублялся. Ибо Павел выбрал путь воина, а Ян – городского драчуна. И даже тех, немногих знаний, которые Павлик получил на тренировках от Воинота, хватило бы, чтобы извалять в грязи всех троих, вместе взятых.

– Кхе, кхе. – Раздался приглушённый кашель, переодетого в праздничную одежду Беньямина.

– Прощайте! И никогда не ссорьтесь.

Оруженосец развернулся и пошёл вперёд, указывая путь к замку купцу. Мальчишки с завистью посмотрели ему вслед, немного потоптались на месте, вспомнили что-то весёлое и помчались к Северным воротам, где Ющер в очередной раз ругался со своей сожительницей.

Шауфен целый час беседовал с Беньямином, а когда иудей покинул замок, в комнату к Гюнтеру зашёл Воинот.

– Может, я поеду вместе с ним? До Фоггии[77] путь не близок.

– Нет, он доберётся. Эти иудеи настолько хитры, Воинот, что я даже не представлял. В каждом крупном городе у них есть община. Они держутся друг за дружку, а если кто-то из них отказался помочь соплеменнику, то об этом вскоре становится известно и жизни отказнику уже не будет. Даже если Беньямин заболеет в пути, письмо всё равно дойдёт до адресата. Оказывается, его брат имеет долю в сицилийской торговле солью и шелком.[78]

– Тебе виднее господин. Я жду распоряжений.

– Здесь, – Гюнтер показал рукой на шкатулку размером с коробку из-под утюга, – серебро моей жены. Около тридцати августал.[79] Ты завтра же отправляешься домой, в Аугсбург.

– Я уже стар. Все, кого я мог бы вспомнить, наверное, уже в земле. Что я там буду делать?

– Ты хочешь стать бароном?

– Было бы неплохо. Семьи у меня нет, передавать по наследству некому. – Воинот понимал, что титул не давал никаких владетельных прав, но это обеспечивало старость, так сказать, пенсия. – Что потребует господин взамен?

– К концу июня ты должен привезти в Самолву сотню переселенцев. Особо интересуют ремесленники. Обещай им золотые горы и кисельные берега. Земля у тёплого озера очень богата, много рыбы и дичи, но очень мало людей. – Штауфен на секунду задумался, – первые два года переселенцы не будут платить податей.

– Я приведу людей к назначенному сроку.

– Теперь о главном. В северной Италии, недалеко от Равенны, мой отец, уже восемь месяцев ведёт осаду Фаэнца. Ты передашь ему официальную грамоту и секретный ключ для её правильного прочтения. Если поспешить, две недели он там точно пробудет, то всё успеешь в срок. А если пробиться будет невозможно, то в эльзасском имперском пфальце Гагенау, должен находится Генрих Распе Тюрингский. Передашь документы ему. Смотри сам, но желательно успеть, всё сделать ещё в Италии.

На стол, перед Воинотом легла тоненькая книжица из десяти листов, скреплённых спиральной проволокой. Поверх, тубус с верительными грамотами и зашитый в брезент пухлый пакет, в котором под плотным слоем материи и бумаги находилась картина, где были изображены Гюнтер с Нюрой. Супружеская чета сидела на троне, держа в руках символы королевской власти. Трёхцветное знамя с двумя медведями ниспускалось с потолка, создавая торжественный фон отражающимися лучами яркого солнца на складках тяжёлой ткани. Трон стоял на ступенчатой трибуне, устланной шкурой гигантского белого медведя с изумрудами вместо глаз и позолоченными клыками. Молодожёнов писали по фотографии, стараясь передать портретное сходство. Керченский художник Васильев-Пальм настолько чётко передал все детали, что персонажи казались живыми.

В секретном послании Штауфен сообщал отцу о маршруте движения орд Бату, о предстоящей смерти Грегора IХ в августе этого года, собиравшегося на Пасху организовать всеобщий церковный собор, который должен был низложить императора. О кёльнце Конраде фон Хохштадене, который служа Ватикану, старался создать антиштауфенский союз князей, и регенте, архиепископе Зигфриде Майнцским его важнейшем помощнике. Писал Гюнтер и о архиепископе Трирском также вступившем в заговор. Исходя из этой неоценимой информации, Фридрих мог кроить карту Европы по своему усмотрению, не задумываясь о восточных рубежах империи. А проверивши информацию о своих бывших верных сподвижниках, задушить нарастающую волну гражданской войны. И именно его внебрачный сын, незаслуженно забытый и оклеветанный протягивал ему руку помощи.

Обвинения, выдвигаемые Гюнтером Штауфеном, были бездоказательны. В принципе, он и не стремился никого обвинить, так, делился сведениями. Да и император, наверняка знал о заговорах и лицах их возглавляющих. Но то, что сын, ни о чём не просил, а даже наоборот, говорило о многом.

Взяв с собой заводного коня, Воинот выехал из Оломоуца утром следующего дня. Буквально через пару часов, но в другом направлении тронулись и мы. Ицхак привёз обещанное серебро, транспортируя его в глиняных горшках, без охраны, словно гончар, привезший изделия своего ремесла на продажу к Пасхе. Самордки различной величины, с малым количеством примисей, и выплавленные из руды сплющенные комки, Трюггви переложил в ящики, оставляя горшки иудею, устроившему передачу металла в полуверсте от Северных ворот.

– Вы что, не будете взвешивать? – Ицхак поглядывал на свою головную телегу, где были приготовлены немного облегчённые гирьки, переводя взгляд на то на Трюггви, то на меня.

Трое его помощников, как две капли воды похожие на купца, стояли в сторонке, жавшись к старому мерину, обрадовавшемуся кратковременному отдыху и спокойно щипавшему травку. За время пути, приказчики натерпелись такого страха, что и не передать.

– А зачем? – Ответил я, немного с иронией в голосе, – Если ты вздумал обмануть, то об этом станет известно и путь в Смоленск, для тебя заказан. Твои же соплеменники тебя убьют, когда лишатся прибыли.

– Я настаиваю на взвешивании, – заявил Ицхак, – вдруг, что-то пропадёт или потеряется.

– Ну что ж. Ты сам захотел. Астрид, неси весы.

– У меня свои, в первой телеге лежат, сейчас всё сделают. Не стоит возвращаться в город.

Приказчики по команде купца приволокли две медные чаши, снабжённые верёвками, железный прут с отверстием посередине, и через минуту позади телеги висели плечевые весы. Четыре гирьки, разложенные на холстине, оказались рядышком.

В результате взвешивания не хватило восьми килограмм серебра. Ицхак стоял на своём, ставя под сомнение мой эталон веса. На погрешность в гривну, можно б было и глаза закрыть, но пол пуда – это уже перебор. Не ожидал иудей, что у нас будут свои весы и гирьки.

– Ицхак, ты проявил осмотрительность и скрупулёзность, заслуживающую награды. Скорее всего, тебя обвесили при получении серебра с рудника. Доложи четверть пуда, либо пиши расписку о долге. Трюггви поедет с тобой в Оломоуц, благо недалеко, и в купеческом доме, при свидетелях, всё оформите.