Вирус бессмертия - Дмитрий Янковский

– Сказал, – пробормотал Павел в растерянности.

– А мне сказал, что не вернется! – растерянно произнесла секретарша.

– Так и сказал? – нахмурился Павел. – Это важно!

– Что важно? – Машенька обидчиво надула губы.

– То, что Дроздов разрешил тебе подняться, а сам уехал.

– И что? – насторожилась она.

– А то, что у него все пошло не по плану! И он теперь хочет подстроить все так, как будто не он прокололся, а я сбежал. Он специально пугал меня расстрелом, чтобы я удрал. Сбежавший я ему выгоднее. Если бы он действительно собирался меня расстрелять, то не стал бы предупреждать. А может быть, дал мне шанс? Благородство проснулось?

– Да куда же тебе бежать? – недоумевала Машенька. – Холод такой, а они, если надо, из-под земли достанут!

– Когда грозит пуля в затылок, тогда все равно куда бежать, – пробормотал Павел. – Ты сама придумала взять шампанское или он подсказал?

– Он. Так и сказал: Новый год, говорит, возьми, говорит, шампанское и посиди со Стаднюком. А что?

– Да то, что этой бутылкой очень удобно шарахнуть тебя по голове. Он на это рассчитывал, понимаешь?

Маша задумалась.

– Вообще-то он мог… – прошептала она совсем потерянно.

– Помоги мне сбежать! – взмолился Павел.

– А как же я потом? – проговорила Машенька. – Да и ты куда побежишь? Куда?

– Не знаю, – вздохнул Стаднюк. – Но если Дроздов задумал смыться, то тебе тоже несдобровать. Наверняка.

– Нет-нет! И думать не стоит, – покачала головой секретарша, бледнея от страха. – Отсюда не выбраться. И одежды теплой нет.

Она затравленно оглянулась. До нее начало доходить, что арестант Дроздова прав. Большие глаза Машеньки округлились и налились слезами.

– Так что же делать? – Павел взял в руки шампанское. – Шарахнуть тебя бутылкой по голове, как хочет Дроздов? Тебя же все равно потом расстреляют! Неужели ты не понимаешь?

Машенька не выдержала и разревелась.

– Не реви, – попробовал успокоить ее Стаднюк. – Ну не реви же! Толку-то от твоего рева?

Он сделал шаг и осторожно погладил Марью Степановну по голове. Но та разрыдалась еще сильнее. И тут Павел вздрогнул, услышав в коридоре знакомые шаги.

– Дроздов! – вскрикнул он от неожиданности громче, чем хотел.

– Верно. – С нехорошей улыбкой энкавэдэшник шагнул в открытую дверь, держа револьвер у бедра. – Значит, сам ты ее бутылочкой по головушке бить не решился? Первый раз встречаю такого размазню. За собственную жизнь не готов заплатить чужим сотрясением мозга? Трус ты, Стаднюк. Баран! Ладно, придется сделать это за тебя.

Неожиданно у Павла перед глазами мелькнула огненная фигура, и он ощутил дуновение теплого ветра, но не снаружи, а внутри себя. Ничего вроде бы не изменилось, но Стаднюк вдруг понял, что здесь Дроздов стрелять не станет. Это нарушит все его планы.

Бросившись к столу, Павел схватил бутылку за горлышко и бросился на энкавэдэшника, но тот без труда увернулся и пинком сбил его с ног.

– Ну куда ты ручонками махать? Сопляк! Размазня! – Дроздов дважды пнул упавшего по почкам, забрал бутылку и направился к Марье Степановне. Револьвер Дроздов на ходу сунул за пояс.

– Не надо! – запричитала Машенька, закрываясь руками. – Не надо, пожалуйста!

Дроздов размахнулся, целя бутылкой ей в голову, но ударить не смог – списанный, казалось бы, со счетов Стаднюк успел вскочить на ноги и изо всех сил огрел его стулом по шее. Энкавэдэшник взвыл, развернулся, едва не упав, и начал молотить бутылкой по воздуху.

– Дементьев! – заорал он. – Быстро сюда! Только не стрелять!

Паша снова размахнулся, целя ножкой стула в лицо противника, но Дроздов парировал удар бутылкой, разбив ее вдребезги. Пена ударила фонтаном, залив все вокруг. Ворвавшийся в комнату долговязый Дементьев с размаху шарахнул Стаднюка рукояткой револьвера по голове, и Павел рухнул на пол, раскинув руки.

– Все, тащи его к себе в машину! – смахивая пену с одежды, приказал Дроздов. – Быстро гони в Кусково, там в главном пруду есть подходящая полынья. Только не стреляй в него, а утопи.

Максим Георгиевич схватил Марью Степановну и, зажав рукой ей рот, прижал к себе. Секретарша оцепенела, подавленная насилием, и только испуганно вращала глазами.

– Все, езжай! – подогнал Дроздов сообщника.

– А если я не в Кусково поеду, а на Лубянку? – усмехнулся Дементьев.

– Ну и сучонок же ты! – прошипел Максим Георгиевич.

– Сам сука! – парировал Дементьев. – Хотел втихую свалить, а меня подставить? Гнида! Давай документы для выезда за границу! Ну? Ты их вообще для меня приготовил?

– Не такая я сволочь, как ты думаешь, – буркнул Дроздов. – Возьми у меня в пальто, во внутреннем кармане. Все, быстро давай!

Дементьев схватил Стаднюка за пояс штанов и выволок из комнаты.

– Так, Марья Степановна, теперь надо мне с тобой разобраться. – Максим Георгиевич потащил ее к кровати. – Если бы тебя Стаднюк бутылочкой приложил, осталась бы ты жива, а так в качестве свидетеля не годишься…

Он отпустил ее и коротким ударом в челюсть сбил с ног, потом добавил сверху локтем в затылок. Женщина без чувств распласталась на полу. Дроздов присел на корточки и перевернул обмякшее тело на спину, чтобы удобнее было душить. Нащупав подушку, энкавэдэшник сдернул ее с кровати и хотел было закрыть лицо жертвы, но заметил слетевший с кровати листок бумаги.

«А это еще что такое?» – отбросив подушку, подумал Дроздов.

Энкавэдэшник поднял рисунок, несколько секунд рассматривал его, а потом, не удержавшись, взвыл на всю комнату:

– Сука!!! Тварь Стаднюк! Спрятал самое главное!

В переплетении треугольников, вписанных в окружность, Максим Георгиевич узнал фигуру, выложенную Богданом в лесу. Подобие было столь сильным, что не оставалось ни малейших сомнений в ее происхождении: уж с Богданом-то Стаднюк никак встречаться не мог.

«Значит, Голос Бога! – подумал Дроздов. – Значит, он все-таки существует, значит, Стаднюк услышал его! Черт! Главное теперь успеть в Кусково раньше, чем Дементьев утопит гаденыша».

Оставив Марью Степановну лежать на полу, энкавэдэшник кубарем скатился по лестнице.

– Сердюченко! – во весь голос заревел он. – Заводи свою колымагу! Срочно!

Он поймал шофера за локоть и, не надевая пальто, вытолкал наружу. Холодный вьюжный ветер полоснул по лицу горстью колючих, будто осколки стекла, снежинок.

– Быстро заводи! – задыхаясь от холодного воздуха, Максим Георгиевич пнул калитку и подтолкнул шофера со двора. Сам он прыгнул на переднее сиденье и нетерпеливо заерзал. Сердюченко несколько раз провернул заводную ручку, и мотор бодро затарахтел.

«Хорошо хоть прогретый!» – подумал энкавэдэшник.

– Давай, Сердюченко! Давай, Тарасик! – подгонял он увальня-хохла. – Трогай быстрее, а то из-за тебя невинного человечка убьют.

«Эмка» тронулась с места и тут же рванула вперед, тускло освещая дорогу фарами.

– Куда? – спросил водитель.

– Гони в Кусково. На тот пруд, куда мы с очкариком ездили. Помнишь?

– Как не помнить, помню, – обычно ленивый Сердюченко подался вперед и погнал машину на предельной скорости.

Но, едва въехав в сокольнический лес, «эмка» хватанула задним колесом обочину, стала поперек дороги и забуксовала. Сердюченко, ругаясь, поддал газу, но только глубже увяз.

– Твою мать! – рассвирепел Дроздов. – Убью гада!

– А поедет кто, Максим Георгиевич? Что ж я, по-вашему, специально? – повернулся к нему шофер. – А то помогли бы лучше вытолкнуть.

– Я еще машину не толкал. Ну ты, Сердюченко, откалываешь номера! Суки, давить вас надо! Только денежек дашь, охамеваете до крайней точки! – разъярился Дроздов и, продолжая грязно ругаться, выбрался на дорогу. – Куда толкать-то?

– Вперед, Максим Георгиевич! – прокричал Тарас, включая передачу.

Мотор взревел, из-под колес на Дроздова выметнулись два снежных потока, машина сдвинулась с места и выбралась на дорогу. Энкавэдэшник побежал за ней, но «эмка» неожиданно покатилась задним ходом прямо на него. Дроздов попытался отскочить, но подошвы его пижонских туфелек скользнули на снегу, и энкавэдэшник ухнул прямо под задний бампер автомобиля.

– Сволочуга, Сердюченко! – прохрипел он, выбираясь из машины. – Ты что, ублюдок! Не видишь, куда сдаешь?

Дроздов начал подниматься на ноги, отряхивая с брюк снег, но тут же в лицо ему больно и холодно ударило что-то тяжелое. Верхние зубы хрустнули, а рот наполнился железным привкусом крови.

Максим Георгиевич поднял на Сердюченко изумленный взгляд.

– Ты что?! – шепеляво спросил он и выплюнул на снег вязкий черный сгусток.

– Это тебе, гнида, за жинку мою! – Сердюченко вновь поднял увесистый разводной ключ. – Лучше бы ты подавился тем спиртом, который она для тебя таскала.

По щекам его потекли слезы. Они тут же замерзали на морозе, но хохол не обращал на них внимания, гаечный ключ снова опустился, на этот раз на ключицу Дроздова, сломав кость. Энкавэдэшник взвыл от боли и шепеляво забормотал, пытаясь оттянуть время, чтобы вытянуть «наган» из-за пояса: