Повелитель императоров - Гай Кей

Его ждала делегация из гильдии лекарей в составе двух человек.

У него тут же испортилось настроение.

Оба посетителя, судя по их виду и речам, были вне себя от ярости, обнаружив, что иностранец занялся врачебной практикой в Сарантии, в частном доме, даже не нанеся визит в гильдию и не испросив разрешения. Учитывая то, что он явился сюда под предлогом чтения лекций, учебы и покупки рукописей, а также для того, чтобы поделиться знаниями с западными коллегами, весьма вероятно, что их гнев мог вызвать осложнения.

Рустем, сердясь на самого себя за очевидный промах, постарался прикрыться невежеством и стал горячо просить прощения. Он приехал из маленького городка, он понятия не имел о том, как все сложно в большом городе, у него не было намерения никого оскорбить или нарушить правила. Пациенты собрались у дома без какого-либо объявления с его стороны. Управляющий это подтвердит. Его клятва — как и их собственная, в традициях великого Галинуса с запада, — требовала от него, чтобы он постарался им помочь. Он сочтет за честь явиться в гильдию. Немедленно, если ему разрешат. Он, конечно, прекратит принимать больных, если они ему это рекомендуют. Все зависит только от них. И, кстати, не пожелают ли достойные посетители отправиться вместе с ним на обед к распорядителю Сената сегодня вечером?

Эта последняя фраза подействовала на них больше всего остального. Разумеется, они отклонили приглашение, но отметили его, как и то, где бассанид поселился. Чей это дом. Доступ в коридоры власти. Возможно, этого человека лучше не обижать.

В самом деле, как это забавно. Люди одинаковы повсюду в мире.

Рустем проводил сарантийских лекарей до двери, пообещал явиться завтра утром в помещение гильдии. Попросил их квалифицированной помощи во всех здешних делах. Поклонился. Снова выразил сожаление и огромную благодарность за их визит, сказал, что с большим нетерпением ждет, когда они поделятся с ним своими знаниями. Снова поклонился.

Управляющий с непроницаемым лицом закрыл дверь. Рустем, которого охватило игривое настроение, подмигнул ему.

Затем он поднялся наверх, чтобы опять заняться своей бородой (она нуждалась в регулярном уходе) и переодеться к обеду в доме сенатора. Пациент просил Боноса прийти сюда. Вероятно, сенатор придет. К этому моменту Рустем уже хорошо понял всю значительность раненого человека, спящего в соседней комнате. «Возничие и святые». Интересно, сможет ли он повернуть разговор сегодня за обедом на вероятность войны? Слишком рано, решил он. Он только что приехал, весна только начинается. События не могут развиваться так быстро, ничего не произойдет. Кроме гонок, подумал он. Все в Сарантии — даже умирающие — думают о колесницах. Легкомысленные люди? Он покачал головой: слишком поспешная оценка, вероятно, она ошибочна. Но в своей новой роли наблюдателя в Сарантии по поручению Царя Царей ему придется посетить Ипподром, решил он, как пациент посещает больного.

Ему внезапно пришла в голову мысль: любит ли Шаски коней? Он понял, что не знает и что, находясь так далеко от дома, не может спросить его об этом.

Это изменило его ощущение нынешнего дня на какое-то время.

Когда пришел сенатор, он держался серьезно и деловито. Отметил перемены в комнатах внизу без комментариев, выслушал рассказ Рустема о событиях прошлой ночи (тот не упомянул о мальчике, как и обещал), а потом вошел в комнату Скортия и плотно прикрыл за собой дверь.

Рустем настаивал, чтобы его визит был недолгим, и Бонос подчинился. Он вышел через короткое время. Конечно, он ничего не сказал о беседе, которая состоялась в комнате. Их отнесли на носилках в основную резиденцию Боноса. Во время обеда сенатор оставался крайне рассеянным.

Тем не менее вечер прошел весьма цивилизованно. Очаровательные дочери сенатора подали гостям вино сразу по прибытии. Они явно были детьми от прежней жены, присутствовавшая там супруга выглядела слишком молодой, чтобы быть их матерью. Обе девушки удалились до того, как гостей проводили на обеденные ложа.

Рустем приобрел больше опыта в таких вещах в землях Афганистана, чем у себя дома. Керакек — не то место, где весь вечер тихо играют невидимые музыканты, а безукоризненно вышколенные слуги стоят за каждым ложем, чтобы удовлетворить любой намек на желание гостя. По подсказке хорошо воспитанной жены сенатора Рустема принимали вместе с другими гостями: торговцем шелком из Бассании (учтивый жест!) и двумя сарантийскими патрициями и их женами. Жена сенатора и две другие женщины, все элегантные, уравновешенные и раскованные, принимали большее участие в беседе, чем афганские женщины на подобных вечеринках. Они задали ему множество вопросов о его обучении, о его семье, заставили рассказать о приключениях в Афганистане. Тайны дальнего востока, слухи о волшебных и сказочных животных явно пользовались здесь популярностью. Все учтиво избегали упоминать о драматическом появлении Рустема в Сарантии утром предыдущего дня; в конце концов, виновником этой драмы был сын сенатора. А он не показывался на глаза.

Стало ясно, что никто не знает о тех не менее драматичных событиях поздней ночи, в которых участвовал возничий. Бонос ничего не сказал. Рустем не собирался затрагивать эту тему.

Лекарь обязан хранить тайну пациента.

Нарядившись в лучшие одежды и с дорожным посохом в руках, он на следующее утро посетил гильдию в сопровождении одного из слуг дома, который доставил рекомендательное письмо, предложенное ему сенатором за последней чашей вина накануне вечером.

Рустем проделал все необходимые жесты, произнес все необходимые фразы и был принят с учтивостью. Время было мирное, а эти люди занимались той же профессией. Он не собирался оставаться здесь так долго, чтобы представлять для них угрозу, и мог оказаться им полезным. Договорились, что он прочтет лекцию через две недели в помещении гильдии. Они дали согласие на прием горстки пациентов в день в той приемной, которую он организовал, и ему дали имена двух аптекарей и травников, где можно получить правильно смешанные лекарства. Вопрос об учениках отложили (возможно, ученики означали бы постоянное проживание?), но Рустем и так уже решил, что ему придется с этим подождать, пока Скортий находится в его доме.

И таким образом он привел в движение — и с большей легкостью, чем мог ожидать, — свою жизнь, распорядок своих дней в расцветающем весеннем Сарантии. Он посетил общественные бани вместе со вчерашним бассанидским купцом и узнал, что этот человек знает гонцов, ездящих в Кабадх. Ничего прямо не говорилось, но многое подразумевалось.

Через несколько дней после этого пришло послание из Кабадха, и многое изменилось.