Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика - Анна Наумовна Ардашникова

Кровь сердца сочится из этого письма,

Если сожмешь его слегка в ладонях.

Касыда выдержана в элегическом духе, и жалобы на разлуку с другом усилены сетованиями на бедственное положение самого Хатефа, его нежелание писать стихи, враждебное окружение. Жалобы на конкретные жизненные обстоятельства в концовке касыды приобретают характер обобщения, в чем можно усмотреть намек на политическую нестабильность (тема «смутных времен»):

Что за страна, в которой поносит

Степной ворон горную куропатку.

С этим низким ремеслом и с моими подельниками

Связан я помимо своей воли.

Несмотря на традиционность, подобные мотивы намечают вектор развития в направлении гражданской лирики.

Следует отметить, что панегирических касыд с прямым упоминанием имени восхваляемого лица в Диване Хатефа почти нет. Исключение составляет вторая касыда, содержащая поздравление Мухаммаду Хусейну Джахану Керим-хану, то есть шаху Керим– хану Зенду, по случаю его женитьбы. Концовка касыды содержит хронограмму события.

Весьма интересны в Диване Хатефа касыды с упоминанием городов Кашан и Кум. Первая из них сложена по поводу землетрясения в Кашане, свидетелем которого поэт был сам. Начало стихотворения построено на традиционном для доисламской и раннеисламской арабской поэзии описании странствия по пустыне (рахил) и жалобах на дорожные тяготы. Эти же мотивы в персидской традиции могли использоваться в метафорическом значении – Мас‘уд Са‘д Салман переносит их на описание страданий в заключении, а поэты-мистики помещают в контекст описания духовного странствия к Богу. Хатеф наполняет мотивы физических испытаний путника новым смыслом ностальгии по родине:

И все же моей участью стал путь на чужбину.

Глаза мои в слезах и горло мое пересохло от странствий

                                                                           по морю и суше.

Из-за усталости путника от летнего зноя и зимнего холода

Порой трясусь от холода, порой изнываю от жары.

Иногда от жаркого дыхания суховея в этих странах

Железо становится подобно воску в руках любого человека.

Иногда бывает так холодно, что от убийственного ледяного

                                                                                          дыхания

Воску ничего не делается в огне кузницы.

Когда я каждое утро открываю глаза,

Пустыня кажется мне преисподней.

Вода в той смоляной земле замешана на крови,

Проводник там – смута, указующий путь там – смерть.

Демоны и дикие звери в дикой ярости там ревут,

Я как дикарь и зверь на этом пути скачу и бегу.

По ночам, когда я преклоняю голову после тягот пути,

Ложем и изголовьем мне служат камни и комья земли.

Купол моего шатра – туча, свеча в моем жилище – звезда.

Стаи волков и шакалов – мои собеседники до рассвета.

Мои спутники – муравьи и змеи, рядом со мной

                                                                              всякое зверье.

Бегут от меня дивы, опасаются меня гули.

Порой из-за разлуки с другом, порой из-за тоски по дому

Я не сплю до утра, роняя слезы с ресниц.

Само землетрясение, по поводу которого сложена касыда, только упоминается в нескольких бейтах (бб. 30–34), детального описания, как, например, в известной касыде Катрана Табризи (ум. после 1072), у Хатефа нет, хотя схема развертывания мотивов сохранена (Кашан как город вечной весны и утрата им благоденствия в результате катастрофы). Основное место в тексте занимает рассказ о появлении старца-наставника, который направляет героя к безымянному адресату касыды, выступающему в качестве избавителя от бедствия. Введение двух восхваляемых – учителя и правителя – напоминает аналогичный прием, примененный На– сир-и Хосровом (1002–1088) в касыде, сложенной по поводу его обращения в исмаилизм. В касыде Насира учитель описывается как страж врат идеального города, в котором правит идеальный монарх, воплощение мудрости и высшего знания (Имам Времени). Характерно, что в касыде Хатефа среди титулов адресата также упоминается Шах эпохи, что можно рассматривать как глухую отсылку к произведению предшественника, которое скорее всего было известно Хатефу.

Касыда, посвященная Куму, по всей видимости, адресована наместнику города, являвшемуся одновременно хранителем ключей от мавзолея Фатимы Ма‘суме («непорочная, девственница»), сестры восьмого шиитского имама Резы (765–818). При Сафавидах и Каджарах гробница в Куме становится одной из особо почитаемых святынь шиитского Ирана. Начинается касыда с описания красот и величия Кума, выдержанного в духе представления об идеальном городе:

Да здравствует город, в котором правит государь —

Мудро отправляющий правосудие падишах и справедливый

                                                                                          судья.

Город, воды в котором животворны, край, воздух в котором

                                                                                          пьянит.

Государь его обходителен, правитель его благодетелен.

Город, в котором дворцы и сады как в райских кущах,

Господин его благословен, и на нем почила милость Божья.

Сады его земли источают амбру, ласкают душу те сады,

Властитель в нем носит титул эмира, справедлив

                                                                          тот властитель.

Знаешь ли ты, как называется этот город и кто им правит?

Этим двоим нет равных по красоте и Божьему благоволению.

Имя того города – Кум, Слава городов и Матерь городов,

Где упокоилась дщерь Дома Пророка.

Затем следует восхваление Фатимы как представительницы Дома Пророка и восхваление наместника Кума, который выступает устроителем социального порядка. Правитель города рисуется преемником великих сельджукидских султанов Малик-шаха и Санджара, а сам Хатеф сравнивается с их блестящим придворным панегиристом Анвари. Далее Хатеф называет себя равным пророкам Мухаммаду и Мусе, а свои речи – пророческими. Заканчивается касыда традиционным благопожеланием в адрес друзей и проклятием в адрес недругов.

Самый большой раздел Дивана Хатефа образуют газели. Даже беглый взгляд на лирику этого поэта позволяет говорить о том, что все его газели имеют аллегорический подтекст и построены на использовании классического репертуара мотивов мистической лирики. Однако общее настроение стихов кардинально отличается от той непоколебимой веры в духовные силы человека и его гармонию с миром, которые были свойственны, например, газелям Са‘ди и Хафиза, на чьи образцы явно ориентируется Хатеф. Скорее герой его лирики, испытывающий постоянное смятение и разочарование, напоминает лирического субъекта поэзии индийского стиля, изумленного противоречивостью феноменального мира и загадками природы.

В основном газели Хатефа написаны о любви, а их главная тема – «бесплодные усилия любви». Возлюбленная героя непостоянна и жестока, она проводит время с соперником, заставляя влюбленного испытывать муки ревности:

Как мне рассказать подруге о страданиях в разлуке,

Если ни на минуту не расстается с