Дьявольские шутки - Демаро Лизз

Почему ему сейчас не двенадцать. Об этом думал не только Эйлерт, но и Риган.

Когда Эйлерту было двенадцать, Риган мог его защитить. Даже после смерти Нельса, Риган всё ещё мог его защитить. Сейчас он был бессилен. Он был бессилен с тех пор, как Эйлерт возглавил «Пандору», — Риган убеждал себя в этом снова и снова, хотя знал, что необузданное море внутри Эйлерта никогда не разрешало его защищать, и все те годы были лишь видимостью безопасности.

Слов не осталось — одни чувства, да и те неумолимо сгорали, оставляя за собой разбитые надежды и пепел.

Если бы Нельс Лир не погиб в кораблекрушении, его бы тоже казнили. Эйлерт всего лишь повторил его судьбу.

Если бы Риган Оделис много лет назад решил восстановить «Эгерию», он бы тоже был повешен.

У каждого из них была одна дорога и один конец. Просто кто-то свернул в нужный момент, а кто-то свернул не туда.

— Спасибо, — шепнул Лерт совсем не слышно, но Ригану было не обязательно слышать, чтобы понять. — Ты заменил мне отца. Не знаю, что со мной стало, если бы не ты.

Эйлерт никогда не забывал Нельса, но не мог отрицать значения в его жизни Ригана. Не мог не обращать внимания на то, как Риган приехал к ним после смерти отца, как Риган остался и помогал ему и матери. Как Риган первый раз его обнял, когда он первый раз заплакал, очнувшись после кораблекрушения. Как Риган учил его стрелять и драться. Как Риган позволил попробовать эль и привёл в бар. Как Риган бросил свою жизнь ради него, Эйлерта.

— Ты стал мне сыном, мальчик.

И от этих слов хотелось плакать и смеяться одновременно. Плакать — потому что больно. Смеяться — потому что капитан пиратского судна никогда не плачет.

— Не говори матери, — после недолгой паузы попросил Эйлерт. — Не говори ей, что меня казнили. Скажи, я погиб в битве. Она не переживет, если узнает, что после победы я угодил в английскую тюрьму и был казнен.

— Не уверен, что Нала вообще переживёт известие о твоей смерти, — выдохнул Риган. Он не хотел этого говорить — слова сами сорвались — и быстро пожалел о сказанном. Эйлерт поник ещё сильнее: после смерти Нельса у Налы оставался сын, но после смерти сына она останется одна, и причин жить больше не будет.

— Просто не говори ей, — повторил Лерт. Он и сам прекрасно понимал правоту Ригана, только слишком сильно не хотел признавать и думать об этом.

Риган кивнул: хорошо. Даже мертвецы имели право на последнее слово и последнюю волю. Эта воля беспрекословно выполнялась. Риган никогда не скажет Нале, что её сына казнили. Нала никогда не узнает правду. Последняя воля Эйлерта оказалась жестокой — он лишил матери того, к чему она всегда стремилась. Правды. Риган не стал его переубеждать.

— Можно ещё одну просьбу?

«На этот раз точно последнюю», — хотел добавить Лерт, но не стал, зная, что мог просить, о чём угодно и сколько угодно, потому что Риган действительно стал ему отцом, и иногда ему хотелось именно так его называть, но он вовремя себя одёргивал.

— Когда найдешь Рагиро, прошу тебя, сделай всё, что понадобиться, чтобы он не жертвовал ни душой, ни сердцем, ни чем-то ещё, чтобы вернуть меня. Нам обоим хватило одного раза. Второго, боюсь, мы не переживём. Я, во всяком случае, точно. Мне не удалось пережить даже первого, — его пробило на смешок. Нервный, раздраженный. — И скажи ему, что он с момента нашей встречи был самым важным человеком в моей жизни и остался им до сих пор. Я уже говорил ему об этом, но мне кажется, он не совсем поверил. Так что…

— Хорошо, — Риган не стал дожидаться, пока Эйлерт скажет что-то, что снова и снова будет разрывать ему сердце. Снова.

И они замолчали.

Надолго.

Пока не начало светать.

Молчание тоже могло говорить, и оно говорило. Эйлерт ни о чём не жалел, даже на смертном одре. И если бы у него была возможность прожить жизнь заново, он бы прожил её так же, ничего не меняя. Риган жалел лишь об одном: что у него так и не получилось защитить сына. Он бы с радостью поменялся с Лертом местами, да только Лерт ни за что ему не позволил бы.

— Как думаешь, это больно — умирать? — первым нарушил тишину Эйлерт. До прихода стражи оставалось немного времени, и это был единственный вопрос, который волновал Лерта.

Ригану не хотелось отвечать. Он говорил Эйлерту, что Нала не переживет его смерть, но ни слова не сказал о себе — он сам не знал, как ему жить дальше, сам был в ужасе не меньше Лерта и сам надеялся, что умирать — это не больно.

— Думаю, смерть похожа на сон. Когда ты засыпаешь, тебе ведь не больно. Значит, когда умрешь, боли тоже не будет. Не переживай.

На мгновение в его голову закралась мысль вступить в бой со стражниками и попытаться освободить Эйлерта. Чем Дьявол только не шутил — вдруг получилось бы?.. Риган мысленно одёрнул себя. Они вдвоем не смогли бы управится даже с его магией — настолько были вымотанными и уставшими. Лерт вообще еле передвигался и вряд ли у него хватило бы сил убежать.

Если бы у них только было ещё немного времени, тогда Риган нашёл бы Грэма и Ханну, Монро и Летицию, да даже Рагиро. Они придумали бы план, они вытащили бы Эйлерта, никто бы больше не умер.

Но у них не было времени.

Солнце уже выглядывало из-за линии горизонта, небо окрашивалось в голубой, но для Ригана и Эйлерта оно истекало кровью.

Для Рагиро в соседней камере — тоже.

Когда двое стражников открыли дверь, Риган уже снова был одет в рясу.

Никто не произнёс ни слова. Эйлерта не надо было уговаривать: он сам направился к стражникам, улыбнувшись уголками губ Ригану, а после — ни разу не обернувшись. Потому что обернись он, уйти бы не смог.

Тяжёлая дверь захлопнулась, и Риган остался один, не зная, что делать дальше, и не зная, хватит ли у него сил увидеть казнь Эйлерта собственными глазами. Первое, что он сделал, скинул с себя рясу.

Когда он выходил в коридор, мимо него прошёл священник. Они на мгновение посмотрели друг другу в глаза, но не произнесли ни слова. Шёл он от соседней камеры, где был заключен Рагиро Савьер.

ЭПИЛОГ

В тот день солнце светило ярко и море горело в ослепительных лучах. Время в такие минуты останавливалось, позволяя запечатлеть в памяти уходящие моменты. Это было почти магией, не такой жестокой, не требующей ничего взамен. Риган остановился рядом с Мартином. Оба смотрели на небо, которое должно было быть голубым, но в свете обжигающего солнца стало красно-оранжевым. Ни единого облака — ничего. Только красное небо и белое солнце. Они на мгновение перестали дышать. Не сказали ничего, даже не догадываясь, как тесно теперь связаны друг с другом, но понимая чувства каждого без слов. И молча направились к месту казни.

В толпе легко затеряться.

Риган знал это. Они разделились с Мартином, едва дошли до небольшой площади, и больше никогда не встретились снова, но навсегда запомнили друг друга. Риган проводил взглядом священника и, развернувшись, вернулся назад — оттуда он мог увидеть казнь, но его вряд ли заметили бы солдаты.

Ханна и Грэм знали это. Он поддерживал её за талию и помогал идти, чтобы ведьма не упала и не потеряла сознание снова. Ханна с трудом залатала собственные раны и раны Грэма, и ей тяжело было даже держать глаза открытыми, но она настояла, чтобы они явились сюда. Грэм не возражал, он бы и сам предложил это Ханне, если бы она не заговорила первая.

Монро знал это. Он появился чуть позади Ригана, еле устояв на ногах. Магия давалась ему тяжелее, нужно было восстановить силы, но ни времени, ни возможности он найти не смог. Монро коснулся плеча Ригана и, когда тот обернулся, покачал головой: они ничего не могли изменить.

Летиции и Изэль там не было. Но там был Райнер Финн. Он стоял невидимой тенью в самом конце толпы прямо напротив виселиц.

Солнце сжигало, море горело.

Первым на невысокий помост поднялся Рагиро. Он сразу же нашёл в толпе отца Мартина, подмигнул ему и слабо улыбнулся всего на секунду. Левый глаз светился алым — священника это больше не пугало. Не обращая внимания, что виселицы вместо одной — только для него — было две, он остановился напротив первой. Смерть могла бы стать для него утешением много лет назад, но сейчас она почему-то казалась лишь ненужным и нежелательным забвением.