Имперский раб - Валерий Сосновцев

И вот новоиспеченный дворянин Российской империи, коллежский асессор Ефрем Сергеев Филиппов, по поручению светлейшего князя Таврического Григория Александровича Потемкина, отправился на кавказскую линию. Не было человека в то время в распоряжении светлейшего лучше, чем Ефрем, знавшего не только восточные и иные языки, но и суть народов азийских.

По пути к месту новой службы, на одной большой почтовой станции с трактиром, довелось Ефрему ужинать в компании армейского офицера. Станция была на стыке нескольких дорог, потому проезжающий люд здесь был пестрый. В просторном станционном дворе уместились и господские кареты, и фельдъегерские возки, купеческие и почтовые кибитки. За воротами табором разместились возы с товаром оборотистых российских людей. Меж телег и возов вперемежку с кучерами и приказчиками бродили нищие, потихоньку сбиваясь в серую, грязную кучу перед воротами.

Стояла жара и духота как перед грозой. Посему в станционной избе дверь из барских покоев распахнули настежь. Видна была обширная горница с затертыми до сального блеска столами и лавками. Там сторожко, вечно начеку пили чай лакеи и кучера. По соседству с ними, но за отдельным столом, таким же обшарпанным, горячили себя водочкой купчишки. Эти хоть и косились порой на барскую половину, но все больше с проныристым любопытством, чем с боязнью. Мошна, она какая ни есть, а все же придает бодрости. Каждому, конечно, своей, по весу этой самой мошны. Распаренные чаем и водкой, смекалистые людишки слабели на язык и ноги, зато крепчали на глотку и расправлялись грудью.

Внимание Ефрема привлек маленький толстенький, похожий на колобка мужичонка, заросший густой бородой аж до узеньких глазок на одутловатом лиловом лице. Говорил он, давясь одышкой, хрипло, пьяно и басисто:

– Ты, Пантюха, не шибко-то нос вороти!.. Это ты ранее мог морщицца… И-и-ишь ты! Подумашь! Чем ты лучшее меня-то, а? Лес, деготь, а много ли, а?.. Ну, сказывай?

Он, в предвкушении обнародования некой тайны, известной только ему одному, и тайны, надо полагать, ужасной, победно выпрямился, поводя пьяным оком по сторонам. Но остальной люд был сам по себе и не замечал гонора мужичонки. Только сосед «колобка» поднял хмельной взор от своей чашки и воззрился на Пантюху. Но хмель, видно, был сильнее, и голова его снова рухнула на грудь. Он в тяжелом пьяном отупении продолжил рассматривать свои объедки.

Тот, кого назвали Пантюхой, нависая широкими плечами над столом, глядя исподлобья, пробурчал недобро сквозь заросли бородищи в крошках:

– Сколько ни есть – все наше! Без тебя сочтем свое! А вот тебе, Ремка…

– Кому Ремка, а тебе Рем Яковлевич! – взвился «колобок». – Я поставщик самого генерал-губернатора ныне!..

– То-то, что ныне, а полгода тому назад кем ты был, ай забыл? – снисходительно улыбнулся Пантюха, глядя в упор на Ремку. – Это я на тебя орать могу! Я и ранее над тобой был поставлен и ныне мой верх, ибо ныне я поставщик самого светлейшего князя Потемкина!.. Что, выкусил! И тебе, сморчок, надлежит называть меня Пантелеем Иванычем!

Ремка сидел красный, с открытым от изумления и негодования ртом, готовый заплакать от обиды.

– Ха-ха-ха! Закрой хайло, а то вона, мухи налетят! Смотри, от злости кишками не рыгни! – куражился Пантюха.

Офицер, сидящий по соседству с Ефремом, глядя на спорщиков, тоже раскатисто захохотал, ладонями похлопывая себя по ляжкам. Смех его был так искренен и заразителен, что Ефрем, глядя на него, тоже заулыбался, хотя и не все понимал.

Ремка с Пантюхой, словно спохватившись, обернулись на господ и, затравленно похихикивая, стали кланяться офицеру и на всякий случай его соседу. Офицер сквозь смех махнул мужикам рукой, мол: «ну, вас!», достал платок и, вытирая веселые слезы, обратился к Ефрему:

– Простите, ради бога! Не могу без смеха взирать на этих новых господ!

Ефрем, улыбаясь, добродушно кивнул.

– Эти двое спорщиков – оба шельмы отменные, оба воры несусветные!.. – продолжал офицер. – Оба недавние крепостные лакеи одного и того же барина, кузена моего. Он помещик в соседней губернии. Я-то нынче не стал заворачивать к нему, спешу… Ну так вот, о прошлом лете завернул к моему кузену светлейший князь Потемкин, они с Московского университету еще приятельствовали. Князь-то и уговорил моего кузена отпустить на волю, для поселения и освоения в новых южных областях нескольких смекалистых мужичков. Мой кузен – не промах! Он, видать, и от князя толику выгоды поимел, да и этих малость растряс. Они и на крепостном положении коммерцией у него занимались… Представляете – у барина крали и ворованное оборачивали! Умеют, шельмы, кому надо пыль в глаза пустить, а когда и мзду в карман опустить. Мой кузен мне пояснял: «Этих отпустить не жалко. Делать толком ничего не умеют, вот воруют знатно!» Этих он сплавил, а настоящих-то, дельных, себе оставил. Те, чтобы выкупиться, вдесятеро против этих моему кузену доход принести должны. Но, думаю, он их ни в жизнь волей не пожалует.

– Простите, а что это за имечко такое у одного из них? Странное будто для здешних мест, – спросил Ефрем.

– А это все от чудачеств моего кузена. Хотя, как сказать, может, и не чудачество вовсе. Как у нас при высочайшем дворе стали итальянцев привечать, ну, там, по строительству, комедиантов всяких, то кузен мой, всех опередить захотел и, чтобы матушке нашей императрице потрафить, стал поголовно лакеев своих переименовывать на имена из древней римской мифологии. Вот этому карапузу, – он кивнул в сторону мужиков, – и досталось тогда имечко Рем. В честь братца легендарного основателя Рима, значит. А второму так и не подобрал нового имени. А, может, охладел к этому делу, да и забыл. Но извольте заметить, ведь сей Ремка не стал менять своего заморского имечка на родное, домашнее. Видать, и прозванием своим щеголяет, где выгодно, и Бога не боится. Вот лакей так лакей – жучила, право дело!..

Ефрем слушал, не скрывая любопытства.

– Да-а-а, много нового стало происходить в России, – вздохнул офицер. – Вот и новые людишки появились. И надо заметить, среди новых все больше шельмецов отборных наблюдается. Эти похуже озверелых бунтовщиков будут. Тех, кто с дубиной бунтует, сразу видно и переловить посему не трудно. Но эти… – он кивнул на Пантюху с Ремкой, – как клопы, только и способны, что исподтишка кровь высасывать. А светлейший Потемкин прочит их на вновь приобретенные земли поселить. Но чаю я, что там они долго не засидятся. Эти около казны, в столицах осядут.