Сын погибели - Владимир Свержин

«Неужели он танцует? В такой час? — возмутился государь. Ему хотелось придумать иное объяснение, но раздававшиеся из-за дверей звуки виолы и радостный смех не оставляли сомнений, что сын менестреля ни в чем не отстает от своего прославленного и, на счастье, покойного отца. — Непостижимо! Судьба французских земель висит на волоске, а он пляшет!»

— Нет, не так! — донесся из залы голос Гийома Аквитанского, убивший последнюю надежду короля, что неуместное веселье не связано с особой союзника. — Руку держи выше. Ногу на землю ставь четче, причем не пятку, а носок!

— А после этого поклон или поворот? — послышался вопрос, и обомлевший от неожиданности король, отпихнув салютующую охрану, распахнул дверь.

Представшая взору картина окончательно лишила его дара речи: посреди залы в окружении нескольких музыкантов герцог Аквитанский учил какому-то страстному танцу грациозную Никотею Комнину. Яркие темные глаза Гийома пылали, обворожительное, почти детское лицо императрицы раскраснелось от быстрого движения, а ошеломленный король так и стоял на пороге, пытаясь осознать увиденное. «Похоже, надеяться на поддержку Аквитании в переговорах с Империей было бы крайне неосмотрительно», — подумал он.

— Ваше величество, — Никотея вдруг разом изменилась, точно по волшебству превращаясь из легконогой девчонки в высокородную царственную особу, — я счастлива видеть вас. Прошу извинить, друг мой. — Она повернулась к Гийому Аквитанскому. — Я всегда мечтала попросить совета у государя столь опытного в делах правления и столь умудренного жизнью, каким является король Людовик. Если вашему величеству только будет угодно, — нежно проворковала Никотея.

— Угодно, — буркнул монарх, вдруг ощутив непонятный укол в области сердца.

«Порой небо посылает ангелов на землю, и те принимают человеческий облик. В Библии много раз упоминаются такие случаи, — вспомнил король. — Быть может, она и не ангел, но обликом — воистину небесное создание. И уж его-то Господь точно дарует избранным дщерям своим, чтобы напомнить о своем всемогуществе. В сущности, что изменится от того, что юная племянница властителя ромеев будет присутствовать меж нас на переговорах? В их землях так принято, и женщины порой даже самолично восседали там на троне. А и то сказать — на такое милое личико глядеть куда приятнее, чем на рыжую физиономию ее мужа».

— О чем же хотела спросить прелестная гостья? — стараясь не уступать южанам в куртуазности, осведомился Людовик.

— Людовик, друг мой… Позвольте со всем почтением именовать вас другом?

Польщенный монарх кивнул.

— Руке Господней было угодно вознести меня на престол, выше которого нет среди земных правителей. Конечно, мой любезный супруг — могущественный император — единовластно управляет всем и вся. Но я как верная жена обязана помочь ему любовью и добрым советом.

— Да, это так, — согласился король.

— Именно поэтому я давно мечтала о беседе с вами.

— Отчего именно со мной? Неужели в Империи не нашлось людей мудрых и сведущих?

— У нас говорят: «Мудрости не бывает много», — улыбнулась Никотея. — Мне представляется, что положение, в котором ныне пребывает Европа, а вкупе с ней и ромейские земли, очень напоминает французское. Как по капле можно узнать вкус моря, так, разобравшись с болями и нуждами вашего королевства, можно найти спасение от бед всех прочих европейских стран.

— И в чем вы, мадам, видите главную боль Франции?

— В том, что ее нет. Нет Франции, — пояснила она свою мысль. — Есть Шампань, Нормандия, другие земли, в которых должно бы почитать короля, но помнят об этом далеко не все и — точно — не всегда. Разве не так?

Король поджал губы и вынужденно согласился.

— Я много думала об этом, мой друг. Вначале мне казалось, что основная беда ваша — эта язва христианского мира, кликуша и пустосвят, Бернар из Клерво. Но, по сути, будь Шампань и Нормандия частями единой Франции, разве дошло бы дело до открытой войны?

— Конечно, нет.

— И тогда я спросила себя: почему же такой мудрый и храбрый король, как Людовик, не объединит железной рукой франкские земли некогда могучей империи Карла Великого?

— Всю свою жизнь, уж, во всяком случае, с того дня, как стал королем Франции, я занят именно этим.

— О да, я понимаю! Мятежных баронов и графов, не желающих признавать верховную власть, так много, а сил, — она вздохнула, — их всегда не хватает. И я снова подумала: а что сделал бы Карл Великий, окажись в подобных обстоятельствах?

— И каков ответ? — заинтересованно спросил Людовик.

— Я подумала и тут же посмеялась над своей глупостью, друг мой. Ведь он же и оказался в такой ситуации и сотворил Империю. Можно ли найти решение более мудрое?! Надо признать, — Никотея печально взглянула на собеседника, — таких великих людей, каким был император Карл, земля рождает нечасто. И даже ему не удалось величайшее из задуманных деяний — объединить Восточную и Западную империи, как это было прежде. Но именно сие — наше священное знамя, на котором начертано рукой Предвечного: «Сим победишь!» Еще будучи герцогиней, — Никотея взяла короля под руку и пошла с ним по дворцовой галерее, — я размышляла, кто же из ныне живущих монархов мог бы стать новым Карлом Великим? Должна признаться, хоть это и не делает мне чести как преданной супруге, что не видела короля, более мудрого и достойного, нежели вы.

— Я? — удивленно переспросил Людовик Толстый, невольно ощущая, что отчаянно глупеет.

— Вам столько довелось пережить за эти годы, так многого достичь.

— Да, это так…

— И вот это мне представляется вопиющей несправедливостью — из-за нечестивца, возомнившего себя пророком, все ваши завоевания грозят пойти прахом. Святейший Папа, опасаясь, что язва христианского мира, именуемая Бернар из Клерво, разрастется и даст новые язвы в прочих землях, благословил моего супруга на императорском троне и вручил ему меч для поражения врагов нашей веры. Я знаю, мой друг, что вы добрый христианин. Интердикт, наложенный стараниями коварных прислужников Велиала, есть страшное преступление, название которому трудно сыскать. Мой супруг уже написал об этом Его Святейшеству, и со дня на день мы ожидаем ответа из Рима. — Она пылко ухватила короля за руки. — Я верю, мой друг, что скоро это недоразумение разрешится!

Людовик Толстый недоуменно глядел на ромейку, пытаясь совладать с участившимся сердцебиением.

«Похоже, она говорит правду. Черт возьми, кто бы мог подумать — я числил ее, а заодно и Конрада, своими врагами, а она такого высокого мнения обо мне! Да что там мнения… Если император написал в Рим… — Людовик поймал себя на слове. Прежде он никогда не именовал императором короля алеманнов. Уж, во всяком случае, в мыслях. — Девочка права, — согласился он, — единая могущественная Империя была бы куда предпочтительнее нынешних ее огрызков. И в ней чиновники, посаженные на местах верховной властью, не посмели бы своевольничать. Не то что своекорыстные вассалы. Правда, что мудрить, в такой стране лучше всего быть императором… Но злая судьба есть злая судьба. И коли это уже так, лучше быть первейшим из палладинов, чем потерять то, что есть, бесконечно сражаясь с императором и мятежниками».

— Мы с мужем так молоды, так нуждаемся в мудром совете человека знающего и опытного, человека высокой чести — настоящего палладина, — точно подслушав мысли Людовика, завершила Никотея.

— И ты, и твой муж всегда можете рассчитывать на меня! — Людовик растроганно утер слезинку. — Я благодарен Всевышнему, что дожил до новых времен, и клянусь своим венцом, клянусь мощами святого Дионисия и святого Ремигия — крестителя Франции, что, покуда жив, я буду вам верным другом и соратником!

— О! Как я счастлива и рада слышать это! — Никотея сделала безуспешную попытку обхватить мощный торс монарха и, не преуспев в этом, чмокнула его в щеку.

Королю показалось, что он краснеет — таких ощущений он не испытывал лет двадцать. Между тем императрица любезно кивнула стоявшему в одной из ниш галереи рыцарю в алом сюрко с изображением золотого надкушенного яблока, и тот, ответив на поклон, немедленно поспешил к лестнице, ведущей во двор замка.

— Я обещаю вам, мой добрый друг, что и в нас с мужем вы будете знать вернейших друзей. Прямо сейчас мы готовы помочь вам наказать ваших… да что я говорю — наших! — общих врагов.

«А я-то, старый дуралей, еще возмущался, ставить ли этому ангелу во плоти трон в переговорной зале. Вот уж, воистину, кого Господь хочет наказать, он лишает разума».

— С кого же вы предполагаете начать? — предвкушая наивность рассуждений юной императрицы, спросил Людовик.

— Я бы заключила мир с королевой Матильдой, предложив ей заново присягнуть вам в вассальной преданности — за Нормандию. Сейчас она не сможет сделать этого, поскольку обручена с королем Гарольдом Заморским, а тот недавно отбыл к себе на родину. Без его дозволения Матильда не принесет клятву.