Сентябрь - Розамунда Пилчер

Конрад не нашелся, что сказать, поэтому промолчал. Возникла грустная пауза. Потом Арчи продолжил рассказ:

— На такие экстренные случаи всегда имеется авиационный отряд быстрого реагирования в полной боевой готовности, две бригады людей.

— Бригады?

— По-вашему — отделения. И вертолет «Рысь», готовый подняться в воздух по первому знаку. В тот день я приказал сержанту выйти из вертолета и сам полетел с ними. На борту нас было восемь человек: пилот, его помощник, пятеро парней из нашего батальона и я. Долетели минут за десять. Сделали круг, чтобы сверху поточнее оценить положение. Взрыв, полностью уничтоживший переднюю «свинью», оставил на шоссе воронку величиной с хороший кратер, и в ней вверх тормашками — вторая «свинья». А вокруг, во все стороны, — обломки металла, солдатские котелки, клочья маскировочной сетки, тела, одежда, горящие покрышки. Густой дым, тлеющий огонь, воняет паленой резиной, краской, бензином. И нигде ни малейших признаков жизни. Никого и ничего.

Конрад удивленно и недоверчиво переспросил:

— То есть никто из местных жителей, фермеров или крестьян не прибежал на взрыв?

С его представлениями это никак не вязалось.

— Никто. В тех местах люди норовят держаться подальше, когда что-либо подобное случается, а то, не успеешь оглянуться, пристрелят или изувечат. Так что там не было никого, только дым и кровавое месиво. В одном месте на обочине виднелась вроде как площадка для стоянки машин. Вертолет на нее сел, и мы выпрыгнули на траву. Нашей задачей было обнести вешками место катастрофы и вытащить раненых, пока вертолет слетает на базу за военврачом и санитарами. Но только вертолет успел оторваться от земли, как нас накрыл ураганный пулеметный огонь с той стороны, из-за границы. Они, оказывается, за нами оттуда наблюдали и выжидали удобный момент. Трое моих парней были убиты на месте, четвертого ранило в грудь. А мне попало в ногу, изорвало ее в клочья. Когда вертолет вернулся с военврачом, погрузили меня и тяжело раненых и отвезли прямо в госпиталь в Белфаст. Сержант не долетел, умер по дороге. В госпитале мне отняли ногу выше колена, я провалялся там несколько недель, а потом меня перевезли в Англию и долго еще приводили в человеческий вид. В конце концов я вышел в отставку в чине подполковника и вернулся домой.

Конрад попытался подвести итог потерям, но сбился со счета.

— Каковы же были результаты той операции?

— Никаких. Яма на дороге. Снова несколько убитых британских военнослужащих. На следующее утро ИРА[19] официально взяла на себя ответственность за этот инцидент.

— Какие чувства вы испытываете? Обиду? Злость?

— На что? Что без ноги остался? Что приходится скакать на этой алюминиевой конструкции? Да нет. Я же был военным, солдатом, Конрад. А попасть под пули, безжалостного противника — профессиональный риск всякого солдата. Но ведь среди пострадавших мог оказаться и штатский: какой-нибудь мирный работяга, занятый своими личными, частными заботами. Старик-отец, отправившийся в Эннискилен в День Перемирия почтить память убитого сына и вместо этого нашедший смерть под грудой щебня и обломков. Молодой парнишка, пригласивший девушку в белфастский ресторан, а она у него на глазах подорвалась на мине и погибла. А я мог быть на месте того солдата, который отправился в увольнительную и просто оказался не в то время и не на том виде транспорта — толпа выволокла его из машины на пустырь, сорвала одежду, забила палками и прикончила выстрелом в голову.

Конрада всего передернуло. Он закусил губу, стыдясь нахлынувшей дурноты.

— Я читал. Омерзительно.

— Бессмысленное, безрассудное, слепое насилие. А сколько еще таких случаев не попали в газеты и не стали достоянием гласности!.. Однажды, например, зашел человек в пивную пропустить кружку-другую горького. Обыкновенный молодой человек, каких много, но только этот был член ИРА. Друг-собутыльник подкинул ему занятную мыслишку пойти и прострелить кому-нибудь коленные чашечки. Молодой человек ничего такого до сих пор не делал, но после трех кружек ощутил желание попробовать. Ему дали револьвер, он вышел на улицу и побрел в ближайший жилой квартал. Увидел девушку, которая шла домой от подруги. Спрятался в переулке и, когда она поравнялась с ним, схватил, швырнул на землю и прострелил ей оба колена. Эта девушка никогда больше не сможет ходить.

Просто очередной инцидент. Но мысль о нем преследует меня, ведь это могла быть дочь любого из нас, к примеру, моя Люсилла. Так что, как видите, я не испытываю ни обиды, ни злости. Мне только невыносимо жаль жителей Северной Ирландии, обычных, порядочных людей, которые стараются обеспечить себе сносное существование и вырастить детей, а над ними нависла жуткая, беспросветная тень страха, мести, крови. И мне жаль вообще весь род людской, потому что если такая бессмысленная жестокость будет восприниматься как заурядное явление, тогда я не вижу для нас будущего. Это очень страшно. И мне страшно за самого себя, потому что я до сих пор вижу кошмары, как малое дитя, и просыпаюсь с криком. Но мало и этого. Еще я ощущаю собственную вину и угрызения совести из-за того паренька, Нийла Мак-Дональда. Двадцати двух лет от роду сгинул человек. И тела не осталось, нечего было хоронить. Родители так и уехали — и не похоронили сына, и на могилу не смогут приезжать. Я знал Нийла как солдата, хорошего солдата, но помню его еще и подростком на Страткройских играх, как он стоял на помосте с волынкой на боку и играл. Помню тот день, луг, реку, горы, залитые солнечным светом, и среди всего этого — мальчик, играющий на волынке. У него вся жизнь впереди, он стоит и играет, и музыка такая чудесная…

— Вы не должны винить себя в его смерти.

— Он ведь из-за меня пошел в солдаты. Если бы я не сунулся тогда со своим приглашением, он бы сейчас был жив.

— Вовсе нет, Арчи! Раз ему было предназначено поступить в ваш полк, он и без вас стал бы шотландским стрелком.

— Вы так считаете? А мне трудно быть фаталистом. Хотелось бы, ведь тогда призрак этого молодого солдата перестал бы меня преследовать, обрел бы покой, и я перестал бы терзаться вопросом: почему, почему я нахожусь здесь, на вершине горы, вижу, дышу, осязаю, чувствую, а Нийла Мак-Дональда нет в живых?

— Тому, кто остается, всегда труднее.

Взгляды мужчин встретились.

— У вас умерла жена, — сказал Арчи.

— Да. От лейкемии. А я должен был сидеть и смотреть, как она медленно угасает. И я все время горько роптал, что умирает она, а не я. А когда все было кончено, возненавидел себя за то, что остался жив.

— Вы тоже…

— Я думаю, это естественная реакция. Надо как-то к ней притерпеться. Конечно, требуется время. По сути дела, на все наши угрызения и душевные терзания ответа просто не существует. И потому, как говорят у вас в Англии, не стоит биться головой об стенку.

Арчи помолчал. Но потом ухмыльнулся, кивнул:

— Это точно. Вы правы, Конрад. Биться головой об стенку не надо.

Он посмотрел на небо. Уже темнело. Они слишком долго просидели на месте, и оба озябли.

— Кажется, пора двигать к дому. И я должен извиниться. Признаюсь, я на минуту совсем упустил из виду, что вам хватает своих трагедий. Надеюсь, вы мне поверите, я привел вас сюда вовсе не затем, чтобы излить душу и навалить на ваши плечи груз своих переживаний.

Конрад возразил с улыбкой:

— Я сам напросился.

Он только теперь ощутил, как закоченел, сидя в этом каменном укрытии. Встал, с трудом распрямив затекшие ноги. Из-за скалы сразу налетел порыв ветра, забрался за воротник. Конрад поежился. Собаки, почуяв, что хозяин собрался домой, оживились в предвкушении ужина, сели, задрали головы, выжидательно заглядывая ему в лицо.

— И то верно. А теперь давайте выкинем все это из головы и не будем больше говорить на эти темы. Ладно, ладно, обжоры, едем домой, я вас накормлю.

Арчи протянул Конраду руку:

— Помогите-ка мне встать, дружище.

Они спустились с горы, выехали в главную долину и свернули к Крою.

Напольные часы у лестницы в холле встретили их коротким перезвоном: половина седьмого. Изголодавшиеся собаки — час их кормления давно прошел — с порога рванулись в кухню. Арчи по пути заглянул в библиотеку. Ни души.

— Чем бы вы хотели пока заняться? — спросил он у Конрада. — У нас ужинают где-то в половине девятого.

— Если можно, я бы пошел наверх, распаковал сумку. Может быть, душ принял.

— Чудесно. Воспользуйтесь любой ванной, какую найдете не занятой. А когда будете готовы, спускайтесь. Если внизу по-прежнему никого не окажется, зайдите в библиотеку, там найдете поднос с напитками. Налейте себе что пожелаете. Не стесняйтесь, будьте как дома.

— Спасибо, — отозвался Конрад и стал подниматься по лестнице, но на третьей ступеньке обернулся и добавил: — И благодарю за сегодняшнюю необыкновенную поездку.