Констанца - Соколина Наталья

— Ты думаешь… — Ален недоверчиво смотрел на деда, — но причём здесь я? Они казнены по приказу Его Величества! — Он скривился: — проклятая служба! Кажется, моя ясноглазая девочка начинает меня презирать. Да, но ведь её вырвало! Лорд Викториан предположил, что она съела что-то несвежее!

В следующие полчаса в кабинет были вызваны Главный повар, домоправительница, данна Ольгия и Мэттью.

Главный повар клялся Всеблагим, что на завтрак данне Констанце были поданы самые свежие продукты. — Хотя, — он помялся, — данна Констанца съела только половину телячьей котлетки и немного картофеля-фри, а фруктовый салат и десерт есть не стала.

Домоправительница и данна Ольгия сообщили, что у девушки весь день было подавленное настроение, она совсем не улыбалась и, кажется, не находила себе места.

Когда лорд Касилис перевёл взгляд на Мэттью, тот опустил глаза и побледнел. Его милость холодно сказал: — ну, что молчишь? Мне что, в пыточную тебя тащить? Тебе что было приказано?

Слуга поднял глаза на хозяина, твёрдо сказал: — Ваша милость, данна Констанца сама догадалась, что сегодня состоится казнь заговорщиков. Она спросила, должны ли вы с лордом Аленом присутствовать, и я не смог ей соврать…

Лорд Касилис вздохнул, махнул рукой: — вы все свободны, можете идти. — Когда они с Аленом остались одни, он сказал: — ну вот, всё и прояснилось. Ты же сам говорил, что с ней было после того, как она побывала в твоих подвалах. А тут вообще головы рубили. Что она, по-твоему, должна чувствовать? И тебя рядом не было. — Он опять вздохнул: — впечатлительная она у нас. Вон, благородные дамы — хоть бы одна в обморок упала ради приличия! Так нет же, всё шеи тянули, чтобы ничего не пропустить. А Констанце теперь везде запах крови будет мерещиться. Беременность ещё эта…

Ален встал, нетерпеливо прошёлся по кабинету, болезненно сморщился: — прямо не знаю, что делать! Она ведь заплакала, когда я зашёл. У меня сердце разрывается, когда она плачет. — Он остановился, посмотрел на лорда Касилиса: — слушай, а, может, она меня разлюбила? — Тот молчал, у Алена в глазах мелькнула паника: — дед, ты что, думаешь…?

— Почему бы тебе самому не спросить её об этом? — У старика дёрнулся уголок рта, но он сдержал улыбку. Ален крутнулся на каблуке, резко повернулся, решительно сказал:

— ты прав. Мне нужно с ней поговорить!

* * *

Констанце казалось, что её жизнь окончена. Кому она нужна, куда пойдёт, беременная, без денег, если не считать то немногое, что удалось скопить, благодаря лорду Касилису? Ведь совершенно ясно, что Ален её разлюбил! Он хмуро смотрел на неё, а потом и вовсе ушёл, несмотря на то, что ей было очень плохо и страшно.

Ей было ужасно жалко себя, одинокую и всеми покинутую. Даже данна Ольгия не идёт. Констанца представила, как она тайком, ночью, с узелком и в тёмном плаще, выбирается из резиденции, забирает из конюшни свою спокойную и невозмутимую Весту и бежит из столицы. Утром её побег обнаружат, и Ален бросится за ней в погоню, но будет поздно. Он найдёт её, бездыханную, в лесу за городской стеной. Она будет скромно лежать на полянке, а рядом Веста щиплет молодую траву. Наверно Ален её пожалеет, такую молодую и умершую из-за того, что он её разлюбил.

Она опять поплакала и как-то, совершенно незаметно, задремала, а, открыв глаза, увидела вплотную подвинутое к кровати кресло, а в нём Алена, напряжённо вглядывающегося в её лицо.

Увидев, что она проснулась, он облегчённо вздохнул. Наклонившись к ней, обнял, приподнял, вместе с подушкой и прижал к себе: — прости! Пожалуйста, прости меня, родная! Не сердись на меня, милая, я тебя очень люблю! Через неделю мы уедем из города, осталось потерпеть всего чуть-чуть.

Констанца облегчённо разревелась. Оказывается, он не разлюбил, он по-прежнему любит её! — Ален, я сама не знаю, что со мной случилось! Прости, что я тебя обидела! Эта… казнь, мне казалось, что всё вокруг… пропахло… кровью…! Мне так стра-а-ашно! — Где-то глубоко внутри ей было радостно, что он чувствует себя виноватым, что он переживает за неё и ей не надо снова убегать и… вообще всё просто замечательно!

Потом они лежали, тесно обнявшись, прижавшись друг к другу. Он шептал ей о своей любви, о том, как славно они заживут в их небольшом поместье. Она находила красивым его название: «Жемчужный ручей», а он рассказывал о лугах и рощах, о заросшем парке, где будут играть их дети. Она окончательно развеселилась, пробежалась шаловливыми пальчиками по его обнажённому животу, опустилась ниже, легко погладила снова напрягшуюся, перевитую венами шелковистую на ощупь плоть. Ален глухо зарычал, перевернув её на спину, прижал к кровати и принялся целовать, слегка покусывая и снова целуя затвердевшие розовые соски, увеличившуюся грудь и довольно большой живот. Она тихо смеялась, чтобы не услышали слуги в коридоре, с удовольствием откликаясь на его ласки.

* * *

Его Величество Рихард IV гневно оттолкнул от себя великолепный чернильный прибор, только утром преподнесённый ему послом Дамьянского королевства. Прибор был сделан в виде кареты, выточенной из цельного куска горного хрусталя. Из такого же, только чёрного, хрусталя были сделаны кони. Чётвёрка красавцев — коней, исполненных так искусно, что казалась живой. Огнём горели рубиновые глаза, крохотные золотые подковы как будто высекали искры.

Его Величество всё утро любовался работой мастеров: тончайшей золотой инкрустацией по бокам кареты, фигурками коней, скрупулёзно выточенными, замершими в стремительном беге.

Теперь он с силой толкнул подарок и тот, не удержавшись на краю стола, упал на пол. С печальным звоном раскололась карета, порвались золотые нити, которыми она была привязана к лошадям. Его Величество скривился, закричал: — что ты стоишь?? И молчишь, к тому же!! Неужели твоя совесть позволяет тебе бросить своего короля в такое тяжёлое для королевства время!??

Бледный, но упрямо сжавший губы лорд Ален дар Бреттон, вытянувшись, стоял у двери, опустив глаза.

Он уже выслушал от короля угрозы конфисковать всё его имущество и выслать, ко всем нечистикам, на окраину королевства. Затем было предложено наградить лорда Алена, за выдающиеся заслуги перед короной, самым большим поместьем, конфискованным у заговорщиков. Тот, нахмурив брови, не разжимал губ, и тогда Его Величество, окончательно разозлившись, столкнул подаренный прибор на пол и закричал. Он опять угрожал, просил, а потом, печально посмотрев на всё также молча стоящего дар Бреттона, вздохнул: — садись, Ален.