Черные кабинеты. История российской перлюстрации, XVIII — начало XX века - Измозик Владлен Семенович

Разумеется, требование абсолютной благонадежности распространялось не только на чиновников «черных кабинетов», но и на всех причастных, в том числе на сторожей. Например, в марте 1914 года был принят на службу В.А. Томкевич. Его рекомендовал Н.У. Спадар, служивший сторожем в цензуре с 1908 года. Тем не менее Департамент полиции просил начальника Охранного отделения в Петербурге «собрать негласным путем» сведения о кандидате в сторожа. При этом было указано, что он вместе с женой Дарьей Ивановной проживает у тестя И.И. Иванова, служащего на Патронном заводе[859]. Другие сторожа, как правило, попадали в цензуру после ряда лет службы в других отделах почтамта. Например, А.Р. Гладков был принят в Санкт-Петербургский почтамт в 1890 году, но только в 1904‐м стал сторожем в цензуре. Тот же Спадар служил в почтамте с 1906 года, а в цензуре — с 1908‐го[860].

Вторым важнейшим требованием к кандидатам на должность было знание нескольких иностранных языков. Кстати, некоторые авторы смешивают высокий уровень образования и хорошее знание ряда иностранных языков[861]. Но это, как я покажу ниже, далеко не одно и то же. В той же характеристике А.В. Шашкина, которая упоминалась выше, указано, что «он хорошо знаком с греческим, французским и итальянским языками и немного знаком с немецким»[862]. В это же время, в марте 1877 года, В.Ф. Шор просил московского почт-директора С.С. Подгорецкого найти на освобождавшуюся вакансию «лицо со знанием двух иностранных языков, преимущественно английского основательно». В результате должность чиновника, знающего иностранные языки, в Московском почтамте занял К.Н. Бутеноп, уже служивший младшим сортировщиком почтамта и «знающий французский, немецкий и английский языки (два последних более основательно)»[863].

Эти требования сохранялись и в дальнейшем. Старший цензор Петербургского почтамта М.Г. Мардарьев в одной из докладных записок в 1914 году отмечал, что «для службы по цензуре… и по Особой части при ней знание хотя бы трех европейских языков необходимо»[864]. Старший цензор Одесской почтовой конторы В.Я. Марышев 31 августа 1905 года просил А.Д. Фомина причислить к МВД с откомандированием в цензуру Е.Я. Барильотти, знающего немецкий, французский, итальянский, польский языки и «вполне пригодного для нашего дела»[865]. Начальник Главного управления почт и телеграфов в июле 1896 года просил Фомина при наличии вакансии оказать предпочтение лицу, знающему скандинавские языки[866]. Среди сотрудников «черных кабинетов» были настоящие полиглоты. Особенно выделялся Владимир Иванович Кривош, служивший в санкт-петербургской цензуре иностранных газет и журналов с апреля 1892 года по декабрь 1911‐го. В одном из документов он писал: «Я владею французским, немецким, английским, итальянским, шведским, мадьярским [т. е. венгерским], румынским, армянским, всеми славянскими, воляпюк [язык, подобный эсперанто] и эсперанто языками, читаю стенограммы всех главнейших стенографических систем на разных языках». В других случаях Кривош сообщал о владении двадцатью четырьмя и даже двадцатью шестью языками[867].

Соответственно, существовала определенная специализация. Например, в 1825 году в Санкт-Петербургском почтамте Е.И. Киммель и Ф.И. Маснер занимались вскрытием писем и пакетов. Относительно их работы почт-директор почтамта К.Я. Булгаков отмечал, что «занятие их трудное, для здоровья вредное и требует чрезвычайной точности». И.Ф. Вейраух вел переписку французских, немецких, итальянских, испанских, португальских бумаг и шифров. М.М. Михайлов читал письма на испанском и португальском языках, делал выписки на французском. Э.К. Цирлейн читал английские письма, переписывал французские и немецкие бумаги и шифры. Е.М. Чугунов делал переводы с грузинского языка. А.П. Штер управлял секретной экспедицией, сверял «с оригиналами копии с перлюстрированных писем», имел «особый надзор, чтобы при вскрытии или запечатывании оных сохранена была требуемая осторожность и верность». В последующие годы письма на французском, испанском и португальском языках читал П.Х. Витте, на польском — И.Ф. Кенсовский[868].

Надо также отметить, что в первой половине XIX века ряд чиновников «черных кабинетов» выполняли весьма разнообразные обязанности: занимались цензурой иностранных газет и журналов, читали переписку дипломатов и частных лиц, участвовали в почтовых переговорах с иностранными государствами. Например, А.О. Чиколини в течение двух лет, сохраняя обязанности по цензуре и секретной части, вел переговоры с Австрией и Пруссией о почтовой конвенции[869]. Длительное время цензоры Санкт-Петербургского почтамта осуществляли и заграничные расчеты по газетным операциям — эту обязанность передали в счетную экспедицию лишь в 1873 году[870].

Выше я уже отмечал, что с января 1886 года «черными кабинетами» в империи управлял старший цензор санкт-петербургской цензуры иностранных газет и журналов. Данную должность в разное время занимали К.К. Вейсман, А.Д. Фомин и М.Г. Мардарьев.

Карл Карлович Вейсман (22 июня 1837‐го — 18 ноября 1912 года) представлял целую династию почтовых служащих. Его прадед начал службу в почтовом ведомстве в 60‐е годы XVIII века в городе Перново (Пярну), став в 1770 году уездным почтмейстером. Дед и отец также занимали эту должность многие годы, начиная службу с должности копииста (переписчика). Дед уже выслужил потомственное дворянство, будучи награжден орденом Св. Владимира 4‐й степени. Кроме того, дед удостоился незадолго до смерти, в 1832 году, бриллиантового перстня. Это была не совсем обычная награда для уездного почтмейстера[871].

Карлуша в восемнадцать лет окончил Перновское высшее уездное училище, а вскоре, в двадцать лет, числился чиновником, знающим иностранные языки, в санкт-петербургской цензуре иностранных газет и журналов. Чиновник он был весьма добросовестный и через семнадцать лет стал старшим цензором. Уже будучи руководителем секретной экспедиции Санкт-Петербургского почтамта, он в сентябре 1878 года был командирован в Харьков — для организации там «черного кабинета». Наградой стал чин статского советника вне очереди. В представлении в декабре 1878 года отмечалось, что Карл Карлович «исполнил это поручение с такой энергией и знанием дела, что Харьковский перлюстрационный пункт, несмотря на новизну секретного дела для местного управляющего почтовой частью, стал с первого дня своего существования действовать столь же удовлетворительно, как и другие пункты». К концу службы мундир Вейсмана украшало множество орденов: Св. Анны всех трех степеней, Св. Станислава 2‐й и 1‐й степени, Св. Владимира 3‐й степени, ордена Пруссии и Австрии. Он имел чин тайного советника (по Табели о рангах это был чин третьего класса, равнявшийся званию генерал-лейтенанта). С 1887 года под началом Карла Карловича служил и его единственный (из пятерых детей) сын — Отто. Сюда же, на деликатную и выгодную работу, пристроил он и племянника жены — Леопольда Гамберга. В ноябре 1891 года К.К. Вейсман подал прошение об отставке «по расстроенному здоровью». Ему была пожалована негласная пенсия 3310 руб. в год. Умер он в 1912 году семидесяти пяти лет от роду[872].

Через две недели после подачи Вейсманом прошения об увольнении от службы, 6 декабря 1891 года, старший цензор А.Д. Фомин получил секретное предписание министра внутренних дел И.Н. Дурново: «Предлагаю Вашему превосходительству… принять на себя управление почтовою цензурою и секретною частью не только в Санкт-Петербурге, но и над всеми подобными учреждениями в империи, по каковым делам Вы будете иметь непосредственно со мною сношения»[873]. Александр Дмитриевич Фомин (8 июня 1845‐го — 26 декабря 1916 года, Санкт-Петербург), сын дворянина, окончивший привилегированное Училище правоведения, пришел в цензуру весьма зрелым человеком, почти в сорок лет, в конце 1884 года. Но зато уже через семь лет возглавил службу перлюстрации[874].