Ii. Камень второй. Горящий обсидиан - Ольга Макарова

Через несколько минут Макс Милиан открыл глаза. Он бы ни за что этого не сделал в такой момент, но его мучила чудовищная жажда — такой он не знал даже в Кулдагане.

Теперь он совершенно не представлял, как добудет себе воду, кого о ней попросит, но тянулся в реальный мир, зная, что должен попить, иначе сойдет с ума.

В глаза ему ударил яркий свет, лившийся из незнакомого окна со слюдяными пластинками вместо стекол. Потом он не раз и не два удивится, как этот печальный свет мог показаться ему ярким. Но тогда он его просто ослепил.

Макс зажмурился, и почувствовал, как губ его коснулся шершавый край глиняной чашки, в которой плескалась вода. Он пил долго, пока не захлебнулся и не закашлялся, тревожа едва затянувшиеся раны… и тут он увидел руку, поднесшую ему драгоценную воду: трехпалая, изуродованная человеческая рука…

Когда Макс повернул голову, то увидел своего спасителя… При взгляде на него что-то болезненно содрогнулось в душе страдающего мальчишки… Этот человек был стар; тело его явно несло давние следы пыток. Шрам на шраме; уродливо сросшиеся кости; обезображенное лицо… Но глаза его до сих пор блестели молодо и выражали большую внутреннюю силу.

— Можешь звать меня Палюс, — представился незнакомец. — Но это потом, а сейчас лучше помолчи.

Он медленно и осторожно поставил пустую чашку на низкий столик у кровати Макса Милиана. Макс невольно проследил взглядом это движение и увидел левую руку Палюса: та была искалечена еще сильнее правой и, возможно, почти не слушалась хозяина… сложно представить… Сейчас она лежала поперек столика на белоснежном, свернутом в рулон полотенце, впитавшем в себя несколько капель крови: в вену на сгибе локтя была вколота толстая игла, переходящая в прозрачную извивающуюся трубку, казавшуюся полым стеблем неведомого науке растения. Посередине она расширялась, и это расширение окутывало нежное клубящееся облако магической энергии. Оно пульсировало, как сердце, и с силой гнало кровь дальше.

Макс не мог приподнять голову, чтобы увидеть, что заканчивается кровавая трубка в его собственной вене, он это просто почувствовал: мягкими толчками в его тело поступала чужая кровь…

— У меня первая отрицательная, группа санта минори, — с усмешкой произнес Палюс. Впрочем, в его словах была и некоторая доля гордости. — Первая. Подойдет любому. Я универсальный донор… А ты много крови потерял. Еще воды хочешь?

Макс Милиан слабо кивнул, насколько это возможно, лежа и не поднимая головы. Палюс с готовностью наполнил и поднес ему еще чашку. И еще…

Все это время он что-то говорил. Кажется все подряд, Макс не разбирал… Только человек, одичавший от одиночества, мог говорить так. Без умолку, сваливая в одну кучу события, мысли и чувства. Похоже, Палюс и был таким человеком.

Утолив наконец жажду, Макс Милиан закрыл глаза. Уснуть он не смог. Он слушал и слушал бесконечный поток ничего не значащих слов. Он чувствовал, как Палюс вынул иглу из его руки; как снова и снова обрабатывал его раны чем-то жгучим, ежесекундно повторяя обезболивающее заклинание — Макс даже невольно выучил эту убогую самоделку. Сам он перенял у Галана заклинание куда более действенное и очень жалел, что не может применить его сейчас… Раненый маг, как бы он ни был силен и талантлив, не способен контролировать магические потоки; он почти беспомощен, когда ему очень больно или что-то другое туманит его разум. Что такое быть раненым магом, Максу Милиану предстояло испытать в полной мере…

Провалился в желанное забытье он не раньше, чем исчезло противное жжение — эхо настоящей боли, — тонкой змейкой струившееся по всему телу.

Болотная обезьянка, числящаяся в зоологических архивах Омниса как дурашница бронзовая (Pongillida durans), размером с кошку, имеет длинный цепкий хвост с кисточкой, опушенный белым мехом. В остальном же тело ее черное, с рыжими подпалинами на щеках…

Проснувшись, Макс Милиан застал в доме целую стаю понгиллид. Они не столько съели, сколько разворошили и разбросали по комнате завтрак, дожидавшийся больного на прикроватном столике… хуже того — разлили воду. Пить хотелось немилосердно.

Дом выглядел покинутым; что-то подсказывало, что нет смысла звать Палюса — никто не откликнется на слабый, измученный голос…

Собравшись с духом, Макс начал вставать. Вопреки ожиданиям, больно ему не было — остались лишь слабость и неприятное тянущее ощущение в мышцах.

…Вереща так, что закладывало уши, длиннохвостые дурашницы разбегались прочь от человека, юрко взбираясь по стенам и покидая дом сквозь одним им ведомую щель. Совсем скоро Макс Милиан остался в сумрачной отшельничьей норе один. Спустив ноги на пол, он сел и выпрямил спину. Некоторое время, пока утихал шум в голове, он пытался привести мысли в порядок. По всему получалось, что ему нанесли такие раны, после которых выжить было просто невозможно… После подобного выживают, быть может, только везунчики, такие, как Палюс…

Отрешенно, с упавшим сердцем Макс Милиан посмотрел на свои руки. Левая еще ничего, а вот правая, которой он пытался закрыться от когтистой лапы седого шута, перепахана вспухшими багровыми рубцами… вся, даже ладонь! Рука была сломана, это Макс точно помнил; теперь перелом сросся, и не слишком удачно: мизинец согнулся и закостенел навсегда, даже силой разогнуть его уже невозможно.

Но если бы только рука… Уродливые шрамы покрывали все тело; грудную клетку, казалось, пришлось собирать по кусочкам: вспомнив о перебитых ребрах, Макс обнаружил, что они, конечно срослись, но срослись как придется, выступая порой буграми.

«Должно быть, я теперь выгляжу ненамного лучше Палюса… — с невыразимой тоской подумал Макс. — Неужели… и лицо тоже?..»

С этой мыслью даже жажда отступила на второй план.

Под кроватью Макс нашел сверток с одеждой — понгиллидам он был неинтересен, а потому совсем не пострадал — и облачился в домотканые грубые штаны и рубаху, свисавшую ему до колен. Вот теперь можно идти искать свое отражение куда угодно…

Но когда Макс Милиан впервые после своего чудесного исцеления пошел, его ждал еще один удар… Разорванные сухожилия, видимо, срослись так же неуклюже, как и ребра. Ноги гнулись в коленях с трудом. Пришлось потратить немало времени на то, чтобы терпеливо раскачать их. Растяжка вышла мучительной, как на самой суровой тренировке. Только теперь Макс Милиан пытался не сесть на шпагат или сделать что-то акробатическое, а всего лишь заставить ноги разгибаться. Это было непросто…

Только через полчаса, сильно хромая, он сумел выбраться во двор. Конечно, Макс прекрасно понимал, что хмурая, наполовину вросшая в землю избушка Палюса находится не в горах Фумо посреди безлюдных ледяных пустошей, но все равно был удивлен, обнаружив себя на одном из сухих островков гигантского болота, пышно заросшего скрипучими деревьями донгор, как на подпорках, на своих длинных корнях поднимавшимися над водой. Кроны их плотно смыкались, оставляя лишь небольшие прорехи для солнечного света, который длинными коническими лучами пронизывал густой, заполненный водяным паром воздух болотного мира.