Леонардо да Винчи. Загадки гения - Чарльз Николл

Более поздний эскиз «Тайной вечери» хранится в Венецианской академии. Это набросок сангиной, который позднее был обведен чернилами другой рукой.[521] Он кажется более грубым, возможно, из-за обводки, но сразу заметно, что композиционный ритм картины изменился. Теперь ученики разбиты на группы, черты их лиц прописаны более тщательно, все они перечислены в подписи к эскизу (Филипп упомянут дважды). Но Иуда по-прежнему изображен в стороне, а Иоанн все так же дремлет.

Чувствуется, что Леонардо долго раздумывал над концепцией картины. Небольшие наброски, сделанные на скорую руку, показывают поиск художника – писать так или иначе? Но, как это часто бывает у Леонардо, корни росписи уходят гораздо глубже, чем может показаться на первый взгляд. Хотя эти наброски являются первыми, предназначенными для росписи миланской церкви, три эскиза, датированные 1480 годом, также можно считать связанными с темой Тайной вечери. Это рисунок группы, сидящей за столом, набросок фигуры, опустившей голову на руки, и изображение Христа, указывающего пальцем на роковое блюдо.[522] Эти наброски нельзя считать эскизами к «Тайной вечере»: группа за столом – не апостолы, а просто пять мужчин, собравшихся вместе и оживленно беседующих между собой. Возможно, Леонардо изобразил сельский праздник. Но что-то заставило Леонардо на том же листе нарисовать Христа в момент евхаристии. И мысль эта пятнадцать лет спустя воплотилась в великой миланской росписи.

Композиционные эскизы, хранящиеся в Виндзоре и Венеции, показывают, что интерес Леонардо сместился к отдельным фигурам. Об этом же говорит знаменитый цикл эскизов голов, сделанных преимущественно сангиной. Этот цикл хранится в Виндзорской коллекции. Многие эскизы прописаны очень тщательно. Перед нами появляется целая галерея апостолов: Иуда, Петр, святой Иаков Праведный, святой Филипп (Иаков и Филипп явно написаны с одного и того же натурщика, хотя в самой росписи они наделены разными чертами). Сохранился великолепный эскиз рук святого Иоанна и рукава одеяния святого Петра.[523] Эти эскизы в Кодексе Форстера снабжены краткими пояснениями – моделью для руки Христа был некий Алессандро из Пармы, у «Кристофано да Кастильоне, который живет в Пьета, хорошая голова». Сохранилась запись, озаглавленная просто crissto. Под этим словом Леонардо пишет: «Джованни Конте, из дома кардинала Мортаро». Возможно, это имя того, кто позировал для фигуры Христа. Хорошо информированный Луиджи Арагонский, видевший роспись в 1517 году, написал, что некоторые из апостолов представляли собой «настоящие портреты миланских придворных и знатных горожан».[524]

Эскизы к «Тайной вечере». Вверху: ранние композиционные наброски из Виндзорской коллекции. Внизу: эскизы головы Нуды (слева) и святого Иакова Старшего (справа)

В известной записи Леонардо перечисляет реакции некоторых апостолов на слова Христа:

«Один, который испил, оставляет чашу на своем месте и поворачивает голову к говорящему.

Другой сплетает пальцы своих рук и с застывшими бровями оборачивается к товарищу; другой, с раскрытыми руками, показывает ладони их, и поднимает плечи к ушам, и открывает рот от удивления…

Еще один говорит на ухо другому, и тот, который его слушает, поворачивается к нему, держа нож в одной руке и в другой – хлеб, наполовину разрезанный этим ножом. Другой, при повороте, держа нож в руке, опрокидывает этой рукою чашу на столе…

Другой наклоняется вперед, чтобы видеть говорящего, прикрывая глаза рукой…»[525]

Некоторые фигуры именно так и изображены на окончательном варианте росписи: например, святой апостол Андрей с белой бородой (третий слева) показывает ладони и приподнимает плечи. Другие фигуры также претерпели изменения. Мужчина, который поворачивается с ножом в руке (святой Петр), отдален от человека, который опрокидывает чашу, а этот последний превращается в человека (Иуду), опрокинувшего солонку. Лишь один из описанных Леонардо жестов сохранился на первом композиционном наброске из Виндзорской коллекции: в малой группе фигура, расположенная между Христом и Иудой, «прикрыла глаза рукой».

Эмоциональная динамика, равно как и композиционное планирование, вскрывает радикально новую концепцию Леонардовой «Тайной вечери», нарушающей правила, существовавшие еще со Средних веков, когда было принято располагать апостолов за столом линейно. Во Флоренции можно увидеть фрески Таддео Гадди, Андреа дель Кастаньо, Фра Анджелико и Доменико Гирландайо.[526] Элегантная, почти томная фреска Гирландайо в трапезной монастыря Оньисанти была завершена незадолго до отъезда Леонардо в Милан. Леонардо же решительно нарушает стройный ряд трапезничающих. Перед нами настоящая волна. Пьетро Марани сравнивает композицию «Тайной вечери» с оптическими диаграммами из Парижской записной книжки MS С.[527] Волны образуют четыре подгруппы, каждая из которых состоит из фигур трех апостолов. Леонардо выявил уникальный драматический момент: не описание евхаристии, не обличение Иуды, но первый шок после слов Христа:

«Истинно говорю вам, что один из вас предаст Меня.

Они весьма опечалились…» (Мф. 26: 21–2)

Отсюда и новая гибкость композиции – почти кинематографическая. Это момент, который несет в себе целую историю. Это отлично почувствовал один из первых комментаторов, видевших роспись, Лука Пачьоли. В посвящении к своей книге Divine proportione, датированном 14 декабря 1498 года, он пишет:

«Невозможно представить большего внимания апостолов при звуках голоса неизреченной истины, который говорит: «Unus vestrum me traditurus est». Своими поступками и жестами они словно говорят между собой, один с другим, а тот с третьим, все охвачены подлинным чувством изумления. Так написал их наш достойный Леонардо своей нежной рукой».[528]

Описание Пачьоли интересно тем, что сам он в то время был очень близок с Леонардо. По-видимому, в его описании использованы собственные слова художника – «внимание» и «изумление», концентрация внимания на Христе и взаимодействии между апостолами. Так и была задумана картина: фигуры на ней были изображены не в ряд, но волнами, разговаривающими «l’uno а l’altro е l’altro а l’uno».

И потом наш взгляд обращается на Иуду. Это настоящий злодей. На эскизе из Виндзорской коллекции он изображен уродливым, почти гротескным. И тем не менее в этом профиле чувствуется сожаление о сделанном и отвращение к самому себе. Профиль исполнен подлинного трагизма и христианского прощения. (Во время недавно проведенной реставрации росписи открылись детали лиц, скрытые более поздними наслоениями. Лицо Иуды стало больше напоминать подготовительный эскиз, чем до реставрации.) Иуда отпрянул от слов Христа, несмотря на то что его рука по-прежнему тянется к куску хлеба на блюде.

С лицом Иуды на «Тайной вечере» Леонардо связана знаменитая история, которую приводит Вазари в своих «Жизнеописаниях». Настоятель церкви делле Грацие постоянно приставал к Леонардо, «чтобы он закончил эту роспись», и жаловался на леность художника герцогу. В ответ Леонардо сказал Лодовико, что он не может найти лицо, ужасное настолько, чтобы изобразить Иуду. И если ему не удастся найти подходящего натурщика, то он «всегда может воспользоваться головой этого настоятеля, столь назойливого и нескромного». Эти слова рассмешили герцога, а «посрамленный бедный настоятель стал усиленно торопить полольщиков своего сада и оставил в покое Леонардо». Это один из многочисленных анекдотов Вазари, в которых есть зерно истины или по крайней мере свидетельства очевидцев. Та же история рассказана Джамбаттистой Джиральди Чинтио в книге Discoursi, опубликованной в 1554 году, а Чинтио услышал ее от своего отца, Кристофоро Джиральди, феррарского дипломата, лично знакомого с Леонардо по Милану. Джиральди описывает ту же историю со слов самого Леонардо:

«Мне осталось написать голову Иуды, величайшего предателя, как всем вам известно. И он заслуживал быть написанным с лицом, которое выражало бы всю его злобность… И вот в течение года, а возможно, и больше, я каждый день утром и вечером ходил в Боргетто, где живут все низкие и недостойные люди, большинство из которых отличается огромной злобностью, в надежде найти лицо, которое подходило бы этому злому человеку. И до сего дня я не нашел такого… И если окажется, что я не смогу найти такого лица, мне придется воспользоваться лицом этого почтенного отца-настоятеля».[529]

Истинна эта история или нет, но похоже, что Чинтио пересказал слова самого Леонардо. Так вспоминал Кристофоро Джиральди, лично знакомый с художником: «Ogni giorno, sera е mattina, mi sono ridotto in Borghetto…»