Слишком много щупалец - Дмитрий Казаков

Столб пламени непостижимым образом вытянулся вверх и уперся в потолок пещеры.

– Как это возможно? – Харальд заморгал, точно ребенок при виде циркового фокуса.

– Погоди, еще не такое увидишь, – пообещал я.

Трое адептов Церкви Святой Воды облачились в длинные, до пола, темные балахоны, а один из них, высокий лысоватый дядечка, возложил на голову тиару, болезненно напомнившую мне Печать – тот же бледно-золотистый цвет, мягкие, перетекающие друг в друга узоры, и ощущение, что это сделано не на Земле.

Камеры позволяли видеть все в малейших деталях, а чувствительные микрофоны доносили звуки вплоть до шороха ног и покашливания.

– Началось, – прошептал Бартоломью, когда «туристы» образовали круг, в центре которого оказался костер, а трое ряженых встали вплотную к пламени.

Худред сжал кулаки. Он помнил ритуалы, что мы видели в Эквадоре, и ожидал чего-то похожего.

Высокий дядечка прокашлялся и принялся нараспев декламировать что-то, его помощники в балахонах начали щепотками кидать в костер нечто похожее на сахарный песок, а выстроившиеся кругом участники ритуала затянули песнопение, монотонное, как звук зубоврачебной машины.

– Это норвежский? – спросила Ангелика.

– Да, нюноршк, – ответил Харальд. – Могу перевести… К тем, кто был всегда, взываем мы, призываем открыть глаза, насторожить уши, внять нам. О древние, непоколебимо могучие и благостные, несущие жестокую силу обновления и радость крови, обратите слух к нашим мольбам. А те, которые воют, повторяют: «Услышьте нас, услышьте нас…»

– Шуб-Ниххурат! – возопил дядечка в тиаре, и остальные дружно рухнули на колени.

– Перешли на другой язык, мне незнакомый, – заметил коллега. – Ой…

Последний возглас ознаменовал то, что пламя костра странным образом заколебалось, выпустило множество отростков и стало напоминать дерево. Закачались листья на раскинутых в стороны ветвях, и огненный ясень превратился в козлоподобную фигуру.

Витые рога, оскаленная пасть, иглы на спине – все это мы проходили.

Шуб-Ниххурат, Черный Козел Лесов, один… или одна, если судить по грудям, из Властителей Древности.

– Как такое возможно? Это что? – бормотал Харальд, а фигура из пламени открывала пасть, размахивала конечностями и благосклонно кивала. – Как можно обмануть камеру?

– Ты видишь то, что существует на самом деле, – сказал я. – Потом мы тебе объясним, что к чему. А сейчас просто смотри, слушай и переводи, если они вернутся к языку Ибсена и Тура Хейердала.

Коллега сглотнул, посмотрел на меня с удивлением, но паниковать перестал.

Шуб-Ниххурат сгинула, и дядечка в тиаре взвизгнул: «Затогуа!», да так, что эхо пошло гулять по пещере. На смену козлиной фигуре пришло нечто бесформенное, похожее на жабу, утыканную многочисленными рогами, и я вспомнил рассказ старого ребе о черном подземном мире под названием Н’Кай, откуда явился к нам этот холодный и осклизлый Древний.

Повернулась уродливая голова, мигнули глаза из зеленого огня, лапа с жезлом поднялась в благословляющем жесте, и чудовищное божество сгинуло, рассыпавшись на тысячи искр.

Затем они призвали Хастурра, Владыку Межзвездных Провалов, напоминавшего двухголовую птицу со змеями вместо лап, и главный из адептов ЦСВ о чем-то долго с ней беседовал на странном щелкающем наречии, звуки которого вызывали желание побыстрее зажать уши.

Пташку сменил Нуаденс, Повелитель Великой Бездны, немного похожий на мастера Йоду из «Звездных войн», маленький, скрюченный, но при этом с огромной акульей головой, украшенной нелепой бородой и двумя парами то ли крылышек, то ли ушей по бокам.

Явившийся следом Ньярлатхотет, наиболее человекоподобный из всей этой гнусной компании, стройный и изящный, облаченный лишь в высокую шапку, неожиданно заговорил на нюноршке.

– Четыре дня от сего, – изрек он, и Харальд торопливо перевел это на английский. – Затем звезды уйдут из благоприятных положений, и придется ждать следующего шанса, а он представится только через сто лет.

– Да, о великий, – дядечка в тиаре отвесил поклон до земли, а прочие ребята и девчата из Церкви Святой Воды простерлись ниц.

Ньярлатхотет улыбнулся и сгинул, и вся пещера вздрогнула.

Азарот, Потаенный Хаос, явился под аккомпанемент ужасающих звуков – воя и визга, хлестнувших из динамиков ноута. Я невольно поежился, Ангелика буркнула что-то по-немецки, а Антон воскликнул: «Ну, надо же!».

И я готов был его поддержать.

Этот тип, прозванный еще Султаном Песка, не имел какой-то постоянной формы, он менялся, перетекал из облика в облик, и объединяло эти облики только одно – кошмарность. Лица, лапы, ноги, сердца и желудки, когти и щупальца, рты и уши – все это появлялось и исчезало, и казалось, что столб зеленого пламени бьется в истерике.

– Какой красавчик, – заметил я. – Да-а, тем, кто ему поклоняется, не позавидуешь – статую не забабахаешь, икону не нарисуешь, а при личной встрече рискуешь получить инфаркт и маразм.

– А другие, что, лучше? – Ангелика хмуро посмотрела на меня, и мне пришлось признать, что она права.

Все эти «боги», давно сдохшие ублюдки, были мерзки, злобны и ужасны.

Пообщавшись с Азаротом, забравшиеся в пещеру типы начали взывать к Йог-Соготу, и тот не замедлил явиться: облакоподобный, с толстыми слоновьими ногами и человеческим лицом на спине. Этот тоже принялся вещать на норвежском языке, но понес такую муть, что даже на физиономии жреца в тиаре отразилось недоумение, а бедный Харальд и вовсе вспотел.

– Я раскрыт… мир повернут… исторгнуть чрево… мертвое восстанет… злоба изольется… три на пять… семь жизней, – переводил коллега, даже пытаясь подражать гулкому трубному голосу. – Ущербный светоч… отсечь головы… то, что странствовало, станет постоянным…

Произнеся эту речь, Йог-Согот зубасто улыбнулся и исчез.

– Сейчас к Кхтул-лу обратятся, – сказал я. – Только он остался.

Но мой прогноз не сбылся.

Дядечка в тиаре и его помощники начали кидать в костер некий черный порошок, отчего из пламени повалил серый дым, а прочие адепты ЦСВ вскочили на ноги и похватали рюкзаки.

– Это бред, – убежденно проговорил Харальд, когда из темного провала, что тянулся вдоль одной из стен, вылетела тварь размером с лошадь и опустилась на пол пещеры.

Она напоминала одновременно крота, летучую мышь и муравья. Черное, покрытое мехом тело опиралось на членистые лапки, которых было то ли десять, то ли двенадцать. Хлопали огромные кожистые крылья, а с их кончиков медленно стекала тягучая белесая слизь.

Дядечка в тиаре взмахнул рукой, и светловолосая женщина, совсем еще молодая, забралась монстру на спину. Тот зарычал, очень изящно поднялся в воздух и сгинул в том же провале, откуда явился.