Письма к Вере - Владимир Владимирович Набоков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
236. 12 апреля 1939 г.
Лондон, Бречин-плейс, 5 – Париж, рю ле Моруа, 31, отель «Роял Версаль»
12–iv–39
Любовь моя, во-первых, что это за полувымаранные строки? Какое письмо? Что за глупости? I don’t quite understand what you mean – или meant, – но я думаю, что по-настоящему ты не можешь не чувствовать, что you, and our love, and everything is now always and absolutely safe. Пожалуйста, брось это, – для меня ничего не существует, кроме тебя – и его. Впрочем, я, может быть, отвечаю мимо, так как не понимаю, что именно тебе пришло в голову, – но что бы ни пришло – оно должно немедленно и навсегда – уйти. Теперь насчет моего сидения здесь: у Саблиных я не могу оставаться дольше, чем до воскресения. С другой стороны, мне действительно следовало бы остаться дня три дольше. Если Цетлины не вернутся, то я бы и переехал к ним 17-го, – она мне оставила ключ от квартиры. Сегодня говорил со Струве, и он клятвенно обещает, что если «застряну», то будет платный большой английский вечер 21-го. Это, конечно, крайний срок, так как во всяком случае (кроме в одном – о чем дальше) хочу быть 22-го вечером дома. Между тем я чувствую, что чем дольше я здесь останусь, тем лучше для моих дел, т. е. хорошо было бы дождаться здесь приглашения на свиданье в Leeds (и вот если, скажем, я бы решился остаться до 21-го включительно и в самый последний срок получил это приглашение, то пришлось бы на один день дольше остаться (туда 6 часов езды автокаром, т. е. это можно совершить в один день)). Все мои другие дела – «Sebastian», пьеса, грант, дополнительное завязывание отношений – тоже требуют побольше времени. От Зины сегодня письмо – что и французский вечер не выходит, так что Бельгия окончательно отпадает. Да, кажется, придется остаться до 21-го – значит, повидаю здесь Винавера. Повидай его ты 17-го или 18-го. О положении я уже подробно писал: 1) я приготовил и завтра дам переписать чисто и красиво: прошенье, куррикулум и три testimonials плюс ссылка на три referee Wells, Pares, Коновалов, 2) посылается это в университет только после объявления, 3) объявление может появиться и теперь, в апреле, но может появиться и в начале мая, 4) жду Pares, чтобы выяснить, не могу ли до объявления, т. е. теперь же, слетать в Leeds для interview, – это вообще делается, т. е. строгой зависимости от объявления кандидатуры нет, – но только там должны знать (через Pares’a), что я здесь и что было бы сложнее вызывать меня из Парижа, 5) в Leeds метят трое: Струве и два английских лектора; а) Струве не возьмет, если меньше 500 ф.<унтов>, b) с Morrison’ом, который тоже не возьмет меньше, чем в Лондоне, где он преподает польский, сербский и т. д., не хочет расстаться Pares – и поэтому, по-видимому, дал мою кандидатуру, с) В…. (запамятовал имя) [а, нет – записано – Birket] имеет такой же пост в Шефильде, за 250, кажется, т. е. он единственный серьезный мой соперник, но тогда освоб<од>ится его кафедра. Вот все, что до сих пор известно, но, может быть, до 17-го еще что-нибудь выяснится. С Mrs Whale я о Hicks’е говорил, а для контакта Винавера с ним могу ее просить об этом ему написать (во всяком случае увижу ее до отъезда). «Работы» же сейчас, конечно, писать не могу – это немыслимо. Но пришли мне на всякий случай «Le vrai…» – есть в моем портфеле. Разумеется, по возвращении только и буду делать, что писать по-английски о русской литературе.
Вчера был у Lee’ев, было очень симпатично – я с ним вконец подружился, а она, кажется, по некоторым намекам, ожидает ребенка. Сегодня утром звонили: 1) Ева, приглашая на обед, – я бы не пошел, если б она не дала 10 гин.<ей> для мамы; обед, конечно, семейный (хотя она и шепнула вкрадчиво, что хранит мои стихи и «никогда с ними не расстанется»); 2) звонил милейший Сергей, очень довольный пьесой, дал ее Leslie Banks (знаменитый актер) и ждет ответа завтра вечером. Еще буду у него; 3) звонила Будберг – говоря, что в упоении и т. д. от «Sebastian», дала издателю, считает, что много шансов, написала обо мне Walpole’у и хочет устроить обед со мной и с ним 20-го; я сказал, что дам ответ завтра, – остаюсь ли; завтра буду у нее; 4) звонил Губский – должен сейчас ехать к нему, – и кажется, придется прервать письмо, мое драгоценное, моя неизмеримая любовь. Мое счастье.
Утром был в «Oriental Furs», позвал Осю (другого не было) в bar, угостил его пивом и передал 20 фунтов, которые будут немедленно тебе посланы. Деньги маме, т. е. Евг.<ении> Конст.<антиновне>, предложил отсюда послать Саблин, у него эта возможность есть по его благотворительному стажу. Хороший выйдет курс: 1 ф. = 22 марки. Завтракал дома. После Губского – вернусь, зайдет Струве, и мы поедем на литер.<атурный> вечер к Тырковой, где буду читать «Тиранов».
Priel’ю напишу, – кстати, я бы очень хотел, чтобы ты повидала этих господ.
Жара! Третий день хожу без пальто. Люблю тебя бесконечно. Когда вернусь от Губского, посмотрю, все ли я тебе написал в смысле ответа на твои вопросы и дела, – и если нет, добавлю завтра. Я тебе пишу каждый день, – получаешь ли ты все? Целую твои дорогие глаза.
В.митенька мой, любимый мой!
папочка
237. 13 апреля 1939 г.
Лондон, Бречин-плейс, 5 – Париж, рю ле Моруа, 31, отель «Роял Версаль»
13–iv–39
3 часа
Любовь моя, ангел мой, поздравляю вас: 14 лет! Еще неделя, и поцелую тебя, моя нежность. Сегодня мне вдруг захотелось, вставши, все бросить и приехать – тем более что Глеб кисло говорит, что английский вечер у Шкловской больше 3 фунтов не даст (я, впрочем, приму и свои меры). Завтра буду у нее, чтобы с ней лично все это устроить. Теперь вот что: я только что послал письмо Коновалову на Р. О. Euston, London (с тем расчетом, что если он будет тут проездом – а он не знает, что я здесь до 21-го, – то с ним повидаюсь опять). Думаю, что он еще в Париже, у отца. Через «Последн.<ие> Нов.<ости>» легко найти его. Я его спрашиваю в письме: 1) не послать ли, с ссылкой на него, переписанное прошение, С. V., testimonials, прямо вайс-чанслеру лидскому, не дожидаясь объявления (которого, кстати сказать, иногда не помещают вовсе, когда заране
