Клятва на стали - Дуглас Хьюлик

– Потому что император Люсиен создал орден Деганов как отдельную силу, отличную от Черных Кушаков из вооруженных сил и Золотых из дворцовой охраны. В подобном случае не следует, наверное, набирать Кушаков в орден. По крайней мере, это было понятно, однако ни я, ни император не знали, к кому обратиться еще. Он нуждался в людях, которым мог бы доверить не только собственную жизнь, но и благополучие империи. Таких кандидатов негусто.

– Погоди, – вмешался я, отставив чашку. – Ты создал Деганов по указанию императоров? Они знают об этом?

– Я был Эталоном – кто еще, по-твоему, мог повелеть мне уступить мою душу?

– Нет, но…

– И это сделал не Вечный Триумвират сообща, мы были задумкой исключительно Люсиена. Он успел проникнуться недоверием к Золотым Кушакам. С тех пор как Переворот Нерожденных отправил в изгнание Теодуа Шестого, все воплощения стремились создать среди стражей верную себе фракцию. В мою же бытность политика приобрела отвратные черты, и Люсиен это заметил. Он решил выйти за рамки имперской структуры и создать Деганов.

– Навербовав их среди Белых Кушаков? Но Белых собрали специально для борьбы с Исидором и Кругом. По-моему, они только потом превратились в личных телохранителей императора.

– И да, и нет, – ответил Слоновая Кость. – Самоцвет его мудрости, как часто случается с императором, многогранен. Ваш так называемый Король-Тень явился в удобнейший момент и послужил отличным предлогом для создания во дворце нового отряда мечников. Да, Белых Кушаков создали для преследования Круга и охраны императора, однако они же стали основой для дальнейшего набора в орден Деганов.

– Ты хочешь сказать, что истребление организации Исидора два века назад – заодно с половиной Круга – было отвлекающим ходом во благо имперской политики? – Я выпрямился.

– Почему бы и нет? – Слоновая Кость изогнул бровь и неспешно отхлебнул чаю. – Поверь, что за столетия император с империей понаделали дел много хуже, и часто в целях далеко не столь похвальных. Например, блокаду и голод в Фикополисе можно свести к…

– Твой «отвлекающий маневр» привел к тому, что Кентов тысячами вешали на кровлях и сажали на кол на улицах, – перебил его я. – И не только самих Кентов: Кушаки мочили все окружение – соседей, друзей и близких. На улицах Илдрекки почти целый год шла настоящая война.

– Да, – согласился Слоновая Кость, – шла. И большинство погибших было либо преступниками, либо их близким окружением. – Он звучно звякнул чашкой о блюдце. – Теперь сравни это с десятками тысяч, которые умерли в Фикополисе попросту потому, что безымянный чиновник разоблачил нелегальную торговую монополию, а самым легким способом прикрыть ее было опустошить город, который она кормила. В сравнении с этим уничтожение горстки Кентов с их друзьями – образчик высокой нравственности Двора.

– Это не оправдание.

– Пора бы тебе и знать, что имперский Двор не нуждается в оправдании перед подобными нам. – Слоновая Кость шмыгнул носом, и мина его на миг стала кислой. – Но все-таки зло порой оборачивается добром.

– Ты говоришь о Деганах?

– Я говорю об идеалах, которые мы постарались укоренить в ордене и Клятве: идею о том, что человек отвечает за любые события, которые он порождает; что служение означает ответное служение; что, дав обещание, человек должен его исполнить, кем бы он ни был.

– Мне открылось, что эти идеалы не много значат в реальном мире, – заметил я. – По крайней мере, не для большинства.

– Если бы меня заботило «большинство», я остался бы Эталоном и не пошел в Деганы.

Я чуть не спросил, как сочетаются эти идеалы с убийством сестер и братьев пару сотен лет назад, но счел обращение к данной теме не особенно конструктивным. Сцепив кисти на столе, я осведомился:

– Итак, ты говоришь, что остальные воплощения императора не восприняли Деганов? Что о твоем существовании известно лишь Люсиену, коль скоро он тебя создал?

Это казалось маловероятным, но опять же: кому еще знать, как зашорить имперский взор, если не самому императору?

– Строго говоря, я не поддерживал связь, но думаю, что так оно и было, иначе орден был бы уже уничтожен.

– А остальные Эталоны? Ты не мог осуществить это в одиночку.

– Конечно нет.

– Тогда почему они не сказали?..

– Состоялась чистка.

– Ах вот как!

Стефан Дорминикос проделал такую же штуку после первого разделения своей души. Очевидно, имперская политика гласила, что исполнителей легче убить, чем призывать их к молчанию. Интересно, знали ли нынешние Эталоны Маркино о судьбе своих предшественников? Навряд ли.

– Похоже, что это профессиональная вредность имперских магов, – заметил я.

– Любой, кто приближается к императору, перестает быть незаменимым.

Я согласно хмыкнул. История наглядно повторялась по заведенному образцу.

– Так почему же ты отдал свою душу?

Слоновая Кость уставился в чашку, сделал последний глоток. Я заподозрил его в желании хлебнуть чего-то покрепче.

– Тебе же сказано, – молвил он, придвигая к себе железный чайник, – я был Эталоном, мне приходилось творить заклинания и замыкать связи. Кто-то был должен произнести первую Клятву и подчинить ей орден. Когда речь заходит об империи и божественно избранном императоре, не говоря уже о тайной секте мечников, то слов зачастую бывает мало – нужна магия.

Я предпочел воздержаться от замечания насчет того, как император основал свой культ на тщательно продуманной лжи, и вместо этого спросил:

– Значит, твоя душа скрепила договор?

– В том числе. – Слоновая Кость взялся за чайник и нахмурился, когда из носика вытекла лишь хилая струйка жидкости с осадком из чайных листьев. – Если так будет понятнее, скажу, что я добровольно пожертвовал моими душой и магией. – Он поставил чайник на место. – Не уверен, что повторил бы это сегодня. Но таково проклятие времени, согласись? Мы оглядываемся и разбираем наши поступки, критикуем свои былые «я», лишенные возможности защититься – только оправдаться.

Я поиграл моей чашкой на столе.

Придется допытываться.

– Ну и каково тебе без души-то?

– Не твое дело, Кент, – огрызнулся он.

Затем моргнул и как бы стряхнул свое настроение, а заодно и воспоминания. Когда он снова поднял на меня глаза, в них присутствовала фальшивая бодрость человека, который пытается сделать хорошую мину при плохой игре.

– Значит, Бронзе нужны старые законы? – спросил он.

– Похоже, он думает, что твои бумаги помогут ему сохранить орден.

– Он надеется что-то найти, – подхватил Слоновая Кость. – Строку или страницу, которые раз и навсегда покончат с этой распрей. Но там ничего нет. В противном случае я воспользовался бы этим, когда орден и спор еще были молоды.

– Законов не видели двести лет, – сказал я. – Достаточно времени, чтобы исходить из молвы и передаваемых воспоминаний. Кто знает, как этот выводок Деганов отнесется к оригинальным документам?

– Наверное, я угадаю довольно точно. К тому же древние записи и старики редко влияют на мнение потомков.

– Старики? – встрепенулся я. – Означает ли это, что ты готов вернуться в Илдрекку и предъявить аргументы?

Меланхолическая улыбка.

– Возможно. Прошло много лет. Я не против увидеть тропинки, которыми гуляли мы с Симонис, – хотя бы оживлю их в памяти. – Его взгляд стал жестче. – Но я не собираюсь спорить из голой сентиментальности, и все зависит от того, как поведет свою линию Бронза. Если ты прав, то его план слишком идеалистичен, на мой вкус, но я могу по крайней мере выслушать.

Я еле сдержал улыбку. Располагая Слоновой Костью с его бумагами, я не только вдруг взял и повысил свои шансы вернуть Дегана в Илдрекку, но и мог рассчитывать если не наладить наши отношения, то хотя бы свести его с основателем ордена. С тем, кто по всем канонам должен был быть мертв.

Это чего-то да стоило, черт побери.

Затем Слоновая Кость выправил мне пропуск, подписавшись в ипостаси Хирона. К его чести, он замялся только на миг, когда я заметил, что должен еще соскочить с крючка после известного происшествия у Собачьих ворот. Почерком изящным и стремительным он добавил пассаж о благе государства и нежелательности моего задержания; сделав это, он отпустил меня на все четыре стороны.

Из чистого любопытства я снова пошел через рощу. Она была безлюдна – ни стражи, ни ассасинов. Я обрадовался первому и огорчился второму. Было бы здорово повидаться с нею в последний раз.

Еще раз оглянувшись, дабы увериться, что тень, имеющая форму нейяджина, не затаилась нигде, я скользнул в ночь.

– Ну? – спросила Птицеловка, когда я уселся напротив. – Нашел что-нибудь?

Мы находились в ночной чайной сразу за Имперским кварталом, на расстоянии плевка от ворот четвертого кольца. В заведении собирались любители слабой травки и заядлые меломаны. Человек, сидевший на маленькой сцене, слыл одним из лучших исполнителей центральной Деспотии и был на месяц вывезен из своего селения в холмах Венатти. Я понимал в этом только то, что музыка заглушала наш разговор. Воздух загустел от дыма.