Кетцалькоатль - Александр Васильевич Чернобровкин

раза в три, превосходящего противника на удобной для него позиции, я не собирался. Выставив усиленные дозоры, мы занялись приготовлением ужина. Нам спешить некуда. Это не мы отстаиваем свою землю и не у нас проблемы с едой. Как ни старались наши враги, все запасы кукурузы, картофеля и других овощей увезти не смогли. Что-то, конечно, уничтожали, но и оставленного нам хватало, чтобы каждый день жрать от пуза и даже отправлять часть добычи в Куско. Не надо нам было и думать о том, как дотянуть до следующего урожая.

Чанка, наверное, предположили, что мы решили отдохнуть перед сражением, а утром попрём в атаку. В ожидании прошел весь день, начался следующий, а мы продолжали жрать их картошку и игнорировать их самих. После полудня, когда небо затянули тучи, стало не так жарко, чанки начали спускаться в долину. Перемещались и потом строились отрядами численностью около ста человек каждый. Вооружены копьями, копьеметалками, бронзовыми топорами, дубинами, кремниевыми ножами. Щиты круглые диаметром менее метра, разрисованные черно-коричнево-зелеными узорами. Матерчатые доспехи были не у всех, а усиления из металлических пластин на них и кожаные шлемы на бронзовых каркасах лишь у единиц.

Мы построились фалангой глубиной в четыре шеренги перед крайними домами деревни, которые прикрывали нас с тыла. На левом фланге, расположенном немного выше по склону, расположились лучники, Часть их взобралась на плоские крыши домов в тылу. Там был и Гуама с моим луком и тростниковыми стрелами. Лучники и вступили в бой первыми, обстреляв врагов, ломанувшихся с громкими криками на нас. Сперва бежали довольно таки резво, но по мере приближения к нам начало падать все больше воинов, сраженных стрелами, о них спотыкались и валились соратники, и волна атакующих стала «зубчатой» и менее стремительной. Плюмбаты добавили урона.

Меня легко выделить даже в плотном строе, благодаря высокому по местным меркам росту, доспехам и необычно разрисованному щиту, поэтому на меня неслось, толкаясь, сразу около десятка врагов из разных отрядов. Видимо, каждый мечтал прославиться, убив Манко Капака, сына Инти и Кильи. Только вот мои мечты были против этого. Первому чанки достался удар сабли с полного размаха и развалил его туловище от правой ключицы до грудины. Тканный доспех с бронзовой бляхой посреди груди не спас. Тело по инерции пролетело вперед, ударилось о мой щит в тот момент, когда я колол второго врага. Целил в глаз, но в итоге попал в район рта, выбив, наверное, зубы. Мне даже показалось, что услышал, как они клацнули по булатному клинку.

В этот момент мне и прилетело по шлему. Наверное, каменной булавой, потому что удар был сильный, тяжелый. Шлем не проломил, но контузил малехо, на несколько секунд вывел меня из боя. Как следствие, пропустил еще один удар, на этот раз по кисти правой руки и чем-то поменьше, наверное, бронзовым топором, который не смог прорубить кольчужную руковицу. Рукоять сабли выпала, повисла на темляке. Я поднял щит выше и тряхнул головой, чтобы вырваться из легкой контузии. Со второй попытки поймал рукоять сабли и с трудом, в полсилы, сжал ее, после чего сразу же всадил острие в бочину вражеского воина, который теснил стоявшего справа от меня пукина. Дальше я действовал осторожнее, нанося короткие колющие удары. При каждом в правую кисть как бы вплескивалась струя боли, растекаясь до кончиков пальцев, переходя в неприятное щемление. От ударов с замахом воздерживался, опасаясь, что опять выроню рукоять сабли. В общем, действовал в полсилы, скорее присутствовал на поле для вдохновления подчиненных.

Как позже мне рассказали, деморализация чанка началась с их правого фланга, который был ближе к нашим лучникам. Меткими выстрелами с короткой дистанции аука выкашивали врагов десятками. Уцелевшие чанка, закрывшись щитами, начали пятиться вниз по склону, к центру своего построения. Оставшийся без дела наш левый фланг начал разворачиваться, преследуя их и заодно атакуя во фланг тех, кто рубился. Лучники передвигались следом, продолжая стрелять. Находясь выше по склону и прикрытые копейщиками, они имели возможность безнаказанно наносить урон, выцеливать без напряга и суеты.

Когда толпа передо мной рассосалась, чанка показали спины, я вздохнул облегченно и выронил рукоять сабли, повисшей на темляке. Боль в правой кисти сменилась на пульсирующую. Любое шевеление пальцами резко усиливало ее. Перекинув щит на спину, я стряхнул кольчужную рукавицу с левой руки, после чего осторожно стянул с правой вместе с темляком. Кисть покраснела и распухла. Наверное, поломаны кости. Моим подданным не надо знать, что я так же смертен, как они. Левой рукой я неуклюже затолкал саблю в ножны, после чего решил подождать Гуама, чтобы помог снять оружие и доспехи. Слуга и так знает, насколько «божественен» его господин.

78

Обычно в парламентеры выбирают несколько стариков. Во-первых, их не так жалко, если грохнут. Во-вторых, за редким исключением до преклонных лет доживают только те, кто умеет договариваться. В-третьих, одна выжившая из ума голова — плохо, а несколько — хорошо в силу аннигиляции. Интересы чанка представлял один мужчина лет тридцати с небольшим, Звали его Катари (Змей). Так что встретились два змея — оперенный и ползучий. Наверное, только получил власть, не научился делегировать полномочия, поэтому отправился сам решить жизненно важный вопрос. Если не справится, вождем племени станет другой, Черные волосы зачесаны вверх и перехвачены зеленой лентой, образовав «малярную кисть». Одет во что-то типа пончо (прямоугольный кусок шерстяной ткани с отверстием для головы) длиной почти до коленей, перехваченном в поясе широким кожаным ремнем. Расцветка — красновато-коричневые геометрические узоры на темно-зеленом фоне. Судя по перевязанному правому плечу, участвовал в сражении и был легко ранен, скорее всего, стрелой. Лицо отрешенное, как у смертника-добровольца, но светло-карие глаза живые, цепкие, фиксирующие все детали. По моей перевязанной правой кисти скользнул взглядом и внешне никак не отреагировал, хотя, наверное, это приятная новость: если бога можно ранить, то, чем черт не шутит, есть шанс и убить.

Я принимал Катари в патио деревенского дома, сидя в тени у стены на деревянной лавке на каменных опорах. Гостю была предложена низкая трехногая табуретка. Он и так на голову короче, а на табуретке и вовсе казался пигмеем в сравнение со мной. Когда смотришь на собеседника снизу вверх, неосознанно ощущаешь себя подчиненным. Рядом со мной стоял купец-переводчик Туну. Слуга подал нам сосуды из сушеных тыкв, наполненные отваром из листьев коки. Я уже подсел на этот напиток. Без него чувствую себя сдохшим автомобильным аккумулятором. Сосуд я взял правой рукой, дав понять, что рана несерьезная, хотя левой