Ангел - Сергей Демченко

Скорее всего, его-то мама была ярой католичкой, и всю свою забитую жизнь надрывалась от бесполезного усердия привить непутёвому сыну хотя бы зачатки веры. Потому как он, похоже, готов был истово и абсолютно молча, — быть может, и вообще впервые в жизни, — креститься до следующего рассвета. Я недовольно рыкнул на него, поскольку моё состояние не обещало приятного времяпрепровождения, и он так же быстро успокоился, как и возбудился на молитву, да к тому же действительно закрыл рот с такой готовностью и таким хлопком, что мне на миг показалось, что во имя порядка и дисциплины он перемолол собственные зубы в порошок…

Впрочем, спустя мгновение он бодро и почти по-военному протявкал:

— Я Джим. Это — Чик. А тот, что под машиной прячется, Рене будет.

И умолк, с какой-то потерянной угодливостью глядя на меня.

Так что, во-вторых, я был несказанно рад тому обстоятельству, что их лица полностью совпадали с теми «картинками», что выдавала мне незадолго до прибытия сфера…

…Когда тихо и тоскливо матерящегося от ужаса Рене эти двое довольно грубо и непочтительно выволокли за ноги из-под машины, при этом он всё норовил уцепиться за какую-нибудь деталь, — собрание, можно сказать, было готово считаться открытым.

— Я не могу вам представиться, потому как сам не знаю собственного имени. Так уж получилось. Но вы можете звать меня Ангелом. По крайней мере, некоторые утверждают, что меня именно так и зовут…

Мужики переглянулись.

…К тому времени, когда мы закончили знакомство и прояснили некоторые взаимные вопросы, я понимал, что передо мною в лице Чика своего рода гений. Возможно, именно с ним приятнее всего будет иметь дело.

Я честно признался ему, что не знаю, для чего Сфера показала мне их физиономии и избрала их для нашего с ними знакомства, но почти оптимистично добавил:

— Раз уж я здесь, попробуем просто вести разговор, из которого, может, и разберёмся, что всё это могло значить.

Уже давно взошло солнце и первые волны жара начали свою ежедневную деятельность по переплавке живой материи в сухостой, мы рассказали друг о друге всё, что могли, ни на йоту не приблизившись к чему-то общему, что могло бы нас связывать. Мы всё ещё сидели кружком, будто члены Круглого стола, и никак не могли прийти к каким-либо единым мыслям и выводам. Чика и Рене до основания потрясло то, что я явился сюда по зову чего-то неведомого и могущественного. Хубера же, как ни странно, более всего занимало то, какими в моё время были машины и женщины.

… - Многие страны лежат в руинах, и их жители либо рассеяны по миру, либо стали пыльной трухой. Думаю, вам троим ещё повезло. Мало того, что вы здесь, а потому живы, так вдобавок ещё и не видели всех этих ужасов. Всё происходит по одному сценарию. Выбор страны по одним им понятным принципам, удар излучением… и добивание уцелевших либо собственной живой силой, явно ради развлечения, либо малыми флотами «лётных эскадрилий».

— Вы всё это видели лично? — Рене всю беседу так и провёл, — с поджатыми к подбородку ногами и убитым видом. Того и гляди — расплачется. Хотя понять его было можно. Скорее всего, его родных на этом свете более нет. И так трудно было принять ему эту реальность, в которой рядом с ним сидел и жевал сушёную говядину гость из прошлого. Который, если верить его собственным словам, суть есть истинное чудовище…

Впрочем, это же можно было сказать и о Чике с Джимом. Штаты пока ещё не легли под тореноры тонхов, но к этому всё шло. И то, что там мало кто уцелеет, если не сказать, что не уцелеет никто, так же ясно и верно, как и то, что я — наделённый дикими возможностями артефакт из двадцатого века. Это моих новых «друзей» поражало, пожалуй, даже больше, чем факт наличия на Земле инопланетного разума, невесть зачем стирающего саму память о населявшем её человечестве…

— Нет, Мони. Это показала мне сфера. Но я легко могу себе всё представить и так. Когда обладаешь такими возможностями, подмывает пустить их в ход. Что тонхи и делают крайне активно. Они торопятся, это видно. Но вот что заставляет их так поспешать с перетиранием землян в порошок, мне не ясно.

— Может быть, Ваше присутствие? — увитый сухими мускулами сверчок вконец осмелел и разговорился.

— Вряд ли, Джи. Да, я убил некоторых из них. Но отчего-то мне кажется, и об этом смутно дала понять сфера, что здесь, на Земле, я не для того, чтобы вызывать их на драку в чистом поле. Мне не сокрушить ни их армады, ни их кораблей. Я откуда-то знаю, что они меня жутко боятся, принимая, очевидно, за кого-то другого. За того, кто вселил когда-то — и сделал это явно не единожды — ужас в из звериные души. Но я…, - тут мне приходилось признаваться в этом скорее самому себе, нежели им, — я слабее Того, настоящего, кого боятся тонхи. Судя по всему, я просто напоминаю им то существо, которое являлось к ним когда-то со звёзд. Скорее, внешне. Я это видел, когда приходил по их души. Хотя мне приходилось и попотеть, отправляя их к их собственной рогатой бабушке, спьяну согрешившей с гадюкой. Они даже особо не сопротивлялись, увидев меня. Словно впадали в какой-то ступор. Видимо, от ужаса… Не знаю, прав ли я, но мне кажется, что у меня какая-то другая задача, нежели гоняться за тонхами по городам и весям, тюкая их по головам поодиночке и малыми группами. Может быть, через пару тысяч лет мне таким макаром и удалось бы очистить от них планету, но в последнее время что-то даёт мне понять, что это — не моя задача. Что уготовано для меня — я не могу пока себе даже представить. Есть кое-какие мысли, но они пока слишком близки скорее к догадкам, чем к фактам и знаниям. То, что я оказался среди вас, должно иметь какой-то смысл, и нам следует его поискать. Я уверен, разгадка моего появления здесь имеется. Тот, кто меня вернул в мир, и доставившая меня сюда Сфера, не могут ошибаться…

Чай у Джи получился просто отвратительный, но за неимением лучшего приходилось пить то, что он сварил из мутно-солёной местной воды.

Всё то время, пока он колдовал над костром, Ковбой украдкой и с каким-то уважением смотрел на лежавший рядом со мною длинный свёрток.

— Что в нём? — он неожиданно указал на него пальцем. — Оружие?

При этих словах его глаза разгорелись тем пламенем, что выдаёт безумную страсть их владельца ко всему стреляющему, особенно если оно при этом ещё и необычно, роскошно и мощно по действию, по своей поражающей способности. Кровожадное любопытство неудовлетворённого желания стрелять при каждом удобном случае. Ради разрешения спора, ради утверждения собственных амбиций, за недостатком иных аргументов… Да просто ради самой возможности нажимать на курок, слушая грохочущую музыку пороховых децибел… Это сродни частому сожалению индивида о его рождении «не в то время», брюзжанием и вздохами о котором он умудряется достать всех. Не во время героических эпопей и эпох завоеваний, мол, я родился… Какая жалость!

Я усмехнулся.

Современный человек, да как и люди во все остальные времена — все они предполагают сходу, что некто, путешествующий в одиночку, не таскает с собою лыж или валторну в чехле, чтобы пиликать на ней в минуты душевного подъёма на привалах. Тем более человек, выглядящий, как воин. Спутать меня со странствующим монахом было невозможно при всём желании. В своём одеянии, при своих размерах и физической форме я выглядел именно как воин. А потому предположить, что в чехле лежит именно оружие, было делом элементарной логики.

— Ты поверишь, если я скажу, что в душе являюсь финским лесорубом, а в чехле — мой фирменный и любимый колун?

Лицо Джи обиженно вытянулось, а Чик засмеялся негромко, словно оценив, как его друга надели на кол уязвлённого самолюбия.

— Да, Джим, это оружие. Ты прав. Но я им доселе ни разу не пользовался. И пока даже не могу предположить, зачем оно мне придано. Потому как угрожать им — угрожал, но ни разу не пустил его в ход. Словно что-то не даёт мне сделать этого. Не даёт осквернить его, что ли… Будто предназначено оно для чего-то особенного, ради чего стоить поберечь, не распылять бездарно его силу. Это тоже одна из загадок, что для меня самого крайне интересно разрешить…

— …Там топор. Скорее, даже секира. Обоюдоострая, страшная и огромная, как межконтинентальная ракета. — Сказавший это Нортон, внезапно перестав смеяться, смотрел на меня очень серьёзно и внимательно. Казалось, его взгляд буравил меня с целью во что бы то ни стало выяснить верность собственной догадки.

— Я знаю, кто Вы, чужак… Я знаю, как по-настоящему тебя зовут. Вы — Аолитт. — При этих словах я поперхнулся чаем, а толстяк продолжал как-то грустно, но очень уж уверенно:

— Вы были когда-то предсказаны, Ангел. Предсказаны нам, тупому и недалёкому человечеству, что как всегда, не пожелало усмотреть в пророчествах знающих собственную горестную судьбу. Не пожелало, потому как свинья звёзд не видит… — Чик уныло хмыкнул себе в нос. — Мы не любим читать, не любим думать, не любим искать аналогий и ненавидим делать из них выводы. Если только они не касаются завтрашней денежной выгоды. Но Вас предсказала сперва Библия, потом — так называемые «свитки Мёртвого моря», а потом… — маклер порылся в памяти, — да, точно! Его звали фон Сирвенгом. Несуществующий нигде, ни в каких анналах, писатель — фантаст и предсказатель-тень. Вы очень точно там описаны, я теперь это вижу. Скажите, энергетические пули… — они при Вас?