Рыцарь Христа (Тамплиеры - 1) - Октавиан Стампас

- До того места, где наш славный Линк впадает в Дунай,- не утерпел и, расплываясь в блаженной улыбке, встрял в мой рассказ Аттила.- Пять лет, пять лет мы не были здесь, странствуя с моим дорогим Лунелинком по Германии и Италии, и вот, наконец, показалось место слияния Линка с Дунаем, и Маттиас с Иоганном очень здорово завернули туда, распустив парус.

- Да, но вверх по Линку плот не пошел,- продолжал я.- Пришлось причалить и добираться до Зегенгейма по берегу Линка пешком. Так мы вернулись в мои родные места, где счастливо прожили целых три года, покуда долг рыцаря не призвал меня к участию в крестовом походе. Но об этом я, если позволите, расскажу в следующий раз.

Все согласились ждать до следующего раза, а тем временем стихотворец Гийом принялся рассказывать о том, как в том же году, когда мы с Евпраксией приехали в Зегенгейм, он находился в Испании, где вместе с Родриго Кампеадором участвовал во взятии Валенсии, а затем выдержал осаду этого города, который мавры так страстно хотели вернуть себе. Я слушал его вполуха, потому что меня затопили блаженные воспоминания о жизни в Зегенгейме, о том, как отец сказал однажды, что из всех богатств, которые я мог завоевать, служа у Генриха, мне досталось самое лучшее - императрица. Отец очень стеснялся меня, боясь, что я вновь буду осуждать его за то, что он женился во второй раз, но я быстро дал ему понять, что повзрослел и поумнел настолько, что могу простить ему этот небольшой грех. Евпраксия сразу же принялась нянчиться с маленьким Александром, которого Брунелинда родила моему отцу год назад. Он был замечательным малышом и каким-то чудесным образом объединил нас всех - меня с отцом, Евпраксию с Брунелиндой. Аттила с наслаждением принялся выполнять обязанности дядьки, постоянно сравнивая маленького Александра с маленьким мною, подсчитывая, у кого из нас было больше капризов, кто лучше ел, кто раньше чему научился и так далее. Выходило, что я был немного капризнее, слегка болезненнее и чуть-чуть отставал в развитии от своего младшего брата.

Да, это было блаженное время. Хотя повсюду в Европе свирепствовал голод, нам как-то удавалось находить пропитание. Евпраксия восполняла отсутствие своих детей вознёю с Александром, она звала его по-русски Сашей, и как-то незаметно это ласковое имя прижилось, и все в Зегенгейме и Вадьоношхазе стали называть его так. Единственное, что омрачило нашу жизнь в том первом году пребывания в родных местах, известие о смерти отца Евпраксии, князя Всеволода Ярославича, который скончался еще в прошлом году, а новым князем Киевским стал двоюродный брат Евпраксии - Святополк-Михаил. Услыхав это известие, Евпраксия тотчас же вспомнила про свой прошлогодний сон, который ей привиделся в Риме - князь Всеволод, окруженный ангелами и тенями своих предков. Она вновь затосковала по своей родине, с которой ей пришлось проститься одиннадцать лет тому назад. Она непременно уговорила бы меня пуститься вместе с нею в путешествие на восток, в Киев, если бы летом повсюду в Европе не разбушевалась страшная спорынная болезнь, огненная чума, которая косила людей и в Париже, и в Арле, и в Риме, и в Венеции, и в Регенсбурге, и в Вене, и в Эстергоме, и лишь почему-то Зегенгейм и Вадьоношхаз обходя до поры до времени стороной. А начиная с сентября - новая беда, бесконечные ливни. Дороги раскисли так, что бестолку было и думать о каких-либо путешествиях, до Пожоня не доедешь, не то что до Киева. К октябрю Дунай и Линк вышли из берегов, наводнение до самого начала декабря продержало наш замок в осадном положении, и первые заморозки мы встречали как небесную благодать.

Урожаи снова погибли, и в следующем году голод ожидался еще более свирепый, чем в этом.

Стихийные бедствия, обрушивавшиеся на землю, Евпраксия по своему обыкновению приписывала тому, что Бог гневается на нее за ее грехи, но отовсюду приходили известия о еще худших бедах. И все же, мы были счастливы, мы были все вместе, мы любили друг друга и радовались каждому новому дню. Во-первых, чума так и не пришла в наши края, во-вторых, если у нас с конца декабря по начало февраля кое-как продержалась нормальная зима, по всей Европе не прекращались дожди, которые шли аж до самого апреля. Правда, из-за того, что дороги превратились в болота, временно затихли войны за инвеституру, о Генрихе было известно, что он вновь поселился в Эккенштейнском замке и предается пьянству и разврату со своей Мелузиной. Папа Урбан тем временем снова созвал в Пьяченце Собор римской Церкви, на котором призвал народы Европы броситься на защиту Константинополя от нашествий сельджуков. Расчет был прост - услышав об этих добрых намерениях пастыря Западной Церкви, Алексей Комнин так прямо и кинется помогать истощавшим европейским государствам. Но Алексей был мудрым человеком и понимал, что франк просто так добро совершать не будет.

После дождливой зимы и столь же слякотной весны наступило засушливое лето. Как-то раз в Зегенгейм приехал отряд немецких рыцарей под предводительством небезызвестного мне Карла-Магнуса фон Гальберштадта. К счастью, Аттила вовремя заметил, как они подъезжают к нашему замку и предупредил нас с Евпраксией, чтобы мы спрятались где-нибудь на время их пребывания у нас. Было тепло, и мы с моей милой поселились в сплетенной из камыша хижине на берегу озера Луне. Нам так понравилось там, что даже после отъезда непрошеных гостей мы не хотели возвращаться в замок. И мы прожили в нашей камышовой хижине до тех пор, пока Карл-Магнус со своим отрядом не проехал через Зегенгейм, возвращаясь назад в Империю из Венгерского королевства. Аттила сообщил нам, что, оказывается, покуда дороги высохли, Генрих решил возобновить военные действия против своих врагов в борьбе за инвеституру и посылал Карла-Магнуса фон Гальберштадта для переговоров с королем Ласло о подмоге со стороны венгров, но как на грех к моменту приезда посла в Эстергом Ласло приказал долго жить а новый король Коломан больше симпатизировал папе, нежели императору, а еще больше - русскому князю Святополку-Михаилу. Он категорически отказался воевать на стороне Генриха, и Карл-Магнус возвращался к своему сюзерену весьма огорченный.

Быстро и незаметно пролетел этот счастливый для нас с Евпраксией год, одна тысяча девяносто пятый от Рождества Христова. В конце года пришло известие о том, что Вельф Баварский развелся с Матильдой Тосканской.

- Удивляюсь,- горько усмехалась тогда Евпраксия,- как это Урбан сподобился развести их? Ведь это нарушало его политику. Вдруг теперь Вельф перекинется на сторону императора? Мне он развода не мог дать, а тут пожалуйста.

Еще больше она рассердилась на Урбана, когда узнала, что он отлучил от Церкви ее двоюродного брата, французского короля Филиппа, за то, что он нарушил запрет папы и женился на той, кого любил.