Ловите конский топот. Том 2. Кладоискатели - Василий Звягинцев

Левашов снова хотел подойти к ней, и опять Новиков его удержал:

– Сиди! Не сейчас!

Ирина с Анной под руки отвели Ларису в фургон, уложили на мягкую постель, укрыли верблюжьим одеялом. Ночь будет холодная. Здесь перепады температуры достигали тридцати градусов Цельсия, иногда и больше.

– Девчонки, как же… Я ведь выдержала? Нет-нет, я теперь в порядке, – отмахнулась она, когда Ирина пристегивала ей на руку гомеостат. – Страшно было, ой, как страшно…

У Ларисы и под одеялом постукивали зубы, хотя экран показывал, что физически она действительно здорова.

– Сигарету дайте, мои все там остались. И еще коньяку… Вы представьте – сутки прошли! Никого из вас увидеть не надеялась – и вот оно…

«Сутки, – подумала Ирина. – Хроноклазмы продолжаются. Для нее сутки, для нас четыре часа. На сколько же Шульгин с Удолиным застрять могут?» Но не сказала ничего.

Лариса села, из рук Ирины отпила несколько глотков, у нее же приняла раскуренную сигарету. Лицо порозовело, пальцы перестали дрожать.

– Теперь давай, поспи, мы рядом ляжем. – Анна, не такая жесткая, как Ирина, в душе Ларису недолюбливавшая, погладила по-прежнему находящуюся в полушоковом состоянии подругу по волосам, щеке, шее. Начала расстегивать свою рубашку и ремень брюк. Оставшись только в трикотажных трусиках, пристроилась возле Ларисы, прижимаясь к ней гибким горячим телом.

Со своих детских лет, почти совпадающих с нынешними (Анин год рождения – тысяча девятьсот третий), она, проведя пять лет в пансионате сравнительно благородных девиц, знала, что, если очень страшно, нужно лечь рядом с девочкой с соседней койки и с головой укрыться одеялом. Кто не видел дортуаров[104] с потолками высотой шесть метров и длинной – сто, освещенных ночью единственной керосиновой лампой, да когда осенний ветер завывает в трубах и голые ветки скребут по оконным стеклам, ее не поймет.

Но у Ларисы ее порыв вызвал совсем другое впечатление.

– Только без этого! Отодвинься!

Анна не поняла, зато поняла Ирина.

– Успокойся! Ты что вообразила? Не обижай девчонку! Хочешь, еще налью? Выпей и спи, утром поговорим.

– Нет, утро что? До утра дожить надо.

Ирина поняла, что Ларисе необходимо выговориться. Ну, так и пусть.

Снова начался дождь. Не ливень пока еще, но вполне приличный. Крупные капли сначала барабанили по тенту порознь, потом их шлепки слились в сплошной гулкий шум. Хорошо, что ни сверху не промочит, ни под задний фартук не захлестнет. Зато как уютно! На верхней балке висел электрический фонарь, внешне похожий на «Летучую мышь»,[105] распространяющий неяркий свет.

– Вы же меня не поймете. Как вам меня понять?

– Лариса, – сказала Ирина, в то время как Анна, оскорбленная в лучших чувствах, перебиралась на соседнюю койку, – не валяй дурака.

Она вспомнила подобные выходки этой девушки, еще когда ее первый раз, в восемьдесят четвертом, пригласили на Валгаллу, отмечать завершение постройки Форта. Там тоже юная красавица с комплексами пыталась доказать серьезным людям, что она их не воспринимает. Потом, правда, опомнилась. И, опять же, выбрала в друзья самого беззащитного – Левашова. Но ведь не ошиблась! Любой другой парень из их компании послал бы Ларису куда подальше. Да и она сама это понимала.

– Я же вижу, ты в порядке. Давай, рассказывай!

Лариса вскочила, откинула задний полог тента. Дождь лил сплошной стеной. Подслушивать было некому, даже роботы ушли, рассредоточившись по периметру лагеря. Костер погас. Новиков с Левашовым спрятались в другом фургоне. Может, спать легли, может, пили, празднуя счастливое завершение…

– Да садись ты! – Ирина толкнула ее на постель.

– Рассказать? Расскажу. Тебе интересно – слушай… Только сначала – кружку чая и сигарету.

Очень Ирине не нравился взгляд Ларисы, блуждающий, не способный сосредоточиться на одной точке. Да и голос плыл. Тут Шульгин бы пригодился, с его образованием психиатра и секретными транквилизаторами. Но чего нет, того нет. Пусть выговорится. Станет ей хуже – еще стакан коньяка. Заснет, как миленькая. Гомеостат за пределы совместимости с жизнью выйти не даст.

Требуемое Лариса получила, имелись в запасе путешественников саморазгревающиеся банки чая и кофе, хотя и немного.

Она подтянула одеяло к горлу, потому что холодать стало быстро и ощутимо.

– Так вот. В какой-то книге я очень давно прочитала фразу: «Выслушайте мою историю. Итак, я родился в Кордове…»

– «Рукопись, найденная в Сарагосе», – не удержалась Ирина.

– Вот именно. Спасибо, напомнила. Слушай дальше.

«…Эх, Лорка, Лорка, – сказала я себе, очередной раз сделав совсем не то, что хотела сама, да и ребята ждали от меня. Это что же за натура такая – чтобы всю жизнь назло себе самой и другим? Помню, в детстве мама часто говорила: „Ну и убойще!“ Отстою в углу несколько часов, но не сделаю получасового дела по просьбе родителей. По сути – всю жизнь сама себя наказывала. Повзрослев, но не поумнев в этом смысле, задавалась вопросом – почему, зачем? А может быть, есть в этом какой-то высший смысл, для чего-то и кому-то это нужно? Карма, наконец. Теперь понимаю – настал тот самый „конец“, который ни преодолеть, ни победить без такого характерца, как у меня, не получится.

Говорят – женская интуиция, женская интуиция, и каждый понимает под этим что-то свое. Собственно, и понимают по-разному, в зависимости от пола, возраста и даже времени года. Да и женщины все разные… Не будем перечислять типажи от «душечек» до таких «кривых поленьев», как я…

В таких случаях говорят: «как будто черт дернул». Сказав Олегу: «я сейчас», пошла, почти побежала, ха-ха, «налево», то есть влево от входа в пещеру. Лес практически одинаков был везде. Красивый такой и необычный. Никогда не бывала в Африке и вообще в тропиках, не считая Абхазии с Аджарией.

Затянула ремень с пистолетными кобурами, осмотрелась. И вдруг услышала зов, обращенный именно ко мне. Голос такой нежный и мужественный одновременно. В юности мечтала о мужчине с таким чудным, мягким баритоном. Представляла, как будут красиво звучать его признания в любви ко мне, замечательной, необыкновенной и неповторимой.

Увы, мечты, мечты, где ваша сладость, как сказал… Пушкин? Не помню.

Однако ж, кажется, дождалась! Голос звучал и звал меня, ощутимо удаляясь. Мне пришлось ускорить шаг, чтобы слышать его отчетливее. А слушать было что! Если Одиссею пришлось заткнуть уши своей команде, чтобы миновать остров и на свою погибель не поддаться чарам сирен, то мой слух был в порядке. И там ведь были коварные бабы, а мужчина с таким великолепным голосом не должен, не может быть коварным и вероломным.

«Ты любишь, когда тебе посвящают стихи?» – Это первое, что он у меня спросил, когда я начала вслушиваться в смысл слов, помимо наслаждения оттенками и интонациями голоса.

Отвечать я не стала, да и глупо было бы, не видя – кому. Помню, как, очутившись в «новой» Москве, удивлялась, впервые увидев непропорционально много сумасшедших, на ходу бормочущих, а то и кричащих невесть что в белый свет. Только позже узнала, что это они все разговаривают по «сотовым» телефонам, или – «мобильникам». Додумались же люди!

Голос звучал и звучал, а я шла и шла. Не знаю, сколько это длилось, думаю, не меньше часа. О друзьях я совершенно забыла, как и о том, что нужно примечать путь, если хочешь вернуться. Не до того было…»

Анна слушала затаив дыхание, Ирина тоже не без интереса. Только не оставляло ее ощущение, что видит перед собой не импульсивную, скорую на язык, не любящую лишних слов Ларису, а актрису провинциального театра, уныло бубнящую заученный монолог. Нормальные люди так не говорят.

Хотя кто его знает, может быть, оказавшись там, где она побывала, именно этим и занималась, для сохранения психики – прокручивала в памяти случившееся и переводила в форму ненаписанного дневника.

– «…Потом он мягко приказал мне остановиться и присесть. Присесть было куда: замечательный берег маленького круглого озера, с абсолютно неподвижной – ни рябинки, и прозрачной – каждый камешек на дне виден – водой. Шалаш из местной растительности, открытый в сторону берега. В нем плетеный стол и плетеные же кресла вокруг, числом восемь. На столе несколько бутылок с вином, минеральная вода, хрустальные бокалы…

Села. Голос неожиданно стих. Зато послышались звуки легких шагов. Вот они, идут! Сразу вспомнились слова Пушкина: «Все красавцы удалые, великаны молодые, все равны, как на подбор…» И вправду – великолепные фигуры, и не лица – лики! Мороз пробежал по коже. Никогда я подобного не видела! Хорошо, что бабушка водила меня в детстве в хорошие, неразоренные храмы. Вот там, на иконостасах – Небесное воинство ангелов и архангелов.

Семь непередаваемо прекрасных мужчин, одетых в белые полупрозрачные хитоны или туники, подошли, поздоровались, склонив головы и приложив ладони к сердцу. По непонятному принципу расселись по свободным креслам. Очевидно, ритуал и порядок имел специальное значение.