Атлантическая премьера - Леонид Влодавец

Тусклые дежурные лампочки освещали лишь небольшую часть этой тайной гавани, куда некогда прятались нацистские субмарины.

Луч моего фонаря пробежал по стенам слева направо. Такие мрачные места мне доводилось видеть только в фильмах ужасов или очень крутых боевиках.

Скорее всего этот грот был естественным, но наци немало поработали над его благоустройством. Площадью он был примерно двести на двести ярдов. Бетонные пирсы окаймляли подземную гавань с четырех сторон, по квадрату. На каждом из них виднелись какие-то разметочные линии и цифры в желтых квадратах и красных кругах. В желтых квадратах были цифры от единицы до четырех, в красных кругах — от единицы до восьми. Я прикинул, что это номера стоянок. Если это было так, то к каждому пирсу могли встать одновременно по одной большой субмарине или по две малых. Лагом к ним можно было поставить еще столько же, но вряд ли тут когда-нибудь скапливалось так много лодок. Потолок был укреплен мощными железобетонными тюбингами в виде сводчатого купола, и на нем имелось множество мощных осветительных приборов, которые сейчас, конечно, не работали.

Дверь, из которой я вышел, была далеко не единственным порталом, выходившим на причал гавани. Рядом с ней была сделана стальная будка из противопульной брони с прорезями для стрельбы из автомата — укрытие для часового. А значительно дальше влево была расположена еще одна такая же дверь с будочкой. Судя по всему, на этой стороне гавани немцы не успели закончить какие-то работы. Здесь стояло несколько передвижных компрессоров, лежали отбойные молотки, перфораторы, штабеля бетонных блоков, тюбингов и плит, какие-то мешки с давно закаменевшим цементом, бочки и банки с краской. Вдоль пирсов были проложены узкоколейки с утопленными в бетон рельсами, которые служили, очевидно, для подвоза грузов и боеприпасов. На противоположной от меня стороне гавани виднелся большой — раз в пять больше, чем дверь, из которой я вышел, портал туннеля.

Именно туда я и пошел, обходя штабеля, подъемные механизмы и прочее барахло, которого здесь было достаточно много. Но интересно: не ощущалось хаоса, следов поспешного бегства. Точнее, было заметно, что наци торопились уйти, не закончив дела, но явно намеревались вернуться спустя какое-то время. Это я почувствовал еще в тех аккуратно запечатанных комнатах, запертых на замки, хотя в них по сути дела, ничего не было. Оружие и боеприпасы, постельные принадлежности, перевязочные пакеты, дизели и паровой котел, дежурная гидрогенераторная установка, исправная электромеханика дверей — все говорило, что это была консервация, а не ликвидация подземной базы. Все было специально подготовлено для длительного хранения, и если что-то испортилось, то лишь потому, что хозяева базы не вернулись в тот срок, который сами себе установили. Они по опыту своего поражения в первой мировой рассчитывали, что ремилитаризация исподволь начнется едва ли не сразу после первых десяти лет, а лет через пятнадцать-двадцать базу можно будет восстановить. К тому же они, вероятно, считали, что в Германии снова будет фюрер и нацисты, и уж никак не думали, что будет две Германии и в обеих нацизм будут считать преступным. Но даже сейчас, десятилетия спустя, база была вполне готова к расконсервации. Конечно, если бы кто-то взялся ее восстанавливать, то потратил бы много средств на модернизацию оборудования, обновление техники, установку электронных систем, но это была бы капля в море по сравнению с тем, что досталось бы в наследство вполне пригодным к употреблению, то есть сами помещения и туннели.

Пока я шел на противоположную сторону гавани, меня занимал еще один вопрос: с какой стороны находится подводный вход в базу? Ведь ясно, что лодки не могли опускаться сюда через дыру, в которую пролез я. Безусловно,

субмарины приходили сюда через подводный канал, всплывали в центре гавани, а затем швартовались к пирсам. Протяженность каждого пирса была примерно в сто ярдов, значит, сюда могли заходить довольно большие дуры… Чтобы такая громила могла более-менее безопасно вползти в свое логово, подводный канал должен был иметь приличные размеры. Как же его до сих пор не обнаружили? Ведь лагуны — и западная, и восточная — совсем не глубоки, в них прозрачная вода и хорошо видно во многих местах дно. Дай Бог, чтоб там было футов пятьдесят в самом глубоком месте. А субмарина, занимавшая причал в девяносто-сто ярдов длины, не могла иметь менее двадцати футов в поперечнике, да еще рубка — минимум десять футов. Даже приходя сюда во время прилива, она все-таки очень рисковала. А днем любой случайный рыбак, заехавший на Сан-Фернандо, мог ее заметить прямо сквозь воду.

Нет, скорее всего лодки приходили сюда прямо из океана. Там редко появляются любители подводной охоты, которые наверняка часто ныряют в лагуне. Уж эти-то искатели приключений нашли бы туннель еще в пятидесятых годах, когда только-только акваланги появились в широкой продаже.

Но тут же я вспомнил, что внешнее побережье острова, за тысячи лет сильно избитого океанскими волнами, буквально утыкано подводными скалами и камнями. Пожалуй, там риск был еще больший, даже если подводный канал был как следует подготовлен. Я устал строить догадки и решил передохнуть, благо у меня еще оставалось чем подкрепиться. Не надо забывать, что спину мне оттягивал ранец с патронами, карманы распирали обоймы и магазины, да и сам «шмайсер» и два «парабеллума» весили немало. Поэтому, свернув налево и пройдя вдоль рельсов узкоколейки до угла этого бассейна, я присел на стянутые стальными обоймами пакеты досок, обернутых и зашитых в прорезиненную ткань. В том, что там доски, я убедился, надрезав упаковку. Мне вовсе не хотелось сидеть, допустим, на ящиках с торпедами, хотя я и предполагал, что здесь их скорее всего не оставят. Штабель из пакетов с досками отделил меня от воды, я оперся ранцем на него и полулежа стал жевать кубики и шоколад. Кругом было тихо, лишь небольшие шорохи и попискиванье слышались из разных углов — где-то орудовали собратья той крысы, которая привела меня сюда.

И вдруг я услышал звук, который крысы издать не могли.

Часть третья. ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНЫЕ ДЕЛА

Начало серьезных дел

Звук, который я почуял сквозь шорох собственных челюстей, перемалывающих питательные кубики, был бы совершенно мирным и ничего дрянного не предвещающим, будь он услышан мною где-нибудь в другом, не столь гадостном, месте. Это был тихий, немного журчащий звук воздушных пузырьков, лопавшихся на поверхности воды. Само по себе это ничего плохого не означало — мало ли по какой причине пузырьки могут идти со дна морского! Но вот мой личный опыт, к сожалению, подсказывал, что скорее всего какой-то аквалангист пустил эти пузырьки из выдыхательного клапана.

Я срочно проглотил то, что жевал, залег за штабелем так, чтобы видеть поверхность акватории, и прислушался. Бульканье повторилось. Очень удачно для меня белые пузырьки вспухли на небольшом светлом пятачке, отброшенном на гладь воды одной из дежурных лампочек… Прошло несколько минут, и уже в неосвещенной части бассейна появились два овала света, сперва слабенькие, затем все более заметные. Свет шел из-под воды.

Конечно, это могли быть те самые любители приключений, которых я поминал несколько минут назад. Будь я совершенно случайным человеком, не пережившим за эти две недели столько приятных и неприятных событий, я, вероятно, даже обрадовался бы этому. Все-таки я уже пять часов прогуливался по подземельям, и было бы приятно встретить таких же идиотов, как я. Однако после того, как вы познакомились, хотя и заочно, с Педро Лопесом и Хорхе дель Браво, а также лично узнали сеньору Соледад, мироощущение у вас должно быть несколько иным. Поэтому сопровождал я эти световые пятна не только взглядом, но и прицелом автомата.

Наконец луч света вырвался из воды, а следом за ним с бульканьем и фырканьем на поверхности появилась голова в овальной маске и лоснящемся от воды капюшоне гидрокостюма. Спустя несколько секунд вынырнул второй. Лучи их фонарей забегали по пирсам, а затем на какое-то время сошлись в одной точке: там были стальные скобы, вмазанные в бетон пирса. Со звучным плеском от воды, сбегавшей с гидрокостюмов, оба они выбрались по скобам на пирс, задрали маски на лоб и, дружно пыхтя, заговорили по-испански с очень, к несчастью, хорошо знакомым мне хайдийским акцентом.

— Уф-ф! Ну и местечко! Клянусь Христом, тут, наверно, черти водятся! Дон Педро нам дешево платит, ей-Богу!

— Да, Мигель, — пропыхтел второй, — сорок метров — это сорок метров… Как подумаешь, что сейчас надо будет идти обратно той же дорожкой — мороз по коже бьет.

— Одно утешение — мы унесли ноги с Хайди! Я догадываюсь, как хорошо тем ребятам из службы безопасности, кто угодил в лапы коммунистам. Очень не хотел бы попасть на их место.

— Да об этом что говорить! Поди-ка сейчас красные все вверх дном перевернули, разыскивая Лопеса, а он-то уже далеко…