Эффект Сюзан - Питер Хёг

Очень маленькая и теперь уже бессильная часть их систем чувствует, что ситуация развивается бесконтрольно. Но уже слишком поздно. Во всех людях есть глубокое, инстинктивное стремление к искренности. Эффект — не более чем усиление этого стремления.

— Я участвовал во всех крупных политических скандалах, — говорит Фальк-Хансен, — за последние сорок лет! Врал в суде. Перекладывал ответственность на чиновников. Отрекался от своих старых политических друзей.

Одной из великих дат в истории органической химии считается апрель сорок третьего года, когда химик Альберт Хофманн в поисках лекарства от мигрени, сравнимой с мигренью моей матери, впервые получает из спорыньи полусинтетическое производное лизергиновой кислоты, проглатывает двадцать пять миллиграммов и впервые в мировой истории испытывает действие ЛСД. Этим джентльменам сейчас гораздо хуже. Хофманн не терял самообладания до самого конца. Они его уже потеряли.

На сцену снова выходит Хайн.

— Ваши истории производят глубокое впечатление. Трогательно. Но это мелочи по сравнению с тем, что на моей совести. Я создал Институт исследований будущего в обход конституции. Я скрывал от Фолькетинга важнейшую информацию, которую получал из комиссии. Скрывал от общества. И не только потому, что щадил людей. Мне еще хотелось сохранить власть.

В глазах у него слезы.

— Корни всего этого в моем детстве. Нас было шестеро, братьев и сестер. Я держал всех в ежовых рукавицах. Хотя мой отец был морским офицером.

Ему приходится замолчать. Министр отодвигает его в сторону.

— Прости, Торкиль. Но послушай меня. У меня было две сестры. Я почти что вовлек их в проституцию. Когда мне было десять, а им четырнадцать и восемнадцать. Там был сосед. Который…

Больше он ничего не успевает сказать. Отец хватает их обоих за волосы и кладет лицом в пол.

Делает он это как-то напряженно и жестко, но в то же время небрежно. Потом встает на колени и наклоняется над ними. Его голос не повышается ни на децибел.

— Нам нужно кое-что прояснить. Чтобы мы имели реальное представление о распределении бремени вины в этом пространстве. Ад, через который я прохожу ежедневно, это…

Торкиль Хайн сквозь хрип все-таки что-то выдавливает из себя:

— Свен, закон на моей стороне. И общество. Я могу призвать сотню полицейских как только мы окажемся на земле. И ты прямиком отправишься в новую тюрьму в Трёрёде. Откуда ты уже больше…

Министру удается высвободиться.

— Я член правительства. И пока существует демократия…

Отец сбивает его с ног, Фальк-Хансен хватается за него, и они с грохотом валятся на пол кабины.

Я пробираюсь к приборной панели. Острова Кронхольм наискосок под нами. К северу — парк ветрогенераторов. В кабину проникает низкий шепот вращающихся лопастей.

Я вспоминаю молчание Ясона в телефоне. И звук на заднем плане. Это был именно звук ветрогенераторов. Он и близнецы, должно быть, где-то под нами.

Я нахожу глазами рычаг высоты и толкаю его вперед. Слышится приглушенное шипение, шар начинает снижаться, сначала медленно, затем быстрее, впереди под нами взлетно-посадочная полоса.

Отец поднимается на ноги.

— Папа, — говорю я. — А как же с Харальдом и со мной? Зачем нас надо было убивать?

Мы пролетаем над оградой вокруг посадочной полосы. Я направляю шар к квадратному трехэтажному зданию рядом с ангаром.

— Мы не поняли, что это вы, дорогая. А Ясон…

Я тяну рычаг высоты на себя. Надо мной слышится свист воздуха. Я забираюсь на приборную панель. Высовываю ноги из лобового окна. Осторожно спускаюсь чуть ниже. Нащупываю ногами планширь, который проходит по всему периметру кабины.

Мужчины следят за мной из окна. Только сейчас они начинают понимать, что происходит.

— Дело в ней, — говорит отец. — Это эффект.

Я поднимаю руку, показывая им на потолок кабины. На небольшой прямоугольный кусок пластика.

— На самом деле все очень просто, — говорю я. — Это маленькая камера, микрофон, две литиевых батарейки и антенна. Радиус действия несколько километров. Люди Хайна установили ее в нашем доме на Ивихисвай. Я ее немного перенастроила. На свой смартфон. Который сейчас в руках у Лабана. Все, что происходило здесь с тех пор, как мы поднялись в воздух, транслировалось всей сотне журналистов на крыше. И выкладывалось в интернет. У Лабана есть еще и список. С четырьмя тысячами имен. Вы стали телезвездами. За каких-нибудь двадцать минут.

Выход из-под воздействия эффекта всегда происходит в замедленном темпе. Полное осознание ситуации наступает через минуты, а иногда и часы.

В данном случае быстрее всего приходит в себя мой отец. Он подходит ко мне и наклоняется над приборной панелью. Я слежу за его руками.

— Сюзан. Когда я уезжал. Когда мне пришлось уехать. Тогда я дал тебе совет. Что ты должна кусаться…

— …так же сильно, как и лаять.

— Ты чертовски преуспела, Сюзан. Мне будет непросто со всем этим разобраться!

Я смотрю вниз. До крыши два метра. Я толкаю рычаг высоты обратно. Внезапно, неожиданно. Никакого шипения. Но шар над нашими головами начинает расширяться. Кабина поднимается. Я прыгаю, падаю на крышу с небольшим уклоном, перекатываюсь на бок, цепляюсь за какую-то перекладину и останавливаюсь. Надо мной поднимается шар. Я лежу, ветер наполняет парус, и кажется, что шар дрейфует на норд-норд-вест без всякого управления.

Я встаю на ноги. На минуту задерживаюсь, глядя на Копенгаген.

Нахожу люк. И спускаюсь в темноту.

11

Лестница упирается в металлическую дверь, из-за которой доносится музыка. Звучит голос Эдит Пиаф. Включают то одну, то другую песню, потом слушатель останавливается на «Je ne regrette rien»[28]. Я открываю дверь.

В помещении, где я оказываюсь, можно было бы с легкостью разместить гандбольную площадку, хотя оно и квадратное. Свет проникает через мансардные окна в крыше. В окнах промелькнул удаляющийся шар.

Вокруг меня тысячи коробок, штабеля брезента, маленькие экскаваторы — новые, некоторые еще не расчехленные. Поддоны с садовыми тракторами. Насосы. В дальнем конце зала до потолка громоздятся доски и строительные материалы.

Посреди помещения в плетеном кресле сидит Ясон Альтер. Слева от него — низкий стеклянный столик с включенным телевизором. Рядом с ним лежит плоская винтовка с рожковым магазином.

Я подхожу к нему, он поворачивает ко мне экран телевизора. На экране — крыша Дома радио, какой-то мужчина в костюме дает интервью. В правом верхнем углу врезной кадр, в котором над Эресунном плывет воздушный шар.

— Где дети, Ясон?

Он выключает телевизор.

— Ты слышала о таком животном — «бакал», Сюзан? Это такой хищник из семейства кошачьих в Южной Африке.