Бег в золотом тумане - Руслан Белов

— Без ''иншалла" три часа. К обеду будем! А ты что, сомневаешься, что поднимешься? Брось! После Арху это тьфу!

— Не сомневаюсь! — Ответила моя козочка и опять посмотрела на вершину.

Когда она опустила глаза, я увидел в них слезы.

— Что случилось? — спросил я удивленно

— Ничего! — прошептала Лейла, отвернувшись в сторону.

— Если не скажешь, то я сейчас от огорчения споткнусь и упаду вниз, как Федя! — шутливо пригрозил я, кивнув в сторону обрыва, вплотную подобравшегося к тропе.

— Оттуда будет видно все… — пробурчала Лейла, не поднимая головы.

— Опять ты за свое! — повысил я голос, поняв, что Резвон опять ворвался в нашу жизнь, и его надо будет как-то забывать.

К счастью, в это время внизу в распадке на берегу ручья я увидел прямоугольники палаточных площадок своего старого поисково-съемочного лагеря и, обрадовавшись возможности отвлечь Лейлу от воспоминаний, начал быстро рассказывать:

— Смотри, видишь вон те заросшие бурьяном прямоугольнички? Там стояли мои палатки, когда твой отец еще и не думал, что попадет сначала в Иран, а потом и под твою мать.

— Ты сказал что-то грубое про мою маму?

— Прости, я больше не буду.

— Красивое место. Вы, я вижу, долго здесь жили. Плотина на ручье была…

— Да плотина. И канал обводный. Ничего не могу с собой поделать: как только попадаю на ручей какой-нибудь, сразу начинаю плотины строить, изгибы выпрямлять или вовсе русла изменять. С детства и до сих пор. Мне иногда кажется, что когда-то, в другой жизни, я был строителем каналов…

— А на Марсе каналы не ты строил? — прокричал из середины каравана Сергей.

— Не знаю, — ответил я честно, обернувшись к нему. — Может быть…

Через десять минут мы выбрались на третий снизу поворот серпантина.

Четверть пути была позади. Но метров через двести, на самом крутом участке дороги, Федя неожиданно остановился и. указав на нижний конец длинной и глубокой канавы, торжественно сказал:

— Копайте!

Это была канава N 667, или, как пишут на геологических картах и в документационных журналах, К-667. В ее средней части в 78-ом году была вскрыта сульфидно-кварцево-турмалиновая жила, с содержанием олова 11,2 кг/тонну и серебра 250 г/тонну. В нижнем ее конце, в рыхлых склоновых отложениях были найдены обломки другой жилы с видимым касситеритом. Чтобы достать и опробовать коренные породы, нам пришлось проделать на дне канавы углубление метра полтора. На это место указывал Федя.

Мы недоуменно переглянулись и, оставив женщин наблюдать за ишаками, пошли за ним. Догнав его у самого конца канавы, я хотел спросить, какого черта он выпендривается, но застыл с раскрытым ртом. Углубление было засыпано! И недавно! И кто-то хотел, чтобы издалека следов засыпки не было заметно. В недавно набросанный грунт были воткнуты несколько пышных, но пожелтевших кустов югана.

— Я похаваю чуток, а вы копайте, — сказал очень довольный собой Федя, доставая из кармана остатки лепешки и, неизвестно откуда взявшиеся, замызганные кубики рафинада.

— Заодно и расколюсь, как дело было! Только икру, чур, не метать, если мои шестёрки лягут вам не в масть, а на погоны! Прапорами у меня будете! Федя заржал, ему явно нравилось чувствовать себя фаворитом ситуации.

Мы молчали. Первым высказался Житник:

— Копать? Руками? Ты это здорово придумал! Но имей в виду, — если там дохлый баран, то я горячиться не буду. Просто удавлю тебя собственными руками, — мрачно пригрозил Юрка, откидывая ногой маскировочный юган.

— Вот так всегда! Выручишь козлов, а они копытом норовят, да побольней!

— Давай, Федя, ближе к делу! — проворчал я, начав выковыривать камни. Я понимаю, что ты три дня молчал, и наболтаться теперь не можешь! Только старайся понятнее изъясняться и без фени!

— Я Оксфордов не кончал, но рассусолю, ежели кому, чего не совсем ясно будет! Ответ Фредди поразил меня своим здравомыслием, но я терял терпение:

— Ты в зоне исправлялся пять лет, а я с вами, уркаганами десять лет из одной миски ел! На Кумархе на пятьдесят человек рабочих, отсиженного срока было сто сорок семь лет! Меня следователь на этот счет просветил, когда у нас два ящика аммонита из склада унесли.

В город спустишься, — неделю привыкаешь говорить без мата и прочих наречий народов мира. Хватит лирики! Давай, рассказывай! И пожалуйста, подробно! Проглотив кусок лепешки, начал Федя свой рассказ:

— Когда я усек, что рука моя не скурвилась, извиняйте! И голова, вроде, тоже на месте, решил я к вам возвернуться. Тем более, ствол уберег. Как сука нахлебался, но причалил к борту и заныкался в канаве. Чуток левее того места, где нас тормознули… Посидел в ней с полчасика, погрыз вокруг всю эфедру[47] и поверху за вами потопал. На Уч-Кадо мудило-учитель с тремя кишлачниками распрощался и ишаков с желтяком в селение погнал. И что мне было делать? — продолжил Федя, посмотрев на нас всё ещё голодными глазами.

— Куда бежать? Некуда! Приземлился вон там, в кривой канаве. Сижу и маракую: С чего начать? Решил заночевать. Утром очухался еле-еле. К вечеру вылез до ветра, да корешков всяких накопать. Вижу, — учитель этот, с двумя ишаками внизу, вон, из-за той белой скалы нарисовался! Близко совсем, хоть время спрашивай. И курс — прямо на меня! Деловой такой, автомат на плече… Я пушку вынул, пальнул пару раз, но пшик получился, бобики отсырели. Все, думаю, хана. Упал в иван-чай и в канаву свою пополз. Но учитель моего скока не заметил. Думу, видно, какую-то думал. Ну, я потихоньку башку высунул и зырю, что твой сурок из блиндажа! Подошел он к этой канаве, покидал что-то в яму и испарился. Что — я не видел, темно уже было! Покумекал я маленько и решил — точно, наши мешки заныкал, больше нечего! Прикиньте, братва, я мог бы ночью ишачка у чабанов оторвать и в город с золотишком рвануть, но я к вам погреб…

— Ну, ну, филантроп ты наш! Соскучился, по нашим ласкам, — усмехнулся Сергей, сменивший меня на раскопке.

— А теперь, милый, расскажи нам, на кого ты, гад мину ставил?

— И скажу! А чо врать? Мне народец-то нужен был для компании, чтобы сюда добраться. Дохлый номер одному в горы топать. Сами видели, — полно всяких резвонов кругом ошивается. Да и работы до хрена, одному не одолеть! Вот и надумал тогда шпану разную набрать, золотишко добыть, а потом всех разом порешить. Одного только — какого похитрее, оставить: без напарника — то на обратной дороге не обойтись. В любой кодле такого человечишку можно найти…

— И у вас, сукой буду, такой имеется…

— Капабланка долбанный! Нет, хуже! Сомоса грёбаный! — Вот ты кто!.

— Ругайте, братишки! Только не бросайте! Я после перевала, после того, как спасли вы меня, передумал вас убивать… Я там, под обрывом, хоть и без сознания был, но чувствовал, как Черный в меня кислород качает! Я же в башке весь поход на сто раз проиграл. И как людей соберу, и как подельника среди вас сосватаю, и как в штольню заманю. Картинка у меня перед зявками стояла, как я динамо кручу, лохов хороню! И как на подходе к городу напарника кончать буду… Всё продумал! И все думал, что неплохо бы ствол заиметь для порядка и надежности. В мыслях в руках его держал, ласкал, чистил! Но в городе не выгорело достать, крутанули меня барыги, бабки отняли, едва ноги унес. Вы, бля, вытряхнули из меня, извиняюсь, навоз! Я чё, сука, не помнящая добра? А вот когда обстрел начался, я нащупал пушку Серого в рюкзаке и не выдержал, увел! Руки сами, по привычке, век воли не видать! Всё как на духу говорю!