Очень далекий Тартесс (др. изд,) - Евгений Войскунский

Плыли корабли на фресках, уплывало короткое моё счастье, бородатый бог хмуро глядел на меня с паруса «Кон-Тики». Я умолк.

Там, сзади, трахнули кулаком по столику, зазвенела посуда, тот же раздражённый голос произнёс:

— Полная бездарность, и никто меня не переубедит!

Я машинально оглянулся. Парень с презрительной губой держал в поднятой руке стакан, толстушка продолжала льнуть к нему. Тот, со знакомым разворотом плеч, повернул голову в профиль, это был Костя Сенаторов. Давно мы не виделись, но сейчас мне было не до него.

— Едоки, — сказала Андра, взглянув на шумную компанию.

Я налил вина ей и себе. Она положила на мою руку свою, сухую и горячую.

— Ты сильный, Улисс.

Ещё бы, подумал я, отводя взгляд, чтобы не видеть страдальческого выражения в её глазах. Ещё какой сильный!

— Он невероятно беззащитен. И живёт так неприкаянно…

— Нет, — сказал я, — не из жалости к нему ты уходишь. Уж лучше молчи…

Злость, обида, нестерпимая боль переполняли меня. Я залпом выпил вино. Кто говорил, что вино спасает от горя, приглушает отчаяние? Чепуха все это. Я сидел трезвый, как собака… как глупый побитый пёс…

Молчи, Андра, не нужно ничего объяснять. Знаю, ты была искренна, говоря, что тревожилась за меня, когда я ушёл в безрассудный полет. Ты не лгала, нет, нет, не лгала, когда уверяла меня (и себя), что моё примарское происхождение тебе безразлично. Но, как видно, память прочно хранит впечатления детства… воспоминание о том, как чуть было не погиб Том Холидэй, твой отец. Как бы мы ни пытались забыть, зашвырнуть прошлое в дальние, глухие углы памяти, ничего не выйдет, оно всегда с нами.

А может, не в этом вовсе дело? А просто… ну вот, совсем просто: ты исчерпала меня и уходишь к другому…

Ненавижу этого гения!

Я посмотрел на Андру. Она беззвучно плакала, наклонив голову и прикусив губу.

Жалость? Пусть жалость, пусть всё, что угодно. Только не могу я видеть, как ты плачешь. Ни в чём тебя не виню. Ты такая, какая есть.

— Не плачь, — сказал я. — Ты права.

«Какой же ты мужчина?» — читал я в осуждающем взгляде бородатого бога.

«Идиот!» — потрясали копьями викинги.

«Сумасшедший!» — вкрадчиво шелестели за окном плети виноградного вьюнка.

— Ты нужнее ему, — сказал я. — Все равно у нас не жизнь, а сплошная разлука. А потом я улечу надолго. Может, до конца жизни… Не плачь. Вот, выпей вина, — Андра покачала головой.

…Я смутно помню, как очутился на этом трамплине, над ослепительной полосой искусственного снега, круто уходящей в голубую бездну. Я даже не помнил, как называется этот дивный курортный городок в гуще Тюрингенского леса и как мы туда попали.

Костя не пускал меня, он был сильнее, и я сам не понимаю, как мне удалось вырваться. Я поднялся на трамплин и кое-как закрепил на ногах лыжи и выпрямился, чтобы набрать воздуху перед прыжком…

Нет, не с этого надо начать. Не с этого.

По-настоящему хорошо я помню только, как уходила Андра. Я убедил её, что нет смысла пропускать вечернее заседание конгресса, и она, приведя в порядок лицо, медленно пошла меж столиков к выходу. Я не смотрел на неё, но слышал каждый её шаг. Каждый шаг — будто удар по сердцу. Ты-силь-ный-Улисс-ты-силь-ный… Потом я увидел её в окно. Она остановилась на площадке перед кафе, в жёлтом костюме под распахнутым черным пальто, и оглянулась на окна кафе.

Я поспешно отвёл взгляд. Подперев подбородок кулаком, я смотрел на чёрный борт «Челюскина», зажатый льдами. Не помню, сколько времени я так сидел. За окном стало смеркаться, в зале вспыхнул свет. Надо было куда-то девать себя. Я взял свой стакан и направился к Косте Сенаторову и его шумной компании.

И вот с этого момента в памяти у меня появились провалы.

Помню, как парень с презрительной губой — звали его Готфрид, но называли уменьшительно: Готик, — держа в одной руке стакан, а другой обнимая меня за шею, читал свои стихи. Толстушка восторженно смотрела на него и шёпотом повторяла за ним слова. Костя подливал мне вина. Был ещё там на редкость жизнерадостный брюнет с усиками, он то и дело принимался бурно хохотать, даром что в стихах не было ничего весёлого. Рядом с ним сидел молчаливый человек с печальными глазами навыкате, он наливался вином, его тонкие нервные пальцы слегка дрожали.

Мне стихи надоели, я стряхнул с себя руку Готика.

— Что, не нравится? — воинственно спросил он, жарко дыша мне в лицо.

— Нет, — сказал я.

— Ну, так уходи отсюда! — закричал Готик. — Иди к своему Ребелло, к Травинскому, ко всем этим бездарностям. Иди и слушай их дурацкую писанину!

Костя одним движением руки отодвинул его от меня вместе со стулом.

— Сиди, — сказал Костя и налил мне ещё вина. — Никуда я тебя не пущу. Сто лет не виделись. Не обращай на него внимания, — кивнул он на Готика. — Он парень ничего, только надо к нему привыкнуть.

Надо было уйти. Но куда? Дома у меня теперь не было. Дом стоял с тёмными слепыми окнами.

Из тумана выплывали лица, я слышал обрывки фраз, голос Кости гудел над ухом…

— Славные ребята… Вот этот, чёрный, марсианин, знаешь какой весёлый? Начнёт всякие истории… держись! Ему скоро на Марс возвращаться. Завтра, кажется… Доктор тоже… Не смотри, что он молчит.

Проснулся я в номере какой-то гостиницы и так и не сумел вспомнить, как сюда попал. Я подошёл к окну. За ажурными мачтами инфор-глобуса текла спокойная, серебристая на утреннем солнце река. На том берегу виднелась окраина города, старого и тесного. Я видел, как из дверей гостиницы выходили люди и направлялись к станции трансленты. Голова у меня была тяжёлой, и не было спасения от тоски.

Вошли Костя с Марсианином.

— Ну как, выспался? — закричал Костя с порога. — Одевайся, пойдём перекусим! Неман хорош, а? Красавица река! Выкупаться не хочешь? Нет? Ну и не надо! — Он засуетился, полистал расписание аэропоездов, бросил, схватил графин с каким-то освежающим напитком, заставил меня отпить.

Марсианин, ещё сонный, топорщил чёрные усики.

— Эх, ребята, — сказал он, зевая, — кончается мой отпуск. Надо на Марс возвращаться.

— Он у тебя неделю назад кончился, — заметил Костя.

— Ну и что? Не могу я, что ли, ещё недельку погулять? Пожил бы ты с моё на Марсе… Вот завтра улечу от вас. А сегодня погуляю ещё. Долго вы будете собираться?

— Ты пойди в кафе, закажи что-нибудь, — сказал Костя, — а мы сейчас спустимся.

Марсианин вышел.

— Славный малый, — сказал Костя, сев на подоконник. — Он знаешь кто? Техник на климатической установке. Там, на Марсе. Одевайся, Улисс, чего ты стоишь как приклеенный? Сколько мы не виделись! Знаю, ты занят, летаешь, но хоть разок вызвал бы меня по видео, а? Ладно, ладно, знаю… С тобой вчера, если не ошибаюсь, Андра сидела, студентка Веды Гумана, она что — жена?

— Нет, — сказал я. — А ты тоже в отпуску?

— Я? Понимаешь, Улисс, надоело на батискафе. Ну что это — водоросли и водоросли. Не по мне эта подводная агротехника. Я, знаешь, может, в Гренландию махну. Там огромную ремонтную базу строят, им вертолётчики нужны позарез. Как ты думаешь?

— Неплохо, по-моему.

— Boт и я так. Хоть на вертолётах полетать… На днях махну туда. Может, завтра…

— Костя, — сказал я, натягивая брюки, — как мы очутились тут, на Немане?

Он спрыгнул с подоконника, забегал по комнате.

— Ты вчера заснул! Сидел, сидел, и вдруг — хлоп, заснул. А мы как раз собирались лететь с последним аэропоездом. У нас Доктор… как бы сказать… не забывает в расписание заглянуть. Он знаешь какой славный? Молчаливый немного… Ну, мы взяли тебя под руки…

— Ясно, — сказал я. — Пойдём.

Когда мы выходили из комнаты, загудел мой видеофон. Я вытащил его из кармана и швырнул на кровать.

Внизу, в гостиничном холле, у стола администратора стоял Доктор. Мы с Костей подошли к нему.

— Возможно, нам придётся задержаться на два-три дня, — говорил Доктор.

— Как вам угодно, — с ледяной вежливостью ответил администратор. — Никто не вправе вас торопить. Я говорю лишь о том, что получатся крайне неприятно, если приедут занятые люди и придётся им отказать за нехваткой мест…

Костя потащил меня в кафе. Там уже сидел за столиком Марсианин. В высоких стаканах пенилось золотистое вино. Мы выпили, и Марсианин принялся рассказывать какую-то историю, то и дело взрываясь хохотом. Пришёл Доктор. Он залпом опорожнил свой стакан и сказал тихим голосом, что здесь ничего интересного нет, и, пожалуй, лучше всего будет улететь аэропоездом в шестнадцать сорок. Пальцы у Доктора слегка вздрагивали.

— Куда вы хотите лететь? — спросил я.

— Да, в общем-то, всё равно, — сказал Костя. — Этот поэт, что вчера с нами сидел, кажется, на Цейлон собирался. Может, махнём и мы? А, Улисс?