Пятое время года - Ксения Михайловна Велембовская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К вечеру, наплакавшись, горе-учительница садилась проверять тетрадки с синими каракулями или занималась сама, потому что позабыла все, чему учили в институте. На уроках дрожала от страха: вдруг ребята зададут какой-нибудь сложный вопрос? Особенно трудно было с правописанием наречий, страдательных причастий прошедшего времени и кратких прилагательных — где пишутся два «н», где одно?
Честное слово, она очень старательно готовилась к урокам! И все-таки опозорилась на уроке литературы в девятом классе, сама же вызвавшись заменить заболевшую учительницу: рассказывая ребятам о Гоголе, перепутала Николая Первого с Александром Первым. Славе о такой непростительной ошибке она не сказала бы ни за что — засмеет, а Вере Константиновне призналась.
— Ох, и насмешила ты меня!.. Ну, хватит тебе рыдать, перестань! Не плачь, Инуся, прекрати, я прошу тебя! Хватит, не реви. В конце концов, по большому счету, ни Александр, укокошивший собственного папашу, ни тем более Николай Палкин не стоят того, чтобы из-за них так убиваться.
Короткие весенние каникулы показались длинными-предлинными. Первого апреля она с радостью помчалась в школу, соскучившись без своих замечательных ребятишек и новых подружек — учительницы пения Елены Ивановны и географички Ольги Викторовны. После уроков так приятно всем вместе попить чайку в школьном буфете! Поболтать на отвлеченные темы или обсудить сложные педагогические вопросы, например, как убедить Сидоркина из 6-го «Б» не вырезать ножом на последней парте неприличные слова и не курить в туалете.
В школе пригодились все кофточки, юбочки, платья. Даже одиннадцати-двенадцатилетние девочки восторженно шушукались, когда, красиво одетая и с модной стрижкой под Мирей Матье, она входила в класс. Подружкам из других классов девчонки хвастались, что их Инна Алексеевна — самая-самая симпатичная из всех училок.
Мужская часть педагогического коллектива была весьма немногочисленной, но неожиданно нашелся страстный поклонник — очень пожилой учитель математики, говорят, еще успевший закончить нижегородское реальное училище, лысоватый Степан Александрович Терентьев, которого мальчишки прозвали Тетеревом. Каждое утро, направляясь на урок с журналом под мышкой, он считал своим долгом кокетливо сощурить глаза и многозначительно прошептать: «Сегодня, Инна Алексевна, вы еще прекраснее, чем вчера!» Поскольку Степан Александрович был сильно глуховат, его тайные признания звучали довольно громко, и вся учительская покатывалась со смеху.
В общем, все было бы замечательно, если бы с каждым годом, месяцем, днем, проведенным среди милых, умненьких детишек, не становилась все более навязчивой, а потом и маниакальной мысль о собственном ребенке.
Забыв былую застенчивость, глупый стыд, раздражительная, непохожая на саму себя, она ходила от одного врача к другому. Весь душный июль выдавшегося на редкость жарким лета провалялась в больнице. Закончилось тем, что не было ночи, чтобы не снились кошмары: белые халаты, гинекологические процедуры, голые младенцы, мучительные роды. Разбуженный стонами и криками, Слава спросонья ужасно злился: тебе давно пора лечиться у психиатра! Дождливыми осенними ночами, и в самом деле безумная, она уже и спать не могла.
Однажды утром в учительскую ворвалась посвященная во все страдания Ольга Викторовна и, задыхаясь от нетерпения, радостно зашептала на ухо, что знакомая знакомой ее знакомой, которую все врачи в один голос уверяли, что у нее никогда не будет детей, поехала в Москву, в платную поликлинику на Арбат, к доктору медицинских наук Кузьмичкиной и на днях прекрасно забеременела!..
Доктор медицинских наук Кузьмичкина — белый квадрат с ярко-красными губами — взяла конверт с пятьюдесятью рублями, сверх тех, что были заплачены в кассу, и небрежно сунула в ящик стола. Не обращая ни малейшего внимания на дрожащую в ожидании приговора пациентку, доктор наук продолжала беседовать по телефону, видимо, с маклером насчет обмена своей двухкомнатной «хрущевки» в Зюзино на трехкомнатную квартиру у метро «Аэропорт». Наговорившись про потолки три метра, дубовый паркет, широкие подоконники, лоджию и раздельный санузел, Кузьмичкина поднялась и ушла. Вернулась сердитая и принялась с раздражением заполнять медицинскую карту. Услышала про аборт и брезгливо скривила кроваво-красные губы:
— Надо было головой думать, а не другим местом.
По Арбату, как по трубе, гулял ноябрьский сырой, резкий ветер. Сопротивляться ему не было ни сил, ни желания — не все ли равно? Ветер занес в темный, пустынный переулок, и из глаз брызнули слезы.
От троллейбусной остановки до родного дома она летела, как сумасшедшая, теперь, когда не осталось никакой надежды, охваченная желанием наконец-то поделиться с мамой всеми своими тайными обидами, горестями и бедами и, пока не вернулся с работы папа, поплакать вдвоем на диване в угловой комнате…
— Где же ты так долго, Инусь? Я уже начала волноваться. А у нас тетя Галя Балашова и Женечка. Ты прости, мы не дождались тебя и сели ужинать. Мой ручки, дружочек, и присоединяйся.
Тетя Галя рассказывала что-то смешное, и мама с Женькой хохотали. Им было весело.
— Добрый вечер.
— Инуся, рыбка моя, прекрасно выглядишь! Иди, я тебя поцелую… У-у-у, ты моя ласточка! Давай докладывай нам, как ты там живешь в своем Горьком.
— Спасибо, все хорошо. А вы как? Как Вики?
Сразу погрустнев, тетя Галя отложила надкушенный пирожок и с тяжелым вздохом пожала плечами:
— Да как Вики? Ты же знаешь, выгнала она своего Нилыча. Между нами, девочками, говоря, ну что это за мужик, у которого то голова болит, то, извиняюсь, жопа? Ладно бы еще был человек хороший, а то ведь полное дерьмо! Бездарь, ревнивец, скряга! Так обидно, что девочка потратила на него свои лучшие годы! Главное — детей не завела. Ты ж понимаешь, рыбка моя, какие могут быть дети, когда мужику восьмой десяток и он после двух инфарктов? И перспектив в этом смысле, боюсь, уже никаких. Сейчас появился у Вики какой-то оператор с Научпопа. Говорят, дико талантливый и парень очень неплохой, но пьяница, так что лучше ты меня и не спрашивай!
— Вы не огорчайтесь! Зато у Вики интересная, творческая жизнь.
— Я тебя умоляю! Какая творческая жизнь? Кому сейчас нужны актрисы с ее внешностью? В кино нынче одни дуньки и матрены, и чем страшней, тем лучше. В театре тоже беспросветный мрак. Сплошные интриги. Одним словом, гадюшник. — В своей обычной манере обвиняя в неудачах Вики кого угодно, только не ее саму, сегодня тетя Галя возмущалась как-то вяло, неохотно, без прежнего пафоса. Чувствовалось, что Вики для нее — больная тема.
— А дядя Володя как, здоров? Передавайте ему, пожалуйста,