Предрассветные миражи - Ника Муратова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кристину всегда очень волновало то, что Кира, возможно, лишь использует Глеба в своих целях. Не знаю, не могу сказать, ведь чужая душа, как известно, потемки. И до сих пор не понимаю, зачем Кира допустила этот роман. То ли действительно сама увлеклась, то ли настолько хладнокровно и расчетливо разыграла партию… Надеюсь все же, что первое, не до такой же степени Кира была расчетливой и холодной. Она казалась Глебу стойким оловянным солдатиком. Он по-доброму подсмеивался над ее вечным стремлением действовать, идти на таран, не отступать, добиваться своего, завоевывать, побеждать. Его не раздражали в ней даже ее перфекционизм и чрезмерная трезвость ума. Он мечтал, что когда-нибудь сможет показать ей, как прекрасно иногда жить без ежедневной рутины и ежеминутного расписания. Не успел.
Он взял с Кристины слово, что она не расскажет никому из нас о его болезни. Не хотел, чтобы его жалели. Не хотел выглядеть в глазах Киры умирающим больным. На что он надеялся? И мог ли вообще надеяться на что-то со стороны Киры? Подавала ли она ему надежду? Никто этого, кроме них двоих, не знает. Как и большинство безнадежно больных, он наивно надеялся, что проживет дольше, чем предсказывали врачи. Что бессимптомный период, когда болезнь словно спит, но в то же время молча разъедает человека изнутри, продлится долго, давая ему время насладиться жизнью. А может, он знал, что конец близок, и поэтому так свободно отдался своему чувству, раскрыл себя для совершенно безнадежной, бессмысленной любви. Хотя можно ли вообще назвать любовь бессмысленной? В каком-то роде любая любовь не имеет смысла. Это просто любовь, она приходит и уходит, делает человека счастливым или несчастным, берет в свои руки контроль над его мыслями, сердцем, поступками. Было бы намного спокойнее жить без любви, руководствуясь лишь симпатиями. Симпатии — они безобидны, они управляемы, от них не теряешь голову. Чего не скажешь о любви.
Глеб раскрыл себя для любви и поплыл на ее волнах, а Кира не сделала ничего, чтобы остановить его. Когда я как-то сказала об этом Кристине, она ответила, что, может, это и к лучшему. Даже если Кира не питала ответных чувств, если бы она оттолкнула Глеба, это могло бы стать для него настоящей трагедией. А так он сохранил улыбку на губах до последнего дня, хотя и не позволил себе увидеть ее на прощание.
Глеб слег в больницу практически сразу после того, как история со статьей разрешилась. На Кристину тогда не раз выходили заинтересованные лица, которые предупреждали о последствиях ее неразумного поведения. Слава богу, до реальных неприятностей не дошло. Кристина согласилась, что больше не будет вмешиваться в это дело, в основном из-за Андрея, а также из-за того, что разборки бизнесменов между собой ее не интересовали. Как раз тогда Глеб сообщил Кире, что все в порядке, и сказал, что уезжает. Он чувствовал себя неважно и знал, что вскоре может уже не встать с постели. Кристина предлагала все продать и поехать за рубеж, чтобы попробовать прооперироваться там, но Глеб наотрез отказался.
— Если бы я и согласился сейчас потратить все деньги, то только для того, чтобы попасть в какое-нибудь древнее индейское племя или отдаленный буддийский монастырь. — говорил он. — Там бы еще меня, возможно, вылечили. И то при условии, если бы я верил в чудо. А я, увы, в чудеса уже не верю.
Он увял так быстро, что в это невозможно было поверить. Как раз тогда, когда я сообщила Кристине о назначении Андрея, она сообщила мне о его болезни. Я еще удивилась, почему это она так равнодушно отреагировала на новость о моем брате.
— Ты все еще считаешь, что ему не стоит продолжать заниматься политикой? Я уже бросила это бесполезное занятие, думать за него, — пыталась я разрядить атмосферу тоски, которая окружала ее. — И тебе советую. Займись своим ребенком и мужем, вы ведь вечные странники, поезжайте куда-нибудь. Хотя, я слышала, что Глеб один собирается в Тибет? Это правда?
— Хочешь, я покажу тебе, где находится его Тибет?
— Не поняла…
— Поехали, я как раз туда.
— Прямо сейчас?
— Да, это намного ближе, чем тебе кажется.
При этом она ничуть не шутила. Напротив, она чуть не плакала. Мы поехали на ее машине, и всю дорогу она молчала. Я пыталась еще шутить, задавать вопросы, но, видя, что она не настроена разговаривать, тоже замолчала, вжавшись в автомобильное кресло в предчувствии чего-то неотвратимого. Мы выехали за город и ехали еще где-то около получаса, пока не подъехали к опрятному двухэтажному зданию. Я безрезультатно пыталась найти надпись над входом, но ее не было. По внутреннему устройству я догадалась, что это что-то вроде частной клиники — комнатки-палаты вдоль коридора, отдельная комната, где несколько человек играли в шахматы и читали книги. Позади здания находился уютный сад со скамейками, так что пациенты могли отдыхать на свежем воздухе. Люди в белых халатах сновали по помещению.
— Это что-то типа санатория? — спросила я, когда мы остановились на пороге здания у выхода в сад.
— А тебя ничего не настораживает в пациентах? — Кристина прищурилась, высматривая кого-то среди гуляющих.
Я пригляделась повнимательнее. На просто оздоравливающихся пациентов они не были похожи. К тому же многие из них, даже женщины, носили на голове либо банданы, либо шапочки, из-под которых не выбивалось ни единого волоса. Даже немедик знает, что такой эффект дает химиотерапия. Мне стало плохо до черных мушек перед глазами.
— Они все больны раком?
— Угадала. Но не просто больны. Они все безнадежно больны. Это так называемый хоспис — прибежище для умирающих от рака. За ними здесь надлежащий уход, спокойная обстановка, психотерапия, духовные беседы. Все, что хочешь, — на выбор. Они все знают о своем диагнозе и хотят прожить последние дни в мире и спокойствии.
— Но почему тогда не дома?
— Здесь уход, который дома дать невозможно, если только не наймешь специальную медсестру. У нас маленький ребенок в доме, и он выбрал это место, потому что… — Она сделала паузу, собираясь
