Мелькнул чулок - Элизабет Гейдж

Шесть лет назад он подготовил по личной просьбе Хармона Керта материалы по некоторым голливудским режиссерам и звездам. Гонорар был исключительно высоким, а работа, по стандартам Уолли, легкой. Люди Голливуда никогда не умели как следует скрывать свои похождения.

Уолли взял эту работу, чтобы позабавиться, но решил продолжить после того, как лучше узнал Керта. Личная жизнь жертв Керта не особенно интересовала детектива, он все это уже тысячу раз видел. Но сам Керт – дело другое. Такие особи редко встречаются и заслуживают более пристального изучения.

Хармон Керт думал, что использует Уолли для своих целей, как охотник – дорогое ружье.

Он и представить не мог, что у Уолли Дугаса были свои причины помочь Керту сделать так, чтобы грехи этих известных людей выплывали наружу, преследовали и терзали их. И, если эти мотивы изменятся, бомба, которую держал Керт, вполне может разорваться у него в руках.

Глава VI

В среду днем Энни и Эрик Шейн начали репетировать с Дэймоном Рисом. По требованию Риса Энни приехала к нему домой пораньше и разделила с ним легкий ланч, после чего девушка уселась, глядя в сценарий и чувствуя, как бешено колотится сердце. Она была одета в джинсы и легкую блузку; амулет из слоновой кости свисал с золотой цепочкой.

Дэймон Рис расположился на старом складном стуле и играл на скрипке своего любимого Баха. Запах чапарраля из близлежащих каньонов проникал через открытые окна. Минуты тянулись, как часы, по мере того, как ленивое полуденное солнце медленно плыло над горами.

Вскоре Энни поняла, что просто сойдет с ума, если ожидание продлится еще несколько минут. Неужели Рис заметил, как она расстроена, и ничего не говорит, чтобы держать ее на взводе – тогда она сможет вложить больше энергии в чтение.

Наконец за окном послышался шум мотора; прозвенел звонок. Энни не задумываясь встала, чтобы открыть дверь.

На пороге стоял Эрик Шейн. Он оставил мотоцикл на подъездной дорожке. Парализованная, безмолвная, словно громом пораженная Энни тщетно искала подходящие слова приветствия.

Эрик пришел ей на помощь. Он усмехнулся и протянул руку. – Как поживаете? – выпалила Энни, смущенно улыбаясь и наблюдая, как исчезают ее пальцы в большой мужской ладони.

– По всему городу развешаны ваши фото, – сообщил Эрик. – По-моему, вы совсем меня затмили.

– О, мистер Шейн, – запротестовала Энни.

– Зовите меня Эрик. Вы ведь обещали, помните? Он придержал двери и дал ей пройти.

– И не беспокойтесь о том, что можете превзойти кого-то. Вы в роли Лайны должны привлечь внимание публики, причем заслуженно. Могу я звать вас Энни?

– Конечно, – вспыхнула она, заметив, как на пороге гостиной появился Дэймон Рис.

Мужчины обменялись рукопожатиями и шутливыми дружескими приветствиями. Шейн стянул свитер, оставшись в трикотажной рубашке, обтянувшей мощные плечи, и выцветших джинсах.

Энни не могла заставить себя отвести глаз от длинных ног, упругих бицепсов, сильных рук и мощной шеи под густыми красивыми волосами. Камера не могла схватить всех оттенков, переходов, пластики актера, которые были в нем в жизни.

Он казался более уверенным, но одновременно был больше погружен в себя, чем на экране, а простота в обращении и дружелюбие довершали впечатление об Эрике как о человеке, перед которым невозможно устоять.

– Кофе, Эрик? – спросил Рис. – Чай? Виски?

– Чай со льдом, если можно.

Дэймон Рис исчез, предоставив Шейну улыбаться сконфуженной Энни. Эрик постукивал о колено папкой со сценарием. Несколько секунд показались девушке вечностью. Когда Рис вернулся, стояла такая тишина, что было слышно даже, как ходит по кухне Кончита.

Секунду спустя она появилась с подносом, на котором стояли стаканы. Рис в это время показывал Шейну последние изменения, внесенные в сценарий.

– Ну что ж, – улыбнулся Дэймон партнерам. – Начнем с вашей первой совместной сцены.

Каждый из них открыл сценарий. Энни откашлялась. Она знала, что должна читать первой – диалог начинался с реплики Лайны, когда она, крутя педали велосипеда, словно школьница, которой вовсе не была, обращается к Терри, возвращавшемуся домой с вокзала.

Шейн не сводил глаз со сценария, ожидая, пока Энни войдет в образ и произнесет первые слова. Девушка мысленно перекрестилась.

«Ну вот, ничтожество, твоя очередь», – вздрогнув, подумала она.

Они прочли первую сцену пять раз, прежде чем идти дальше.

Реплики Лайны и ее движения были исполнены двойного смысла. В начальных сценах с Терри ей необходимо казаться невинной и молодой. Тот, со своей стороны, должен отнестись к ней снисходительно и покровительственно… до первого робкого поцелуя. Игре Энни необходимо придать такую утонченность, чтобы зритель, как и сам Терри, смог понять, насколько она расчетлива, только тогда, когда будет уже слишком поздно.

Энни делала все от нее зависящее и смиренно принимала резкие, но все же достаточно сдержанные указания Риса.

Тем временем она слушала чтение Эрика Штейна с возрастающим восхищением. Очевидно, перед тем как прийти сюда, он много работал над ролью. В игре Эрика было нечто задорное, мальчишеское, и в то же время уязвимое, какой-то скрытый надлом. Вызывающая внешность скрывала оттенки характера невидимой, но плотной завесой. От него, как и от Энни, требовалась мотивация каждого слова. И Эрик делал это с ритмичной точностью и богатством оттенков, поражавших Энни.

Но где-то в глубине души она чувствовала огорчение и беспомощность. Те акценты и ударения, над которыми она так много работала бесконечными вечерами перед зеркалом, казалось, давались Шейну без всяких усилий. Она чувствовала себя музыкантом-любителем рядом с виртуозом.

Энни слышала, как в перерывах мужчины обсуждали Терри, и с безошибочной интуицией тут же соглашались относительно деталей и нюансов образа и способов передачи их на сцене.

«Зачем я им нужна?» – угнетенно думала Энни. – Они гениальны, истинные мастера своего дела, а она – пятое колесо в телеге, профан, неспециалист, безнадежная тупица, неспособная быть с ними на равных.

По мере того, как день клонился к вечеру, она казалась себе все более ничтожной. Даже южный акцент куда-то пропал. Желудок сжался от голода, и она с каждой минутой слабела.

– Простите, сказал Шейн после того, как Энни совершенно отвратительно произнесла реплику, – это я виноват, не с той интонацией прочел. Если вы не против, пройдем это место еще раз, и я смогу задать нужный темп.

Рис ничего не сказал и не поднял глаз от сценария.

К изумлению Энни, Шейн действительно слегка изменил артикуляцию, по-иному расставив ударения, и это дало возможность более выигрышно выделить место Лайны в ритме сцены. Ободрившись, Энни прочитала свои реплики с чем-то вроде требуемого от нее апломба и краем глазам заметила, как Рис почти неуловимо кивнул.