Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг. - Николай Ильюхов

31 января началось наконец восстание во владивостокском гарнизоне, чего и поджидал наш бронепоезд. Боям и здесь не суждено было развернуться. Одна за другой воинские части без выстрела объявляли себя сторонниками революционных частей. Бронепоезд 1-го Дальневосточного полка, получив сведения о событиях во Владивостоке, через несколько минут занимает станцию Первую Речку и затем вступает в город. Верные колчаковскому правительству офицеры арестовываются и из своих штабных кабинетов и канцелярий отправляются в тюрьму, только что освобожденную революционерами. Генерал Розанов со своей свитой, генералитетом, контр-разведчиками и высшим чиновничеством, лишившись последнего солдата, который был бы готов защищать прогнившую до конца белогвардейскую власть, скрывается в японском штабе, откуда его на крейсере отправляют в Японию. Гостеприимство самураев избавляет всю эту банду от суда революционного трибунала. Более дальновидная буржуазия, — вернее, та ее часть, карманы которой не были еще пусты, — предусмотрительно поспешила распроститься со своей родиной задолго до прихода партизан и отправилась в неизведанный путь эмигрантских скитаний; остальная же часть, скрепя сердце, вынуждена была примириться с мыслью, что все их надежды на реставрацию контрреволюционного режима разрушены и Приморье, этот последний оплот реакции, должно перейти в руки партизан, которых буржуазия так смертельно ненавидела. В Приморьи за время гражданской войны, особенно после отступления белых с Урала и из Западной Сибири, скопились целые полчища родовитой дворянской аристократии, политических дельцов, всякого рода спасителей отечества, начиная от попов и придворных проституток и кончая маститыми эсерами и меньшевиками. Все они с прибытием во Владивосток партизанского бронепоезда в ужасе засуетились, карабкаясь во все щели в надежде скрыть себя от дневного света, наступившего после глухой ночи реакции, террора и надругательства. В это же время красные знамена, лихие партизанские песни, боевые лозунги, привезенные из таежных сопок, дружно и с гордостью подхватывались на фабриках и заводах; городские улицы, запруженные пролетариями, восторженно приветствовали партизан. События 28—31 января 1920 г. представляли собой в сущности широкое поголовное братание когда-то смертельно враждебных друг другу партизанских отрядов и солдат колчаковской армии.

31-ое января — дата партизанского переворота или, как его еще называют, бескровного переворота. Разложившийся вконец труп контр-революции уже не обладал способностью сопротивления партизанам. Никакие меры империалистических держав не могли воскресить этот труп. Японская экспедиционная армия, к тому времени одиноко оставшаяся на территории Дальнего Востока, очутилась перед альтернативой — или вступить в открытую войну с партизанами и тем самым стать на откровенный путь аннексий, или примириться с поражением реакции и дать нам возможность занять города. Естественно, что второй путь, как бы он ни был опасен, являлся более выгодным с точки зрения момента. Вследствие этого японцы не вмешивались в происходящие события и тактике вероломства предпочли — пока что — тактику дипломатических нажимов и интриг. Со взятием городов Владивостока, Никольск-Уссурийска, а затем Спасска и Имана перед партизанами оставалась задача овладеть Хабаровском, где продолжал еще держаться дегенеративный атаман Калмыков, прославившийся дикой ненавистью к революции и необычайной жестокостью.

Во Владивостоке для руководства революционной армией, теперь возросшей до 40 тысяч человек, был создан Военный совет, возглавляемый т. Сергеем Лазо. Против Хабаровска Военный совет отправил экспедицию в составе трех полков под командой Булгакова-Бельского. Атаман Калмыков, войска которого вообще не отличались боеспособностью и представляли сброд утопавших в пьянстве и воровстве бандитов, не оказывал никакого сопротивления наступлению нашей экспедиции. Поэтому овладение Хабаровском произошло через четыре дня. За этот срок экспедиция прошла около 600 верст почти без единого выстрела. В ожидании прихода в Хабаровск красных, Калмыков, отказавшись от мысли о сопротивлении, все четыре дня буйствовал в городе, расстреливал направо и налево без разбора всех, кто вызывал хоть тень подозрения в сочувствии советской власти. Эти четыре дня были самыми мрачными днями белогвардейского террора. Вся атаманская банда, кажется, решила перед своей гибелью вдоволь натешиться и возможно полнее удовлетворить свои звериные инстинкты. Женщины не показывались на улице, боясь сделаться жертвой золотопогонной сволочи. Улицы замерли. Никто не мог рассчитывать на то, что ему не пустит пули в лоб любой разгуливающий по улице пьяный солдат. С утра и до вечера шла стрельба распоясавшейся шайки. Тюрьмы разгружались от арестованных революционеров, которые целыми партиями «выводились в расход». Город переживал дни безысходных страданий, страха и издевательств. За сутки до вступления наших войск в Хабаровск грабежи стали переноситься с частных домов на государственные учреждения. В первую очередь был разграблен Государственный банк, все ценности которого калмыковцы поделили между собой. Разделавшись со всеми, атаман Калмыков, кичившийся всегда своей храбростью и удалью, со всей своей ватагой заблаговременно покинул город и бежал на китайскую территорию, где после, по настоянию нашего правительства, был интернирован и вскоре был убит.

Таким образом вся губерния была очищена от белобандитов, 18 слишком месяцев терроризировавших рабочих и крестьян. Победа осталась на стороне партизан, выковавших в процессе борьбы свою собственную партизанскую стратегию, против которой не мор устоять тысячелетний опыт ведения войн господствующих классов. В это время Красная армия безостановочно продвигается вглубь Сибири. 8 января она занимает Красноярск, затем Иркутск. Деморализованная армия Колчака не находит в себе сил оказать сколько-нибудь существенное сопротивление. В январе в Иркутске происходит восстание гарнизона, и там образуется эсеро-меньшевистская «розовая» власть. Она пытается приостановить процесс разложения белого движения. Представитель этого правительства, меньшевик Ахматов, по прямому проводу долго убеждает Колчака (который в это время спешил в Иркутск, боясь попасть в плен к красным) в необходимости изменить политику и немедленно издать указ о привлечении к государственному управлению демократической общественности, чтобы при ее помощи можно было вновь создать единый антибольшевистский фронт. Но напрасны были иллюзии и надежды проституированной демократической общественности.