Мерцающий пруд - Филлис Уитни

Просьбы о сочувствии всегда доходили до него, и Джемми не стал дальше упрашивать. Лора разделась и вымылась с головы до ног. Потом до яркого блеска расчесала свои длинные волосы и сильно растерла голову полотенцем, стремясь избавиться от тошнотворного запаха дыма. Потом она закрыла ставни и легла, обессиленная.

Едва ли бывает в жизни момент приятнее, утомленно думала она, чем первое соприкосновение усталого тела с мягкостью постели, момент расслабления ума и тела, момент мгновенного засыпания.

Какое-то время в голове проносилась мешанина событий дня. Потом пришел глубокий сон и смыл бессмысленную череду. Она долго спала глубоким сном. Но когда сознание начало пробуждаться, она ощутила ход времени. Подняв отяжелевшие веки, она обнаружила, что в комнате темно и только слабый лунный свет серебрит щели ставен. Она проспала до ночи.

Лора поморгала, чтобы сбросить тяжесть с глаз, и постепенно они привыкли к мраку. В комнате что-то изменилось, что-то было не как обычно. Она повернулась на бок, чтобы получше рассмотреть что-то, темневшее недалеко от кровати. Скрипнуло кресло-качалка, и она окончательно проснулась. Кто-то был в кресле, ждал ее пробуждения.

— Джемми? — тихо окликнула она. Фигура в кресле пошевелилась.

— Не Джемми, — отозвался Уэйд.

Он подошел к ее туалетному столику за свечой, она зажмурилась от яркого света. Когда она открыла глаза, Уэйд уже вернулся в свое кресло и тихонько покачивался.

Пламя свечи освещало только маленький круг у него за спиной, фигура оставалась в тени, выступая слабыми контурами, лица не было видно. Бессмысленное волнение прошло. Сейчас она была спокойна, и был мир.

«Он мой муж, — думала она. — Я не хочу сердиться на него или жалеть его, или обвинять. Я хочу только научиться любить его».

Эта мысль была настолько необычной, что изумила Лору. Странно, в ней не было измены старой любви. Девушка, которой она была в прошлом, всегда будет принадлежать Мартину. Но та девушка была коконом, из которого вырос кто-то новый, и это новое существо было одиноко и жаждало любви. Тем не менее, желание любви не было еще любовью, думала она печально, но оно увеличивало ее нежность к Уэйду.

— Почему ты остался у меня? Почему ждал моего пробуждения?

— Мне было одиноко, — просто ответил он. — Я хотел быть рядом с тобой.

Лору тронул ответ Уэйда. Ей хотелось подойти к нему легко и естественно, как положено жене к мужу: обнять его и прижаться к его губам в этой новой нежности. Но ее сдерживали робость и неуверенность. Ей нельзя поддаваться предательскому притворству, когда она так мало может честно отдать.

Она поднялась на локте.

— Который час?

— Около полуночи, — сказал он. — Лора…

В его голосе была теплота, нежность, почти любовь. Лора быстро увела разговор в сторону. Они оба не были готовы. Нежности недостаточно.

— Я голодна как волк, — сказала Лора. — Я только перекусила днем и не обедала. Как ты думаешь, мы можем совершить налет на кухню?

Он почти ощутимо ушел в себя, и то, что было в нем мгновение назад, исчезло. Но несмотря на это, он не сердился. Тон его был бодрым.

— Конечно, можем. Я тоже голоден. Сейчас я достану твой халат.

Он принес его из шкафа. Не старый, заношенный, а женственное одеяние бледно-голубого цвета, его подарок, открытый только через несколько дней после неудачного Рождества. Она скользнула в него и позволила ему принести ей и тапочки в тон халата, тоже его подарок.

— Вот! — сказал он. — Сейчас ты выглядишь легкомысленной, маленькой и беспомощной.

— И тебе хотелось бы, чтобы я была такой? — не могла удержаться от вызова Лора.

Он пошел к двери, держа в руке свечу. Желтое пламя тепло золотило его лицо, как будто серый холод в нем немного оттаял. Он с улыбкой покачал головой:

— Только если ты и есть легкомысленная и беспомощная. Я бы хотел узнать тебя такой, какая ты есть, Лора.

Она, не отвечая, вышла вслед за ним в коридор, и он освещал ей путь. В этой новой мягкости по отношению к ней была опасность. Внезапно почувствовав себя виноватой, она старалась превратить их полуночную трапезу в веселое приключение. Они закрыли дверь на кухню, заговорщически смеясь, чтобы не разбудить миссис Тайлер, и зажгли только свечи, чтобы кто-нибудь из слуг, увидев яркий свет, не пришел выяснять, что происходит.

В шкафчике со льдом был холодный цыпленок, оставшийся от обеда, и миска с картофельным салатом. Лора налила в стаканы густое молоко, привезенное утром в огромных бидонах. Она ела с аппетитом, в то время как Уэйд лишь немного попробовал того и другого, хотя раньше говорил, что проголодался.

— Тебе удалось успокоить Морган после того, как я ушел? — спросил он, когда их робкая попытка веселья иссякла.

— У нас не было хлопот, — ответила Лора. — Я стала вести себя как школьная воспитательница, и она сразу превратилась в плачущего ребенка и выполнила все, что я велела. Она заснула почти сразу.

— Ничего особенного она не сказала?

Лора подумала и решила быть откровенной. В этом доме было слишком много тайн и недомолвок.

— Она проговорилась, что ты ей все еще нужен и она будет биться за тебя с кем угодно.

Уэйд бросил салфетку на стол.

— Почему ей всегда хочется именно того, в чем ей отказывают? Даже в детстве ей всегда требовалось как раз то, что получить не удавалось. В ее чувстве ко мне нет любви, нет даже симпатии. На самом деле она меня презирала. И мне она сильно не нравится.

Лора съела последний кусочек мяса с куриной ножки и вытерла пальцы.

— Раз мы искренни друг с другом сегодня, позволь мне спросить тебя кое о чем?

— Я знаю, — сказал он грустно. — Ты думаешь о том случае в лесу, когда Джемми увидел нас. Ты хочешь знать, почему?

Она кивнула:

— Это — единственное, что никак не подходит к моим представлениям о тебе. Ты бы никогда не отвернулся от Вирджинии.

Он сделал быстрое, отчаянное движение.

— Нет, — сказал он. — И все же…

«И все же» — подумала Лора, вспоминая Адама.

— Я попробую рассказать тебе, что случилось, — сказал он с неожиданной решительностью. — Ты знаешь, что было время, когда я мог бы жениться на Морган?

— Знаю. И твоя мать рассказала мне о том дне, когда Морган замахнулась на нее раскаленными щипцами для завивки.

Он болезненно поморщился.

— В ней столько всего — в Морган. Все, что угодно, возможно. Так же, как и с моей матерью возможно все, что угодно. Даже сейчас я не знаю правду наверняка. Но Морган подошла ко мне в тот день в лесу со спокойным и ласковым видом, какой она иногда принимала в детстве и который всегда вызывал во мне отклик. Она ничего не добивалась, ничего не просила, только чтобы я выслушал ее. Потом она рассказала мне, что не набрасывалась на маму в тот день. Мама пришла выругать ее и угрожала, но хотя Морган злилась, она уверяла, что не сделала ничего, только слушала.