Дети Дюны - Фрэнк Герберт

— Кто такой Агамемнон? — вдруг спросила Ирулан.

— Ваше хваленое образование в школе Бене Гессерит говорит само за себя, — ответила Ганима. — Я все время забываю, что твой род слишком короток. Но моя память восходит к…

Она замолчала не желая нарушать хрупкий сон спящих в ее памяти предков.

— Что бы ты ни помнила, могу сказать, что твой курс очень опасен, потому что…

— Я убью его, — пообещала Ганима. — Он должен мне жизнь.

— Я не допущу этого, если смогу.

— Мы это и так знаем. Но у тебя не будет такой возможности. Алия отошлет тебя в один из южных городов, где ты и будешь находиться до тех пор, пока все не будет исполнено.

Ирулан негодующе покачала головой.

— Гани, я поклялась, что буду защищать тебя от любой опасности. Если потребуется, то ради этого я пожертвую жизнью. Если ты думаешь, что я буду спокойно отсиживаться за каменными стенами какой-нибудь джедиды, когда ты…

— Всегда найдется Хуануй, — сказала Ганима очень мягко. — Смерть — это всегда альтернатива. Я уверена, что из ссылки ты ни во что не сможешь вмешаться.

Ирулан побледнела и, забыв на мгновение обо всей своей подготовке, прижала ладонь к губам. Она столько заботы вложила в эту девочку, сейчас женщину покинули все чувства, кроме, может быть, животного страха. Губы ее задрожали, она заговорила, почти срываясь на крик:

— Гани, я не боюсь за себя! Ради тебя я могу броситься в пасть червю. Да, ты правильно сказала: я — бездетная жена твоего отца, но ты — это тот ребенок, которого у меня никогда не было. Я умоляю тебя… — слезы заблестели в уголках ее глаз.

У самой Ганимы подступил комок к горлу, но она не дала волю своей слабости.

— Между нами есть еще одна разница. Ты никогда не была в отличие от меня фрименкой. Это пропасть, которая разделяет нас. Алия знает об этом. Кто бы она ни была, это она знает твердо.

— Ты не можешь говорить, что Алия знает, — с горечью произнесла Ирулан. — Если бы я не знала, что она из Атрейдесов, то могла бы поклясться, что она желает уничтожить свою семью.

Откуда, собственно говоря, ты можешь знать, что Алия все еще Атрейдес? — подумала Ганима, удивляясь слепоте Ирулан. Она же из Бене Гессерит, а кто лучше Сестер знает историю Мерзости? Она не посмела бы даже думать об этом, не говоря уж о том, чтобы поверить в такую возможность. Должно быть, Алия испробовала на этой несчастной женщине кое-какие приемы своего колдовства.

— Я должна тебе воду. Поэтому я стану охранять тебя, — сказала Ганима. — Но твой кузен потерял это право. Так что не будем больше говорить об этом.

Губы Ирулан все еще дрожали, когда она вытерла глаза.

— Я очень любила твоего отца, — прошептала она. — Я даже не догадывалась, насколько, до тех пор пока он не умер.

— Может быть, он жив, — сказала Ганима. — Этот Проповедник…

— Гани! Иногда я перестаю тебя понимать. Неужели Пауль стал бы так нападать на свою семью?

Ганима пожала плечами и вгляделась в темное уже небо.

— Он может находить это забавным…

— Как ты можешь так легко об этом говорить?

— Чтобы не погрузиться в темную бездну, — ответила Ганима. — Я не издеваюсь над тобой. Бог видит, что нет. Просто я — дочь своего отца. Я человек, в котором посеяно семя Атрейдесов. Ты не станешь думать о Мерзости, а я могу думать только о ней. Я — предрожденная. Я знаю, что творится у меня внутри.

— Это глупое суеверие о…

— Не надо, — Ганима протянула руку к губам Ирулан. — Я — продукт проклятой селекционной программы Бене Гессерит, ее придумала моя родная бабка. Но это еще далеко не все.

Она ногтем разорвала кожу на ладони, из раны потекла кровь.

— Видишь, какое у меня юное тело, какая тонкая кожа… Но мой опыт… О, боги, Ирулан! Мой опыт! Нет!

Она выбросила вперед руку, видя, что Ирулан приблизилась к ней.

— Мне ведомо все то будущее, которое с таким тщанием исследовал мой отец. Во мне столько мудрости предков и столько же их невежества… и моральной неустойчивости. Если ты хочешь помочь мне, то сначала пойми, кто я.

Совершенно инстинктивно Ирулан наклонилась вперед и крепко обняла Ганиму, прижавшись щекой к ее щеке.

Боже, сделай так, чтобы мне не пришлось убить эту женщину! — подумала Ганима. — Не дай этому случиться!

На Пустыню незаметно опустилась ночь.

~ ~ ~

Позвала тебя маленькая пташка

С красным полосатым клювом.

Прокричала она над сиетчем Табр,

И отнесли тебя на могильное поле.

Лето проснулся от позвякивания водяных колец в волосах женщины. Он посмотрел в проем открытой двери своей кельи и увидел сидевшую там Сабиху. Полупогруженный в наркотический дурман, он увидел сейчас то, что открыло ему недавнее видение. Сабиха была на два года старше того возраста, когда большинство фрименских женщин уже замужем или, по меньшей мере, обручены. Следовательно, ее семья бережет ее для чего-то… или для кого-то. Девушка, очевидно, уже давно пересиживала свой брачный возраст. Затуманенное видениями зрение все-таки позволило ему разглядеть, что женщина похожа на образ из древнейшего земного прошлого: темные волосы и светлая кожа, глубоко посаженные глаза синие-на-синем, тень придавал им зеленоватый оттенок. У нее был маленький нос, большой рот и острый подбородок. Сабиха была живым сигналом того, что план Бене Гессерит известен — или о нем догадываются — здесь, в Якуруту. Они хотят возродить старый империализм фараонов с его помощью? Зачем же тогда эти попытки принудить его к браку с собственной сестрой? Несомненно, Сабиха не могла предотвратить этого.

Однако его тюремщикам план Бене Гессерит был известен. Но как они об этом узнали? Они не могли проникать в чужие видения. Они не могли бывать вместе с Лето там, где жизнь превращалась в подвижную мембрану, проникающую в иные измерения. Рефлексивные и повторяющиеся видения, в которых неизменно присутствовала Сабиха, принадлежали только и исключительно Лето.

Кольца снова звякнули в волосах Сабихи, и этот звук спугнул видение. Теперь он точно знал, где находится и чему научился. Это знание не могло быть стерто ничем. Нет, это не паланкин, не звон колец, не песня путников. Нет… Он находится здесь, в келье Якуруту, вовлеченный в самое опасное из путешествий: туда и обратно, к Аль ас-сунна валь-джамас, из реального мира чувств и обратно — в иллюзорный мир видений.

Что она делает там со своими кольцами, звенящими в волосах? О, да. Она готовит варево, которым будут потчевать сегодня его, Лето Атрейдеса, те, кто схватил его и держит в неволе. Это зелье, которое держит его в реальном мире только наполовину, будут давать ему до тех пор, пока либо он умрет, либо исполнятся планы его бабки. Каждый раз, когда он думал, что победил в этой схватке, они тотчас отсылали его назад, в небытие! Госпожа Джессика оказалась права — старая ведьма! Но кое-что надо сделать не откладывая. Все воспоминания о прошлой жизни всех его предков бесполезны до тех пор, пока не научится организовывать данные о них и не сможет вспоминать их по первому требованию. Сейчас эти жизни живут в условиях полнейшей анархии. Одна или несколько из них могут полностью подавить его волю. Пряность и ее неумеренное потребление им здесь, в Якуруту, стали отчаянной азартной игрой.

Гурни ждет знака, а я отказываюсь его дать. Насколько же хватит его терпения?

Он внимательно посмотрел на Сабиху. Она откинула с головы капюшон, и на висках стала видна ее племенная татуировка. Сначала Лето не узнал ее, но потом припомнил, где он находится. Да, сиетч Якуруту до сих пор жив.

Лето не мог понять, следует ли ему ненавидеть бабку или, наоборот, благодарить ее за то, что она с ним сделала. Она хотела, чтобы его инстинкты проникли на уровень сознания. Но что такое инстинкты? Это расовая память на то, как справляться с кризисными ситуациями. Его прямой доступ к памяти живших до него предоставлял такую возможность без всякой Пряности. Теперь, когда отношения с множественной предковой памятью были упорядочены, надо было как можно тщательнее скрывать это от Гурни. Но не было способа спрятать это от Намри. Да, Намри — это большая проблема.

Сабиха вошла в келью с чашей в руках. Свет, падавший от двери, образовывал вокруг ее волос восхитительные радужные круги. Она осторожно приподняла его голову и начала кормить из чаши. Только теперь Лето понял, насколько он ослаб. Он позволил ей кормить себя, но ум его в это время был далеко, беседуя с Гурни и Намри. Они верили ему! Намри верил больше, но даже Гурни не мог отрицать того, что сообщали ему чувства Лето о Дюне.

Сабиха вытерла ему рот подолом платья.

Ах, Сабиха, подумал он, вспомнив недавнее видение, наполнявшее его сердце болью. Много ночей грезил я у открытой воды, и ветер проносился у меня над головой. Много ночей провела моя плоть возле змеиного гнезда, а я мечтал о Сабихе во время летнего зноя. Я видел, как она складывает испеченные на докрасна раскаленных противнях сдобренные Пряностью хлебы. Я видел чистую воду канала, тихую и гладкую, но в моем сердце бушевала буря. Вот она пьет кофе и ест. Зубы ее поблескивают в тени. Я вижу, как она вплетает мои водяные кольца в свои волосы. Янтарный аромат ее груди задевает струны моих самых сокровенных чувств. Она мучит меня и сжигает мою душу одним только своим существованием.