Выбор - Анна Белинская

У меня болит всё: ноги, спина, голова, глаза и главное — душа.

Четырнадцать беспрерывных морально-тяжелых часов, за время которых я всего пару раз отлучилась в туалетную комнату и несколько раз попила чай. Пустой, горячий чай.

Изможденная, уставшая, обессиленная, голодная…

Завтра еще один такой же день, а с понедельника наш Центр снимают с обязанностей. Манукян уже предупредил наше отделение, что в начале недели у нас выходной. Заслуженный.

Безумно рада домашней тишине и даже тому, что Никитка сейчас у родителей до вечера понедельника, иначе бы моя голова просто разорвалась на куски.

Четырнадцать часов без перебоя наушники насиловали мою голову плачем, воем, криками и угрозами, а сейчас кромешная тишина непривычно давит на уши.

Понимаю, что нужно сходить душ и смыть с себя весь рабочий день. Но больше понимаю, что если сейчас ничего не съем, есть вероятность того, что я грохнусь голодным обмороком.

Я не так планировала провести эту субботу.

Пока Никитка был бы на тренировке, собиралась встретиться с Даней. Я, наконец, доделала подарочный альбом с его рисунками, начиная с самого первого. Сейчас он как никогда готов к встрече с тем самым Данилой, с которым я познакомилась полгода назад. Затем мечтала погулять с сыном, которому в последнее время уделяю мало внимания. Ну а вечером, когда дедушка забрал бы Никитку в область, планировала обновить маникюр. Удрученно вздыхаю, глядя на свои заросшие кутикулой ногти.

Блаженно прикрываю глаза и кладу в рот ложку любимого творога, когда вечернюю тишину нарушает требовательный звонок в дверь. Чуть ли не подпрыгиваю на месте с испуга.

Кто может прийти в такой поздний час? Я никого не жду.

Настойчивый звонок повторяется.

Крадусь в прихожую.

Сердце отбивает чечетку. Мне так страшно, что тело покрывается мелкими, острыми мурашками. В этот момент вспоминаю про газовый баллончик, который постоянно ношу с собой в рюкзаке. Нащупав его и сжимая в руке, подхожу к двери и всматриваюсь в глазок.

Какого черта?

Отпрыгиваю от двери как от чумы.

Если притвориться, что никого нет дома, он уйдет?

У меня нет ни желания, ни моральных сил с ним разговаривать.

Глухой удар в дверь пугает до чертиков.

Придурок, разбудит подъезд!

Глубоко вздохнув, отпираю дверь.

Он стоит, уперевшись одной рукой о стену, и смотрит на меня. Его взгляд колючий, жалящий, острый, словно он пришел убивать. Мне неуютно и холодно под его блуждающим разглядыванием. Глаза скользят по моим босым ступням, поднимаются по голым ногам, замирают на тонких коротких пижамных шортах, мимолетно задевают лицо и устремляются вниз к руке.

Я чувствую его запах. Этот запах я смогу различить из сотен других, он обездвиживает, парализует. Так на меня действует только он. Максим.

— А ты не изменяешь себе, да? — небрежно кивает на сжатый в руке баллончик.

Пфф! Закатываю глаза и бросаю баллончик на тумбу.

— Ко мне не часто вечерами ломятся мужики. Я же должна себя как-то защитить.

— Справедливо, — самовольно и грубо проталкивает меня вглубь квартиры, входя следом.

Закрывает за собой дверь и принимается расшнуровывать свои белоснежные кроссовки.

— Я тебя, вообще-то, не приглашала, — удивленно смотрю на его огромную фигуру, так нелепо смотрящуюся в этой тесной прихожей.

Филатов ничего не отвечает.

Проходит мимо меня, не сильно задевая плечом.

Что за наглость?

Заглядывает в комнату, обводит глазами помещение и двигается прямиком на кухню. Без приглашения усаживается на мое место и впивается взглядом в недоеденный незатейливый ужин.

— Где Шумахер? — его голос отпрыгивает от стен и ударяет по мне россыпью волнующих искр.

— У бабушки с дедушкой, — складываю руки на груди.

— А ты, значит, развлекаешься? — исподлобья гадко выплевывает.

Я не ослышалась?

Развлекаюсь?

Конечно, твою мать! Четырнадцать часов непрерывного веселья!

Козел!

Зажигаюсь как спичка, забыв про усталость. Собираюсь послать этого мерзавца далеко и надолго, но он успевает открыть свой мерзкий рот первым:

— Тебя ужином не накормили, что ли? – дергает головой в сторону банки с творогом.

Что за пургу он несет? Заглядываю в глаза, стараясь найти в них признаки алкогольного опьянения или чего покрепче. Но в темной бездне кроме издевки и пренебрежения ничего нет.

По какому праву он со мной так разговаривает?

— Представь себе, не накормили, — раздражаюсь. — Зачем ты пришел? Оскорблять? У меня нет ни сил, ни настроения с тобой разговаривать. Уходи, Максим, — указываю в сторону прихожей.

Молчит.