Страшный дар - Екатерина Коути

– Олух несчастный, о чем же я только думал?

– Дядюшка…

Она пододвинулась, освобождая ему место, и он присел на неровный камень.

– Пагубная зависимость – вот что это такое. Раз попробовав, уже невозможно остановиться. Так горький пропойца тянется к рюмке джина, так курильщик опиума мечтает о трубке с длинным тонким чубуком! Ломать свою жизнь – его законное право, для того Господь и дал ему свободную волю… Но рисковать благополучием своих близких…

Его голос дрогнул.

– Мистер Линден, я вас не осуждаю, – торопливо заговорила девушка. – Кроме того, откуда вам было знать, что я его увижу?

Как же она обрадовалась, когда его печаль сменилась столь же внезапным удивлением! Мистер Линден едва не вскочил.

– Все верно! Откуда мне было знать! Позволь мне попристальнее рассмотреть тебя, Агнесс.

Смеясь, она отодвинула локоны, обрамлявшие ее щеки.

– Только если вы пообещаете не щупать мою голову в поисках шишек почитания и осторожности. Боюсь, что мой череп разочарует вас, сэр. Он совсем гладкий.

– За исключением шишки упрямства, она у тебя развита необычайно, – проворчал мистер Линден, рассматривая ее так и эдак. – Неужели ты… нет! Я бы сразу почувствовал. Но в чем же тогда дело? Погоди, позволь мне самому догадаться. Ты не седьмая, а первая дочь своих родителей. Твой отец не скончался до твоего рождения, так что посмертным ребенком ты тоже быть не можешь. Среди твоих предков не было шотландских горцев… Значит… Ты родилась в полночь в Сочельник? – заключил он, довольный своей догадливостью.

– Именно так! Я всегда огорчалась, что вместо двух подарков в году я получала всего один – и на Рождество, и на день рождения… если вообще что-то получала.

– Стало быть, ты ясновидящая.

– Наверное.

Поскольку пастор не изъявлял желания потыкать в нее иголкой в поисках ведьминой отметины, Агнесс вновь позволила себе расслабиться. Одним страхом меньше.

– Давно ли ты заметила за собой такие способности? – допытывался мистер Линден.

– С раннего детства, сэр. Я всегда видела призраков и пыталась им помочь.

Воистину сегодня была ночь сюрпризов! Такой ласковой улыбкой он ее еще не одаривал. Может, все потому, что они оба и не по ту сторону, и не по эту, а так, застряли где-то посередке? Хотя ему, наверное, труднее балансировать на грани, раз уж его затягивает в волшебную круговерть. Того и гляди упадет, а где приземлится – уже другой вопрос.

– Помогать? – удивился мистер Линден, словно впервые услышал о таком способе взаимодействия с потусторонним. – Как же?

– Отрубленную руку из дупла достать…

– Узнаю мою племянницу! В то время как остальные девочки играют в куклы, она бродит по чащобе, собирая чужие конечности. Тебе следовало родиться тысячу лет назад.

– Еще чего! Меня сочли бы ведьмой и сожгли на костре.

– Нет, ты бы стала святой. Быть может, не великой, но уж точно местночтимой. Творила бы маленькие чудеса – вернуть заблудившегося ягненка, сделать так, чтобы пряжа никогда не путалась и чтобы всегда хорошо сбивалось масло. Но время святых миновало. Да и чудес, впрочем, тоже, – погрустнел он.

Агнесс почувствовала, что в ее груди что-то растаяло, но не вскипело, а растеклось теплом – приятным, умиротворяющим, домашним. Разве не об этом она мечтала с того самого момента, когда услышала о Линден-эбби, где живет ее семья? Ее семья. Агнесс нащупала руку мистера Линдена. Она была холодной и жесткой, как мрамор, но даже камень впитывает тепло, если долго его согревать.

«Еще немного, и я положу голову ему на плечо», – подумала Агнесс, так ей было уютно.

– А призрак мне даже понравился. Очень колоритный господин.

– Это сэр Илберт де Лэси, владевший здешними землями в начале XII века. Муж его люб… эм-м-м… его давний враг зарезал его прямо в церкви, и с тех пор он бродит по округе и пакостит по мелочам. Но во время полевых работ его невинные шалости перерастают в крупные неприятности. Помню, был один год, когда жнецы вообще опасались на поле выходить.

– А почему вы его тогда не упокоили?

– Мне тогда двенадцати не исполнилось. Зато на следующий год я за него всерьез взялся, – сказал мистер Линден не без самодовольства.

– Но теперь вы его упокоили крепко-накрепко?

– Сомневаюсь. Поплавает, лягушек попугает, а года через три вновь объявится. Его никак не избыть.

– Зато мои призраки уходили насовсем, – поделилась профессиональным опытом Агнесс.

– Потому что твои призраки относятся к другой категории. То были духи, которых что-то удерживало на земле, или те, чьи тела не были преданы христианскому погребению. Между прочим, если я отслужу по ним панихиду, они тоже уберутся с глаз долой, – заметил дядюшка.

Ох уж этот здоровый дух соперничества, подумалось Агнесс. Наверное, со стороны они похожи на двух учителей, обсуждающих достоинства и недостатки разных школьных наказаний.

– Но есть и другие призраки – те, кто скончался во гневе, те, кого к земле приковали кандалы греха, или те, кто не может смириться со своей смертью и мстит живым. Но с ними можно совладать. Например, отхлестав их плетью, покуда не явят свое обличье или не обратятся в животное – в коня, в волка, даже в ворона. Или зажечь свечи и долго читать молитвы, но для этого обычно требуется несколько сильных экзорцистов. Или обхитрить их…

– Обхитрить? – навострила уши Агнесс.

Она вынуждена была признать, что с таким тяжелым кнутом ей не совладать. Скорее уж глаз себе выхлестнет. Но вот одурачить кого-нибудь – это уже другой разговор. Это ей по плечу.

– Обманом уговорить их проникнуть в сосуд, а после закупорить его и выбросить в воду. Сгодится и кувшин, и табакерка, и даже сапог. Или задать им бесконечное задание – плести веревки из песка, носить воду в решете, подсчитывать травинки на лугу. Главное, не считать противника глупее себя. Траву можно скосить, песок – расплавить, решето – выстелить шкурой.

Агнесс слушала внимательно.

– Помимо привидений есть немало других созданий, – дополнила она, вспоминая тварь в воде.

– Есть.

– И не все они столь уж безобидны.

– Не все. Среди них попадаются такие, что, кажется, глубины ада извергли их на землю, устрашившись их мерзости. Среди них… такие попадаются… что…

Прерывисто дыша, он смотрел прямо перед собой, но какие картины пред ним представали? Что за шип вонзался в его память, когда он говорил о чудовищах? Быть может, все это как-то связано с Третьей дорогой? Про нее Агнесс опасалась ему напоминать. Но как же тогда переключить его внимание, чтобы исчез сухой блеск из глаз и морщина над губой не проступала, как трещины на лицах каменных ангелов?