Штаб армейский, штаб фронтовой - Семен Иванов

Но хочется хотя бы в какой-то степени раскрыть тогдашнее психологическое состояние советских воинов, чтобы было понятно, почему мы взвалили на себя столь непомерную ношу. Наши сердца терзали горечь потерь, боль из-за того, что мы отдали врагу столько родной земли, где наши близкие подвергались неслыханным мучениям. На карту были поставлены не только их человеческое достоинство, но и сама жизнь. Наши сердца жгла досада: ведь вместо того чтобы бить агрессора на его собственной территории, как предполагалось до войны, мы вынуждены были уйти в глубь своей страны. И вот первая большая победа разгром захватчиков под Москвой. Мы убедились, что можем опрокинуть противника, заставить его не только обороняться, но подчас и бежать в панике. Нам представлялось, что если мы не ослабим усилий, то враг будет обескровлен. К тому же подспудно нас согревала надежда, что если советские войска будут наступать на противника, то союзники ударят по нему с запада и войну удастся победоносно завершить весьма скоро.

3 января вечером из штаба фронта командарма 38 информировали, что войскам соседней справа армии генерала В.Н. Гордова, начавшим 1 января наступление одновременно с 40 и армией, удалось выйти на шоссе Белгород - Курск и завязать бои за город Обоянь.

Я только что прилег на часок вздремнуть, как адъютант разбудил меня. Генерал Маслов вызывал нас с Прихидько и Пленковым к себе. Оказывается, только что генерал Ф. Я. Костенко передал нам распоряжение главкома во взаимодействии с 21-й армией овладеть через сутки, то есть в ночь на 5 января, Белгородом.

- Свяжитесь немедленно со штабом Гордова,- сказал мне Маслов,- и увяжите вопросы взаимодействия.

Прихидько и Пленкову было приказано подготовить все имеющиеся у нас данные об обороне Белгорода - крупного опорного пункта немцев на нашем крайнем правом фланге, на стыке с 21-й армией.

После нескольких безуспешных попыток я наконец-то соединился с начальником штаба 21-й генералом А. И. Даниловым. На мой вопрос он ответил весьма лаконично:

- Мы целиком поглощены организацией штурма Обояни. Вот возьмем ее - это и будет самой лучшей помощью вам.

Я ответил, что между Обоянью и Белгородом около 70 километров и обстановка в районе Обояни может лишь косвенно влиять на бои за Белгород.

- Кроме того,- добавил я,- главком прямо указал, что нам должна содействовать ваша 226-я стрелковая дивизия.

- Тогда переговорите с нашим командармом,- предложил Данилов.

Разговор с Гордовым получился еще менее удачным. Гордов был крайне резок.

- За частную операцию по захвату Белгорода, как меня проинформировали сверху, отвечает Маслов. Пусть у него и голова болит. Наша 226-я дивизия задействована и нам очень нужна для обеспечения фланга, но мы ее передадим вам, так что слава освободителей Белгорода будет целиком ваша,- с иронией закончил командарм 21.

Я доложил А. Г. Маслову о результатах своих переговоров. Он, подумав, сказал, что надо как можно тщательнее подготовиться к атаке и подтянуть в помощь 76-й дивизии единственную имевшуюся у нас 133-ю танковую бригаду (она располагала не более чем десятком исправных танков). После этого Алексей Гаврилович переговорил с Бодиным и получил от него разрешение несколько оттянуть срок начала удара.

С большим трудом я связался с командиром 226-й стрелковой дивизии генералом А. В. Горбатовым. Это был замечательный человек, совершенно чуждый формализма. Он сказал мне, что, хотя из штаба Гордова пока никаких указаний не получил, постарается частью сил оказать содействие в ударе на Белгород. Вместе с тем Александр Васильевич также высказал мнение, что к подобной операции следовало бы подготовиться более основательно.

Затем мы обсудили план действий, который сводился к тому. что пехота дивизий Воронина и Горбатова скует врага на подступах к Белгороду фронтальными атаками, а в это время 133-я танковая бригада обойдет город с юга и нанесет удар в тыл гитлеровцам.

Весьма озадачил доклад командующего артиллерией генерала Д. Е. Глебова, сообщившего, что основная масса орудий и минометов сосредоточена на противоположном от Белгорода фланге, смежном с 6-й армией, на взаимодействие с которой ориентировал ранее штаб фронта.

- Тем не менее,- сказал он,- все, что можно, сделаем.

Сообщение полковника Пленкова тоже не радовало - Белгород был хорошо укреплен, имел многочисленный гарнизон, вблизи располагались резервы. Всего один день, 4 января, мы в спешке готовились к удару. Главная надежда возлагалась на внезапность и наступательный порыв воинов. Наш комиссар Кудинов и Кулинич выехали в части 76-й и 226-й дивизий. Туда же отправились Прихидько, Акулов и большинство работников штаба. Им предстояло на месте помочь командованию и партполитаппарату мобилизовать все силы на выполнение нелегкой задачи. Начальник автобронетанкового отдела генерал Тимофеев направился в 133-ю танковую бригаду, чтобы вывести ее на исходный рубеж для атаки. Командующий ВВС армии генерал Златоцветов организовывал воздушную разведку и удар ночных бомбардировщиков.

Атаку удалось начать лишь в 10 часов утра, до этого видимость была крайне ограничена. Погода стояла пасмурная, с низкой облачностью, снегопадами и дождями. При поддержке небольшого количества орудий и станковых пулеметов воины дивизий Воронина и Горбатова пошли вперед по раскисшей почве. Их встретил плотный прицельный огонь вражеской артиллерии. Вскоре показались и немецкие танки, а наша 133-я танковая бригада к назначенному сроку не успела выйти на исходный рубеж. Во избежание неоправданных потерь было решено приостановить наступление.

Штаб Юго-Западного направления посчитал, что в неудачном ударе на Белгород повинен генерал Маслов. Он-де замешкался и упустил выгодный момент. Мне же, как непосредственному участнику событий, думается, что решение взять Белгород без надлежащей подготовки, наряду с изложенной выше слишком оптимистической оценкой общей обстановки на советско-германском фронте, объяснялось и особенностями стиля руководства войсками со стороны маршала С. К. Тимошенко. Чего греха таить, были у него моменты, когда память о боевой молодости брала верх над здравым расчетом умудренного опытом военачальника. В гражданскую войну, когда бои шли преимущественно вдоль дорог, при перехвате коммуникаций можно было лихой кавалерийской атакой взять тот или иной крупный населенный пункт. В пору же Великой Отечественной войны условия боевых действий, как известно, резко изменились. В данном же конкретном случае мы не имели практически подвижных войск, чтобы осуществить молниеносный налет на город.

Да и имел ли успех 21-й армии столь серьезное значение, какое ему придало командование Юго-Западного направления? Как мне удалось установить по архивным документам, отнюдь нет. Это эпизодическое достижение играло лишь тактическую роль, и его надлежало всесторонне развить, чтобы придать ему оперативную значимость. Судите сами. Возобновив 1 января наступление с рубежа Ржава Плота, Вихровка, правофланговая 169-я стрелковая дивизия (командир С. М. Рогачевский) с приданной 10-й танковой бригадой за день продвинулась на 10-15 километров. 3 января эти соединения овладели селом Кулига в 4 километрах севернее Обояни и начали обходить город с северо-запада. Одновременно 227-я стрелковая дивизия (командир Г. А. Тер-Гаспарян), действовавшая левее 169-й, блокировала в Нижней Ольшанке гарнизон гитлеровцев и частично выдвинулась на рубеж реки Псел. Один из ее батальонов и перерезал в районе Зорские Дворы шоссейную дорогу Белгород - Обоянь - Курск, но основные силы дивизии, как и остальные соединения 21-й армии, оказались скованными упорным сопротивлением противника на рубеже Прохоровка, Лески, Савинино. Это вынудило 227-ю дивизию, как отмечалось в отчете штаба Юго-Западного фронта, разбросать свои части и замедлить темп продвижения, в результате чего левый фланг 169-й дивизии оказался открытым. Мало того, одновременно обнажился и ее правый фланг: отстали соседние части 40-й армии, имевшие задачу овладеть Курском и натолкнувшиеся, как и мы, на упорное противодействие врага.