Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я все это убираю, — сказал Хорнблауэр, вставая из-за стола. — После того как матросы пообедают, я провожу учения орудийных расчетов нижней палубы. А потом у меня первая собачья вахта.
VI
Закрепив пушки нижней палубы, потные матросы высыпали наверх. «Слава» достигла уже тридцати градусов северной широты, и на гондеке, несмотря на открытые для учения порты, было жарко, а ворочать пушки — работа горячая. Хорнблауэр изрядно погонял свою команду, сто восемнадцать человек, и теперь, высыпав на палубу, на солнечный свет и свежий воздух, они слышали добродушные насмешки других матросов, которым не пришлось работать так тяжело, но которые знали, что скоро придет их черед.
Пушкари вытирали потные лбы и бросали шутки — корявые и грубые, как комья земли, на которой они взросли, — обратно своим мучителям. Офицерам отрадно было видеть бодрых матросов и знать, что преобладает хорошее настроение, что за прошедшие со смены командования три дня атмосфера на корабле значительно улучшилась. Исчезли подозрительность и страх; после краткого неудовольствия матросы обнаружили, что учения и постоянный труд поднимают дух и приносят удовлетворение.
Хорнблауэр, весь в поту, прошел на корму и отдал честь стоявшему на вахте Робертсу. Тот болтал с Бушем возле полуюта. Просьба Хорнблауэра была настолько необычна, что Робертс и Буш с изумлением уставились на него.
— А как же палуба, мистер Хорнблауэр? — спросил Робертс.
— Матросы вытрут ее шваброй за две минуты, сэр, — сказал Хорнблауэр, смахивая пот и с нескрываемым вожделением глядя на синее море за бортом. — Еще пятнадцать минут до того, как мне вас сменять, — времени довольно.
— Э… очень хорошо, мистер Хорнблауэр.
— Спасибо, сэр. — Хорнблауэр, снова козырнув, нетерпеливо повернулся.
Робертс и Буш обменялись взглядами, в которых веселости было не меньше, чем изумления. Они смотрели, как Хорнблауэр отдает приказания:
— Шкафутный старшина! Эй, шкафутный старшина!
— Сэр?
— Немедленно вооружить помпу для мытья палубы!
— Вооружить помпу для мытья палубы?
— Да. Четырех матросов к рукояткам. Одного к шлангу. Ну-ка быстрее! Я буду здесь через две минуты.
Шкафутный старшина, проводив Хорнблауэра взглядом, принялся исполнять необычный приказ. Хорнблауэр был точен: через две минуты он вернулся, совершенно голый, если не считать намотанного вокруг бедер полотенца. Все это было очень странно.
— Ну, давайте! — крикнул он матросам у помпы.
Они сомневались, но приказ исполнили, по двое бросая свой вес на рукояти: вверх-вниз, вверх-вниз, кланк-кланк. Шланг зашевелился, наполняясь, и в следующий миг из него хлынула струя чистой воды.
— Направьте ее на меня, — сказал Хорнблауэр, сбрасывая полотенце. Теперь он стоял в солнечном свете совершенно голый.
Матрос у шланга заколебался.
— Ну, быстрей!
Все с тем же сомнением матрос подчинился приказу и направил струю на своего офицера, тот закрутился под ней сначала в одну, потом в другую сторону. Зрители явно забавлялись представлением.
— Качайте, сукины дети! — крикнул Хорнблауэр.
Широко ухмыляясь, матросы с таким энтузиазмом налегли на рукояти, что их ноги отрывались от палубы. Вода с силой хлынула из шланга. Хорнблауэр завертелся под жгучей струей, лицо его изображало мучительный восторг.
Бакленд стоял у гакаборта, задумчиво глядя на пенистый след корабля, но стук помпы привлек его внимание. Он зашагал к Робертсу и Бушу взглянуть на странное зрелище.
— Ну и причуды у мистера Хорнблауэра, — заметил он с улыбкой. Улыбка была грустная, ибо лицо Бакленда омрачали заботы.
— По-видимому, ему это нравится, — сказал Буш.
Глядя, как прыгает под сверкающей струей Хорнблауэр, он в своем тяжелом мундире ощутил покалывание под рубашкой и подумал даже, что приятно позволить себе такой душ, как бы вредно это ни было для здоровья.
— Стой! — завопил Хорнблауэр. — Стой же!
Матросы за помпой прекратили работу, и струя превратилась в струйку, потом исчезла.
— Шкафутный старшина! Уберите помпу. Прикажите вытереть палубу.
— Есть, сэр.
Хорнблауэр схватил полотенце и затрусил по главной палубе. Он взглянул на старших офицеров с ухмылкой, в которой отразились его восторг и хорошее настроение.
— Не знаю, полезно ли это для дисциплины, — заметил Робертс, когда Хорнблауэр исчез. И добавил с запоздалой проницательностью: — Думаю, все в порядке.
— Думаю, да, — согласился Бакленд. — Будем надеяться, он не простудится. Он был такой распаренный.
— По-моему, ему хорошо, сэр, — промолвил Буш.
Перед его глазами все еще стояла ухмылка Хорнблауэра. В памяти она слилась с пылким лицом младшего лейтенанта, рассуждавшего, как бы он поступил на месте Бакленда.
— Десять минут до восьми склянок, сэр, — доложил старшина-рулевой.
— Очень хорошо, — сказал Робертс.
Мокрое пятно на палубе почти высохло. На него падали лучи солнца, все еще жаркого в четыре часа пополудни, и с палубы поднимался пар.
— Свистать вахту, — сказал Робертс.
Хорнблауэр с подзорной трубой выбежал на шканцы, — похоже, он натянул одежду с той же быстротой, с которой делал все остальное. Он отдал честь, собираясь сменить Робертса.
— Вы хорошо освежились под душем? — спросил Бакленд.
— Да, сэр, спасибо.
Буш посмотрел на этих двоих: пожилой, снедаемый заботами первый и молодой пятый лейтенант, старший с грустью завидует молодости младшего. Буш кое-что знал о людях. Он никогда не смог бы свести результаты своих наблюдений в таблицы, просто накапливал знания; опыт и наблюдательность вкупе с природной смекалкой формировали его суждения, даже когда он сам не замечал, что рассуждает. Буш чувствовал, что флотские офицеры (про сухопутную часть человечества он не знал почти ничего) делятся на предприимчивых и безынициативных, на тех, кто жаждет действий, и тех, кто предпочитает ждать, когда их принудят. Еще раньше он узнал простейшие вещи: что офицеры делятся на толковых и бестолковых, а также на умных и тупых, — последняя классификация почти совпадала с предыдущей, но не всегда.
