Невеста. Шлюха - София Блейк

Должность Ахарцахова состояла в том, что он входил в совет директоров и одновременно был акционером огромного холдинга, который объединял заводы, банки, электростанции и даже какие–то рудники. По своим обязанностям он отвечал за внешнеэкономическую деятельность этого монстра, и ему часто приходилось выезжать за границу. Намного чаще, чем мне бы хотелось. Однажды он позвал меня с собой в Испанию, но я со своим меченым паспортом вообразила, какой позор ждет меня и моего спутника в Мадридском аэропорту, и довольно решительно отказала ему. Больше таких поездок Тимур не предлагал.

А если бы предложил? Если бы я стала для него кем–то более значительным, чем просто приятная подружка для совместного выгула? Не знаю. У Ахарцахова была жена, которая обычно звонила ему не реже двух раз за вечер на мобильник, а если вдруг раздавался третий звонок, он хмурился, отвечал короткой рубленой фразой с несколькими «х», и жена больше его не беспокоила. Взрослые дети тоже не слишком докучали ему, и я знала, что Ахарцахов-младший учится в Кембридже, а дочка усердно штудирует сольфеджио в Московской консерватории. Наверное, у Тимура, который воплотил мечты почти любого россиянина, появилось больше свободного времени, и часть его он любезно предоставил в распоряжение двадцатитрехлетней подружке, которая к тому же могла связывать слова в достаточно правильную речь. Нет, на большее рассчитывать я не могла, и сама не проявляла матримониальных намерений, за что, возможно, Тимур тоже был мне признателен. Да, так, пожалуй, верно, это была сделка, где мы наслаждались друг другом ровно до той грани, где начинаются признания с объяснениями, и связь может то ли вспыхнуть яркой страстью, то ли стать обузой для одной из сторон и источником страдания для другой.

Между тем, миновало 850-летие Москвы, отмеченное грандиозным лазерным шоу, которое устроил знаменитый Жан-Мишель Жарр, понемногу убрались в страну баек и анекдотов малиновые пиджаки вместе с их владельцами, рубль деноминировали, и он стал себя вести, подобно приличной валюте. Я изредка покупала газеты с объявлениями о продаже недвижимости, и с грустью понимала, как скакнули цены на квартиры в столице. То есть, я, в принципе, зарабатывала неплохо, но цены тоже все время шли вверх, и заветную покупку приходилось откладывать, потому что хотелось вселиться не в убитую гостинку на окраине, а в более-менее достойное жилище.

Кстати, с нового учебного года я восстановилась на экономическом факультете заочного отделения Плешки, и мне не составляло труда вычислить, что, если не произойдет чуда, то при текущей динамике цен, я скоплю на квартиру, которая бы меня устраивала, только года через три. Тогда мне будет двадцать шесть, и все еще я могу считать себя в графике. Или уже нет? Признаюсь, я устала за долгие шесть лет, которые проработала в чертовом секс-бизнесе, причем, усталость была и физической, но больше моральной.

Я сама чувствовала, какой лживой и приторной становлюсь, общаясь с клиентами, причем, если раньше у меня легко получалось перестраиваться, и, скажем, Вадику и Егору я говорила честные слова про любовь, раскрывая душу и вкладывая в отношения с ними настоящую нежность, то с Тимуром я уже отчасти притворялась, подыгрывая ему. Хоть это, повторюсь, было именно с ним для меня приятно. Маша, которая, кажется, стала относиться ко мне, как к единственной подруге, была и вовсе чужой мне человек, пока не произошла история с наркотиками у нас в «Медовом носороге».

Возможно, вы в курсе, что ночные клубы служат излюбленным пристанищем барыг, промышляющих сбытом дурмана для клиентов и проституток. Хорошая служба безопасности должна выявлять эту публику максимально быстро, а дальше все зависит от политики самого заведения: места попроще предлагают барыге делиться выручкой от улова на своей территории, а самые приличные клубы выметают эту мразь, внося ее в черный список. Возможен еще промежуточный вариант, в котором клуб разрешает работать одному-двум барыгам, из своих, чтобы не отдавать в руки чужаков перспективный рынок сбыта. Словом, в наркобизнесе вокруг клубов или там дискотек всегда происходит невидимое постороннему глазу движение, за которым пытается следить и милиция. ОБНОН внедряет своих людей в клубы, чтобы разнюхивать обстановку, а людей у них, по правде говоря, не счесть. Ведь сами барыги рано или поздно попадаются, и тогда ушлые опера начинают прессовать задержанного по всем правилам ментовского искусства.

В барыги–то идут не идейные подвижники, а самый что ни на есть человеческий хлам, который со страху готов продать кого угодно, что в жизни и происходит. Не знаю, может быть, где–то герои боевиков, подобные Аль Пачино, и существуют, но, на мой взгляд, наши барыги были чем–то вроде крыс. Они выглядели, как люди, умели цинично острить и могли казаться продвинутыми парнями в хороших шмотках, и на дорогих машинах, но в глазах у них я всегда читала ужас перед ментами и перед своими крышами, и этот кошмар могла пересилить только жажда наживы. Так крыса ворует отравленный кусок, специально оставляемый для нее — просто барыга любит деньги больше даже самого себя, иначе я не знаю, как объяснить существование этой заразы.

Я всегда быстро обрывала разводку этих подонков, и после нашего сближения с Машей старалась следить еще и за ней, что было очень тяжело. Вообразите, что я и она работаем с клиентами в разных концах зала, танцуем, заходим в свою очередь в раздевалку, чтобы поправить макияж — словом, иногда за вечер нам не удавалось перекинуться и парой слов. Но я все–таки умудрялась разглядеть в полумраке клуба, как очередной разводящий подсаживается к моей подруге, и старалась оказаться рядом, чтобы не допустить их общения. Понятно, барыга по кличке Сахно (а, может быть, это была и фамилия), люто возненавидел меня. Ну, представьте:

— Вставляет, круче, чем Люся (это ЛСД он так величал), и никакого привыкания.

— Сахно, я же объяснила тебе, что завязала, — это Маша говорит.

— Так я ж тебе не эйч впариваю, красавица, — обиженно твердит он. — Я что, не понимаю? Эта штука ваще безобидная, ее на Западе студенты хавают, и экзамены на пятерки сдают. Давай вместе парочку марок уберем — сама увидишь. Даже капусты за пробу с тебя не возьму.

— Сахно, ты опять здесь, — это я появляюсь на арене. — Сколько раз тебе говорить — иди от нее подальше. Ты что, русский язык не понимаешь?

— Грубая ты, Сильвия, — морщится Сахно. — Два вершка от горшка, а туда же, людей смущать. Ты, наверное, хочешь, чтоб я тебя выебал. Скажи честно, хочешь ведь?

— Мечтаю, Сахно, просто снишься ты мне в своем крутом «Версаче». Это любовь, и когда–нибудь мы сгорим в ее пламени, а теперь уйди, пожалуйста.