Крылья распахнуть! - Ольга Голутвина

— От жениха убегаю. А что делает в Джермии франусиец?

— От невест убегаю, — театральным шепотом сообщил хозяин.

— Ой… Даже не от одной, ваша милость? От двух?

— Если бы… Нет, от четырех! И давайте попросту, без «ваших милостей», а? Зовите меня по имени!

— Хорошо, тогда и вы меня — Литой, — легко согласилась девушка. — Но четыре невесты — это мощно! Вы собираете коллекцию?

— Нужна мне эта коллекция, как зайцу — шпага… У нас в имении — два моих старших брата, оба женаты. И две тетушки-вдовушки. Четыре бабы, и каждая считала, что меня срочно надо женить. Чтобы, как они говорили, было кому мне стакан воды подать. Спасало меня до поры до времени то, что каждая из моих дорогих родственниц выбрала одну из окрестных барышень и стояла горой за свою избранницу. Они закатывали бурные споры: которая из невест будет лучшей нянькой и сиделкой? А я представлял себе шеренгу девиц, каждая со стаканом воды в руках, и становилось мне стра-а-ашно!

Лита не удержалась, хихикнула.

— Деться было некуда. Я — сын от второго брака, мама-джермийка ничего не оставила в наследство. Но спасение пришло именно с джермийской стороны. Умер мамин родственник и в завещании отписал мне особняк в Фейхштаде. Родня постановила: особняк продать, а деньги потратить на мою свадьбу и семейное обустройство. Но я взбунтовался и с боем проложил себе путь на волю. Теперь живу один, вполне этим доволен, а понадобится стакан воды — сам возьму!

Лита кивнула. Такой взгляд на жизнь она понимала и одобряла.

Тем временем Анри концом костыля вытолкнул из-под стола второй столик — низенький, на колесиках. Франусийцы называли такие столики «дамскими» — за ними обычно угощались сластями и сплетничали подружки-соседки. Подкатив его к дивану, где сидела Лита, Анри переставил на столик вазочку с печеньем. Лите хотелось ему помочь: неудобно же человеку на одном костыле!.. Но девушка помнила его рассказ про стакан воды и потому помалкивала.

— Ох, кубок у меня только один, а на кухню идти не хочется. Можно, я барышне налью вина в кубок, а сам допью из бутылки?

— Конечно.

— А где барышня скрывается от назойливого жениха?

— В небесах! — гордо ответила сеорета. — Я — леташ!

— Кто-о?!

— Повар на летучем корабле!

— Это… это потрясающе! Лита, я умоляю вас об этом рассказать!

Анри поставил кубок возле вазочки и уселся в кресло напротив дивана, положив рядом костыль. Но тут его взгляд стал растерянным:

— Вот болван, я же вино не принес!

Лита проследила его взгляд. На подоконнике, за тонкой занавеской, виднелась узкогорлая бутылка.

Девушка не выдержала.

— Мне ближе! — быстро сказала она, вскочила и кинулась к окну, чтобы Анри не пришлось вставать.

Она так спешила, что нечаянно задела локтем стопку бумаги на краю стола. Исписанные листы разлетелись по полу.

— Ой! — огорчилась Лита. — Простите, Анри, я нечаянно! Я сейчас соберу, сейчас…

Франусиец не успел ответить — Лита уже опустилась на колени, быстро собирая рассыпавшиеся листы.

И тут ее взор выхватил из строчек знакомое имя.

Лита пораженно вскинула глаза на хозяина — и снова перевела их на лист.

Ну, знала, знала она, что читать чужие записи неучтиво! Но как удержишься, если по плотной желтоватой бумаге бегут четкие, разборчивые строки:

«Бертран Острая Шпага быстро огляделся. Рядом не было никакого укрытия, а грифон мерно взмахивал крыльями, давая своему грозному всаднику возможность держать чужака на прицеле. Халфатиец натянул короткий лук, стрела готова была сорваться с тетивы. Бертран простер перед собою обе руки ладонями вверх: я безоружен, я не таю злых помыслов! Жест, понятный почти для каждого жителя Антарэйди… но поймет ли его страж границ Халфата?..»

Лита оторвалась от рукописи, вновь перевела взгляд на посерьезневшего хозяина:

— Не может быть… Это вы… вы — Неведомый Странник?

Анри деу Родьер мрачно кивнул:

— Ну, я… Как я понимаю, вы читали что-то из моей писанины?

Тихая, воспитанная барышня преобразилась. Ее глаза сверкнули, она издала нечто вроде клекота разъяренной орлицы:

— Не смейте так называть эти романы!

Анри усмехнулся:

— Прошу вас, Лита, с уважением отнестись к моей тайне. Издатели считают, что книги будут лучше распродаваться, если автор останется загадкой.

— Я никому, я никогда!.. — истово заверила его Лита. А про себя простонала: «Как жаль, что нельзя рассказать Маре! Вот бы она ахнула!»

Губы франусийца горько скривились. Он взъерошил свои светло-русые волосы.

— Я этот псевдоним придумал в насмешку над собой. Не правда ли, это нелепо звучит — Неведомый Странник? Особенно в сочетании с… — Он указал взглядом на лежащие на ковре костыли.

Девушка поспешно встала, прижимая к груди собранные листы, и устремила гневный взгляд на Анри:

— Нелепо?! Да что вы говорите? Вы просто не знаете, как вас уважает команда «Миранды», как любит ваши романы! Матерые леташи слушают, когда я читаю… ну, как дети! У них глаза сияют! Для них Бертран — живой человек! Они жалеют, что не могут выпустить потроха Черному Ксавьеру и эдону Алонзо! А вы — нелепо…

Франусиец покачал головой. Он знал, что его романы неплохо раскупаются, но не ожидал услышать такую пылкую речь в их защиту. Смутившись, Анри поспешил перевести разговор на другую тему:

— Ладно, боги с ним, с Бертраном. Лита, вы обещали рассказать, как попали на борт летучего корабля. Тайна за тайну!

Лита все еще мысленно перелистывала страницы томов с одинаковым тиснением на кожаных обложках: «Неведомый Странник». Поэтому в ответ хозяину девушка лишь кивнула. Она не собиралась скрывать свою историю от доброго человека, который и так знал уже главную ее часть.

Аккуратно сложив листы на столе, сеорета вернулась на диван, облокотилась на подушку с вышитым на ней морским змеем и начала рассказ.

Принести бутылку Лита забыла. Но ни она, ни ее слушатель даже не вспомнили про вино.

Лита пряла нить рассказа: детство, магический дар, мечты о небе, сватовство Каракелли… Она скомкала лишь часть истории: то, как команда сгоревшего «Облачного коня» раздобыла для себя шхуну. Тщательно подбирая слова, девушка сказала:

— Мы перехватили шхуну у эдона Манвела ду Венчуэрра, короля воров Порт-о-Ранго, и тем нанесли ему серьезный ущерб и глубокую обиду. Эдон Манвел — злопамятный человек, а потому, боюсь, мы еще не раз почувствуем его злобу.

Слово «контрабанда» девушка заменила на «рискованные торговые операции», да и вообще в подробности последних приключений не углублялась. Когда она закончила, глаза Неведомого Странника светились восхищением.