Гребаная история - Бернар Миньер

Я выпустил его воротник и отошел. Чарли воспользовался этим, чтобы подняться на ноги. Он оперся спиной на стену аптеки и притронулся к челюсти. Я увидел на его воротнике пятнышки крови.

— Ты ударил меня, Генри! Ты вообще соображаешь, что только что сделал? Ты просто с катушек съезжаешь!

— От кого меня предостеречь?

Чарли дышал почти так же глубоко, как астматик во время приступа.

— Я кое о чем подумал, но не хотел об этом с тобой говорить… Я боялся, что после этого ты меня возненавидишь…

— Объясни.

Он поколебался.

— Это касается Франс.

Я оцепенел.

— Кое-что касательно нее, что заметила моя мать…

— Да рожай уже, чертово дерьмо!

Чарли печально посмотрел на меня.

— Ты знаешь, моя мать обожает торчать у окна своей комнаты и смотреть на улицу, когда не может уснуть. Оттуда видно всю Мейн-стрит до самого порта.

Я ничего не сказал, но подумал, что именно поэтому и проник к нему в комнату. Напряжение пронизывало все мое тело, я ждал продолжения.

— Однажды я услышал, как она говорит с отцом в задней части магазина; они не знали, что я здесь и слышу, как они произносят имя твоей матери. Потом я подошел…

Чарли высморкался, вытер нос.

— Я услышал, как она говорит: «Я уверена, что это Франс». А мой отец такой спрашивает: «В котором часу утра?» Мать отвечает, что да, это точно была машина Франс. Она выехала из дома, припарковалась у рыболовного магазина и вышла. Лило как из ведра. На ней была ветровка, но моя мать хорошо разглядела ее светлые волосы, и силуэт был точно ее… Затем моя мать сказала, что Франс открыла одну из урн снаружи, на углу Мейн-стрит и Аргайл-авеню. Когда она вынула руку из урны, у нее там что-то было. Конверт или упаковка, моя мать не уверена — было слишком далеко, чтобы разглядеть… Затем твоя мать снова села в машину и вернулась домой, Генри.

Я снова схватил его за воротник и прижал к стене аптеки:

— Ты врешь! Ты сам только что это придумал!

— Ну, давай! Двинь мне! Давай, засранец, раз тебе так хочется! Но тогда мы больше никогда не будем друзьями, слышишь? Больше никогда!

Выражение ярости на лице Чарли, должно быть, было ответом на мою. Я сжал его шею, и на какое-то мгновение мне очень хотелось сделать ему очень больно. Он потряс головой:

— Хватит, черт! Ты меня задушишь!

Я отпустил его. На шее Чарли была пурпурная отметина; он потер ее, гримасничая от боли и кашляя.

— Это истинная правда. Помню, этот разговор тогда меня очень заинтриговал. Я не слышал об этой истории с шантажистом и спросил себя, с чего бы твоей матери выходить ночью, чтобы рыться в урнах Ист-Харбор… Знаешь, о твоих мамах постоянно ходят слухи… Никто точно не знает, откуда они приехали. Я сказал себе, что, наверное, она русская шпионка или что-то в этом роде. И что она так получает инструкции… Знаю, это идиотство. И полное дерьмо…

— Это было до или после того, как мы пошли к Оутсам?

— Задолго до. В прошлом году… Я тогда хотел тебе это рассказать, но на следующий день, должно быть, что-то произошло, и это происшествие вылетело у меня из головы… Оно вспомнилось, когда ты пересказал нам то, что Даррелл говорил тебе в своей машине, а затем — когда Нэт Хардинг сказал об этом шантажисте…

Чарли говорил с неохотой, на его лице оставалось все то же выражение холодного гнева. Я сам чувствовал, как моя грудь раздувается под действием смеси адреналина, ярости и горя. Я испепелял его взглядом, и его глаза сверкали той же враждебностью. Я почувствовал, что что-то между нами сейчас окончательно разбилось и наша дружба не выживет после того, что случилось на этой улочке. Эта единственная связь, которая до настоящего момента объединяла нас столько лет, когда мы были как братья, умерла этим вечером, и это печалило меня… бесконечно печалило…

— Почему ты не сказал раньше?

Он сделал вид, будто разглядывает носки своих кроссовок.

— Я не знал, как тебе сказать… Клянусь, я хотел тебе сказать…

— Ты мне отправлял другие послания?

— Э?.. Нет! Только это!

— Почему ты мне прямо это не сказал? Почему чертово анонимное письмо, Чарли?

Теперь мой голос был почти плачущим. Я увидел, как Чарли побледнел, несмотря на искусственные неоновые краски у него на щеках.

— Потому что у меня были сомнения…

— Сомнения в чем?

— В тебе. Я хотел видеть твою реакцию.

— Почему?

— Потому, что я подозревал тебя, вот почему!

Он почти выкрикнул это. Я смотрел на него, совершенно ошеломленный. Глаза Чарли не могли быть более грустными, чем в то самое мгновение. Никогда раньше я не видел в них такого выражения. Да. Наша дружба окончательно умерла. После этого не существовало ничего, что могло бы ее спасти… Я развернулся и направился назад к машине; что-то окутывало меня, как влажное и холодное покрывало, отделяя от всего остального мира.

…безграничное отчаяние…

Я был несчастнее несчастного.

30. Взлет

Реактивный самолет рейсом в округ Ли, находящийся на крайнем юго-западе Вирджинии, но обладающий своим аэродромом, выруливал на взлетную полосу. Перед кабиной пилота стюардесса жестами показывала, как действовать во время аварии: маска, спасательный жилет… Пытаясь не обращать на нее внимания — правда, безуспешно, — Грант Огастин с тревогой спросил себя, какому проценту пассажиров на самом деле удается выполнить все как следует.

Он ненавидел самолеты, но тем не менее у него был свой собственный, реактивный: положение обязывает. В конце концов Джей убедил его