Дикарь (СИ) - Жигалов Александр

Если придут убивать, то сюда.

Такхвар выругался сквозь зубы, но так тихо, что и Миха всего не расслышал. А слух у него хороший. И зрение неплохое. Но старик сделал шаг и растворился в серой зыби. Миха втянул воздух. Запах чужака все-таки ощущался, но размытый, едва уловимый.

Хорошо.

Время потянулось по-новому. Оно ощущалось натянутыми нервами. Остро. Ярко. Застучало сердце. и в висках тоже. Во рту пересохло.

Подумалось вдруг, что он, Миха, он ведь на самом деле не боец.

Ни разу вот не боец.

Что там, возле города магов, он и действовал-то, как в тумане. И убивать не убивал, вот так, преднамеренно. Сможет ли?

Та ненависть, прежняя, она куда-то подевалась. И вместо нее поселился страх.

Не умереть. Этого Миха не боялся.

И не боли. Боль он как-нибудь перетерпит.

Не справится.

Мальчишку убьют. Обоих мальчишек убьют. И старика тоже. И его, Миху, что логично.

Додумать он не успел.

Человек шел. Не особо скрываясь, к слову. По улице. Неспешно. Время от времени останавливаясь, прислушиваясь к чему-то.

Миха тоже прислушался.

Ничего.

Барон сопит. Возится в сарае скот. Шубуршатся мыши в соломе. И сонно квохчут куры. Этих только тронь, мигом шум поднимут. Вот старый кобель поднял голову, принюхался и зевнул. Стало быть свой.

А если Миха ошибся?

Человек вошел во двор.

Стар?

Похоже. А вот пахнет от него не рекой, не рыбой, а лесом. Дымом костра. Копченым мясом. И людьми. Последний запах с трудом улавливается, он вновь же наносной, но Миха подбирается.

Что делать?

Стара убить несложно, вот он стал у самой крыши. Слегка покачивается на ногах. Пьяный? Или играет? Второе. Рука лежит на рукояти ножа. А ножи тут не игрушечные. Оглядывается.

Зевает.

Матерится во весь голос.

— Данька! — его вопль разлетается по округе. — Мужа встречай, сучка!

Он сплюнул под ноги и той, качующейся походкой, которая должна была бы показать, сколь пьян Стар, направился к дому.

Скрипнула дверь. И выпустила тонкую тень, которая согнула спину.

— Что, тварюка, не спится, — Стар не отказал себе в удовольствии отвесить затрещину. — Разувай мужа-то!

— Стар, — из дома вышла жена старосты.

А сам где? Спит?

— Что, матушка? — глумливо поинтересовался Стар. — И вам не спится?

— Прекрати.

Стар фыркнул и прислонился к стене. Выставив ногу, он велел:

— Что встала? Сапоги сымай!

— Стар!

— Батюшка где? Нажрался, небось? И братцы тоже. Один я ночей не сплю…

Женщина склонилась, пытаясь стащить сапог, но получила пинок в грудь и повалилась на спину.

— А вы говорили, рукастая будет. Вона, криворука и бестолкова, матушка. Вставай, давай. Или самому разуваться прикажешь? Только и годна, что подол перед каждым задирать. Может, тебя вовсе продать? Говорят, в городе таких, гулящих, любят. Будешь жить в господском доме…

— Прекрати, — жестко произнесла матушка.

— А не то что? Пожалуешься? И кому, матушка? Моему батюшке? Или… моему батюшке?!

Второй пинок заставил женщину сжаться в клубок. Она затаилась, кажется, и дышать позабыла как.

— Нет, матушка. Хватит. Надоело. Теперь все иначе будет. По-моему. А гости где?

— Тебе зачем?

— Так. Интересно.

— Спать иди, — женщина повернулась спиной. Но уйти ей не позволили. Рука Стара сдавила шею.

— Я тебя не отпускал.

— Успокойся.

А ведь она испугалась. Она наверняка знала сына лучше, чем кто-либо. И испугалась. Миха заставил себя лежать. Стар не один здесь. Слишком нагл. Слишком уверен, что все пойдет именно так, как задумано. И не боится ни гнева отцовского, ни братьев.

Он пришел убивать.

— Говори, потаскуха, — Стар вытащил-таки нож и бросил. — А ты, сучка, только попробуй пискнуть. Пришибу.

И та, другая, которая так и лежала, боясь шелохнуться, не ослушалась.

— Где они?

— Недоброе замыслил, — голос старостихи дрогнул-таки, выдавая страх.

— Плевать. Где?

И запахло кровью. Еще не убил, лишь показал намерения. А вот Миха понял, что все не так и плохо у него с моралью. Совесть заткнулась. Сомнения тоже.

Все просто.

Или выживут они. Или этот вот подонок. Убивать, конечно, нехорошо, но порой ничего иного не остается.

— Я ведь могу и медленно, — нож, прижатый к горлу, скользнул ниже. И запах крови усилился. Старый кобель поспешно убрался в будку.

Мудрый зверь. От бешеных людей собакам лучше держаться подальше.

— В сарае, — выдавила женщина.

— А чего ж так гостей-то не уважили?

— Барон… не рассчитал сил. Его охранник унес. Уложил. Не велел беспокоить.

— Охранник? Этот тощий оборванец?

Обидно. На гадюках-то особо не разжиреешь.

— Старик?

— Там же. Крепкий. На своих ушел.

— Сама видела?

— Наверху. На сене. Носила воду. И расол.

Носила. Было такое дело.

— Хорошо. Видишь, как все просто, — Михе показалось, что он видит слегка безумную улыбку ублюдка. А потом рука его дернулась и запах крови сделался вовсе уж удушающим. Женщина вскинула руки к перерезанному горлу, чтобы в следующее мгновенье мешком осесть наземь.

Миха чудом не дернулся.

Стало вдруг тошно.

А ведь он мог бы спасти эту женщину. Свернуть шею Стару? Да с легкостью, чай, не лось. Лося жалко. И у лося рога. А этот ублюдок еще пожалеет.

Стар переступил через тело и вошел в дом.

Тихо так. Вышел спустя пару минут. Огляделся. А потом свистнул. Свист был резким и коротким. Минуту или две ничего не происходило.

Но вот сизая мгла дрогнула, выпуская двоих. Твою ж мать да через колено! Прямо посреди двора. И ведь двор был пуст. Миха видел. И слышал. Только не увидел и не услышал.

Магия?

Похоже на то.

— Слышали? — Стар аккуратно запер дверь и огляделся. Поморщился. — А жечь обязательно?

— Можешь и не жечь, — милостиво разрешила первая тень.

Голос.

Миха его узнал сразу и, будь крыша попрочнее, вжался бы в нее. Это же тот тип, с болота. А второй, стало быть, лучник? Странно то, что даже сейчас, проявившихся, разглядеть их было сложно. Взгляд будто соскальзывал.

Ни лиц.

Ни одежды.

Точно — тени.

— Только потом спросят, как разбойники-то вошли? Что ответишь? Сам привел, — человек хохотнул и повернулся к сараю. — Там?

— Дома точно нет. И уходить не уходили. Она бы сказала, — Стар пнул неподвижное тело матери.

Все ж таки богата уродами земля местная.

Тени обменялись взглядами.

— Не смотрел?

— А если потревожу? — резонно возразил Стар. И рывком поднял на ноги жену. Отвесив ей отрезвляющую пощечину, велел: — Пойдешь. Глянешь. Спят ли. Если вдруг, скажи, что послали спросить, не надо ли чего. Поняла?

Женщина замерла.

Но еще одна затрещина заставила её кивнуть.

— Вздумаешь шалить, я тебя не просто убью. Я тебя живой закопаю. Ясно? — это Стар прошипел на ухо, и несчастная затряслась.

Но на ногах устояла.

Убьет.

Он — её. А потом и отца, и братьев. А эта парочка и самого Стара. Не из чувства справедливости, срать они хотели на эту самую вселенскую справедливость, но свидетелей оставлять не принято.

Скрипнула дверь. Всполошились внутри куры. Захрюкали свиньи, но вскоре все стихло. Женщина появилась и сказала:

— Спят.

Её голос был мертвым. Да и сама она, похоже, понимала, что в живых не оставят. И снова выбор. До Стара Миха дотянется, но дальше-то что?

— Умница, — сказал Лучник и, почудилось, что вполне серьезно. — Иди пока. Посиди где-нибудь, чтоб не задели ненароком.

Женщина всхлипнула.

И отступила.

Хорошо. Миха и сам бы убрался куда-нибудь. Все-таки не хватало ему героичности. Ну ничего, как-нибудь и без нее справится.

— Иди, — велел разбойник Стару.

— Чего?

— Ты нам что обещал? Помочь. Вот и помогай.

— Да я…

Быстрое размытое движение. И тычок, заставивший Стара согнуться.

— Мы же… — прохрипел он. — Мы не о том договаривались. Я не м-могу! Отец клялся. Кровью своей.