Золотой скарабей - Адель Ивановна Алексеева

– Помню, помню, да того форейтора давно уже нет у графа.

– Андрей, брат мой крестовый, поедем со мной вместе!

– Хм! Как? Ехать туда, не знаю куда? Искать то, не знаю что? У меня же, Миша, работа – загородный дом графа, в Петербург надо возвращаться, поспешать. У меня в руках синица – моя работа, а золотой слиток?.. Это ж как журавль в небе. От него в мире бéды. На жизнь и ты, и я заработаем, а от великих денег несчастья случаются. К тому же теперь смена царств, будет новый император Павел.

– Как ты говоришь? «Не знаю куда»? Да вот же у меня и карта есть! Андрей, поедем! Ты же родился там, на Урале!

Они пристально смотрели друг на друга. Андрей стал вроде бы еще выше и тоньше в талии, волосы вились уже мало, а лицо было значительное, серьезное, хотя блеск в глазах не угас. Михаил по-прежнему хорош редкой, нездешней красотой, но выражение его лица не поменялось, уныние и озабоченность лишали его привлекательности.

– А как твоя знаменитая Виже-Лебрен? – вспомнил Андрей.

– Ты разве не знаешь, она в России, в Петербурге, кажется, живет у Салтыковой… Я виделся с ней.

– Излечился от своей Клеопатры? Бог с ней, забудем!

– Она и здесь много, очень много работает. Чуть не каждую неделю новый портрет. Детей Павла Петровича написала.

– О, Павел Петрович – каким-то он будет государем? Я знаком с его супругой Марией Федоровной, она заказала мне маленький кабинет, хочу сделать изящный, очаровательный кабинетик. Мне пора!

Андрей крепко обнял Михаила и без промедления направился через площадь, взял извозчика – и прямиком по Тверской в Братцево.

Миша еще долго бродил по булыжной мостовой, тупо глядя под ноги и обдумывая, что делать, как жить.

Андрей же торопился в Петербург. Кончилось одно царствование, впереди – другое. Граф неутомим, небось уже думает, как сговориться с новым государем насчет крупного заказа, быть может, – собора.

Старый граф в те дни, вероятно, был во власти мыслей о новом государе, о смене царств. Но, как человек свободный, более мечтал увидеть окончание строительства своего загородного дома, который к лету обещал построить Андрей.

…Окруженный старыми, нетронутыми деревьями, отраженный в пруду, дом был действительно великолепен. Через три высоких итальянских окна с закругленным верхом лился белый северный свет. Второй этаж был обнесен террасой, конечно, открытой, с шестью колоннами. На итальянский манер на крыше возвышался купол-полушар, а внизу устроен подиум.

– Не зря я посылал тебя в Европу, – говорил Строганов. – Чувствуется влияние и Англии, и Палладио, не так ли?.. Ну что ж, Андрей, ты встал на ноги прочно. Не хочу торопить события, но вижу, что у тебя большое будущее. Трудись!

И он вновь заговорил о женитьбе:

– Как встал на ноги – пора подумать о семье. Может быть, уже и невесту себе присмотрел? Тебе идет четвертый десяток – пора! Что смущаешься?

Андрей был покорным сыном и в то же время имел горячий нрав. В удалом его отрочестве не зря имел прозвища – Воронок и Соловей-разбойник. Да и во Франции, Италии не терялся, в обществе позволял себе шутки. Но думал всегда о главном – об искусстве! Впрочем, от похвал графа, от слов про женитьбу, действительно, смутился и перевел разговор на другое – строительство.

– Дел впереди немало, перестройка дворца, отделочные работы на Черной речке… Не забыл ли ты о реконструкции большого грота в Петергофе, о ковше Самсона?..

И тут граф снова вернулся к женитьбе, пытал о семейных планах. Воронихин признался:

– В Лондоне я работал вместе с Мэри. Славная чертежница, много мне помогала. Дело у нас шло, да только… ведь она другой веры, а я от православия не откажусь; не знаю, как она.

– Хм! Разве ты не можешь просить ее отказаться от ее веры? – спросил Строганов. – А русской невесты у тебя нет?

Андрей ничего не ответил. Но вечером достал письма от Василисы, которые ему сунул сторож, и стал вновь их перечитывать.

Эпистолярная глава

Андрей вспомнил о том, как уезжал за границу, как встретились они с Василисой.

– Любезная Василиса Егоровна, не желали бы вы писать мне письма? Я невесть когда еще появлюсь в Москве, – сказал он тогда.

Она обрадовалась:

– Обожаю писать письма! Так же, как вам, я буду писать и своей тетушке. Отвечу, Андрей Никифорович, и ежели будет что интересное – отпишу. Почерк у меня отменный, так что я даже помышляла про то, чтобы написать книгу, да, да!

Андрей читал. У нее действительно отменный почерк.

«Любезный друг Андрей Никифорович!

Долго Вам не писала, потому что не было ничего знаменательного, да и не знаю, где Вы обитаете. А теперь спешу сообщить Вам о наших событиях. Наконец-то в скучной московской жизни, в нашей деревне случились события! Сперва приехал к нам во Введенское дядя Степан Петрович, мой крёстный, он служит в Ярославле при тамошнем губернаторе князе Петре Васильевиче Лопухине.

Поразил нас крестный пышущим здоровьем, несмотря на старые годы, ретивостью, бакенбардами и голосом, подобным трубе. Кутерьма, веселье в доме начались! Я на клавикордах играла, по-французски старалась, даже книжку вслух ему читала про рыцаря Ланселота и короля Артура, а он шутил: “Ты и лопочешь по-французски, и поешь по-французски, может, по-французски и кушаешь, и пьешь?”

А потом со значением промолвил:

– А знаешь ли ты, что днями прибывает в Москву наследник? Коронация будет!

Я подскочила, подпрыгнула до его великого роста: мол, крестный, миленький, возьмите меня на ту коронацию! Батюшка мой был в меланхолии, матушка в волнении из-за болезни сводного брата, а я в полной крепости – и не отставала от крестного, пока он не обещал взять меня на какой-либо бал в честь императора. Степан Петрович вздохнул:

– И болезни, и здоровье – в наших руках, только и без благословения Божиего ничего не случается.

Обещала я Вам о происшествиях писать. Так вот, днями прибыл в нашу Москву наследник Павел Петрович. Видела я государя в день приема ярославской делегации. Как меня причесывали и наряжали! И сподобилась я увидеть представление такое, каких ни в церкви не видывала, ни в театре!

Павел Петрович ростом не велик, телом не дороден, однако – настоящий царь: и мантия, и корона, и сапоги со шпорами. Петр Васильевич Лопухин высок, статен, с орденами, лицо правильное, приятное, даже красивое, а взгляд умный. И семья его была рядом: супруга шустрая такая и две девицы – дочери.

Степан Петрович сказал мне на ухо: мол, то мачеха,