Сказка про наследство. Главы 1-9 - Озем
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Беда! Потому они и пострадавшие…
– Ох, верно. Жуликов развелось. Хотя бы этот бизнесмен – этот… как его… Цукин?
– Цуков, а не Цукин. Бизнесмен как бизнесмен – все они такие. Крылышков за спиной нет – ни ангельских, ни корыльбуна… Фамилию Цуков тылки перековеркали – вроде издеваются, но ведь как по правде… Он приехал и пришел ко мне работу просить, иначе есть было нечего. Худенький мальчик. Я взял. Образование неполное высшее, техническое. Получить диплом не успел – перестройка грянула. На заводе были выпускники Алматинского института – к нам не раз из Казахстана по распределению приезжали. Никаких претензий, крепкие, грамотные специалисты. Цуков определился в технический отдел. Тут у нас началось – нет работы, нет зарплаты, а без зарплаты никто работать не желает, тогда опять же за что платить? чехарда. Формально на заводе числишься, а ничего не получаешь. У тылков хоть какой жирок имелся – огороды, скотина. Участки по берегу Кляны снова вскопали, засадили. А Цуков гол как сокол. Он недолго потерпел, уволился с завода и подался в коммерцию. Удачный сукин сын!
– Ты жалеешь, что устроил его тогда? Нет, правильно. Люди должны помогать друг дружке, иначе совсем пропасть…
– Мобутя, ты толкаешь советские лозунги. Сам же говоришь, что дурят наш народ.
– Я не за советские – я за всехние лозунги… Люди не звери.
– Ясно. Поднабрался от соседки. Покойницы Лидии Грицановны. Интересным она была человеком. Там по отцовой линии та-акое наследство! Но она сама по себе – не синий цветочек в волчавнике… В партии не состояла, политики избегала и религией не утешалась – по всем направлениям поперек вставала. Не спорила, не скандалила. Однако цельное ядро в ней было – твердое, отцовское. И заблуждаться не стоит. С виду – мягкая, ласковая, добродушная, но ведь не своротишь ее – словно внутри камень или даже гранит…
– Дочь моего друга. Хороша женщина. Совестливая – это главное. И умная. Мне говорила, что в жизни надо по сердцу да по справедливости поступать – и лучше даже по сердцу, оно всех пожалеть норовит. Надо жалеть! Я ее спрашиваю – ты пожалеешь, а не оценят, посмеются над тобой, скажут – дура! Она мне – все равно пожалею, пусть и дура. Потому большой умницей была…
– Себе на уме всегда. И не воображай, что кроткая овечка. Далеко не проста. В тихом омуте черти водятся – или даже в глубоких норах ворпани. У Лиды же характер – не в мать Калинку, а в папу Грицана. Жаль, ты ее раньше не знал – когда по диким углам прятался, да хоть не одичал…
– У каждого своя судьба.
– Не спорю. Я впервые свою судьбу ощутил, когда в классе появилась она – новая учителка. Хм, учительница – это сильно сказано. Мы школу заканчивали старше, чем сейчас – это по возрасту, а уж по сознанию сравнивать с современной молодежью смешно – не испытали они и малой доли того, что нам выпало… А если нас с вами сравниться, то разница еще больше. Но я почему-то не завидую… Наш последний класс – зрелые парни. Дорога после школы – прямая, без извилин и без углов. Армия, завод. Надо зарабатывать, семьям помогать, развивать социалистический строй. В школе понимали и особо не цеплялись – да учителя мужчины с нами на равных общались. Кое-что в голову вложили – и айда! дальше жизнь научит. Очень разумно. У кого мозги включались – поступали заочно в техникумы. Я после техникума в Кортубинском политехе оказался – тоже на заочном. Что меня подвигло?.. Ездил на сессии, там с женой встретился. Семья образовалась, дети… Теперь старик, вдовец – короче, финиш. Софочка моя – ангел, сколько от меня терпела… Жизнь вот так прошла, а могла совершенно иначе – нутром чую, что могла… Не веришь, дед? Как увидал я молоденькую учителку – ее, Лиду. Глаза закрою, и стоит она передо мной, как тогда. Пухленькая, крепенькая. Одета просто – светлая блузка, темная юбка – и юбка-то перелицована, и блузка у нее одна – единственная, на переменку нет. Старомодная – чуть ли не от матери…
– Не могет такого быть. Калинка худющая была, маленькая. Не подошло бы…
– Вот. А кофта широкая, голубая, старинного покроя с плотным воротом, рукавами, присборенными по краю, с деревянными резными пуговицами… Ни колечка, ни сережек – ни золотых, ни стальных или даже с гранитным камушком. Круглое серьезное лицо, румяные щеки, брови нахмурились. Волосы в косы заплетены, на висках выбиваются кудряшки. Глаза карие, выпуклые, взгляд распахнутый. Парни обомлели. Она нам русский язык и литературу преподавала, но мы мимо ушей пропускали – только на нее смотрели… Тишина в классе – слышно, как муха пролетит. Старые перечницы из учительской именно этого опасались, объясняли нашей Лидочке про дистанцию и про науку педагогику… Бред, не было пошлости в наших мыслях! Она для нас – воплощение женственности… Чего уж там, дела прошлые, но я впервые признавался в любви Лиде, даже записку ей накарябал – не помню что, но искренно. Это бурлило во мне, будоражило, веселило, и летал я подобно корыльбуну… Потом я женился на Софочке. Ее нет, и теперь Лиды нет. Никого нет… Отказала она мне тогда – спряталась за правильными словами. Как ты, Мобутя, прятался и молчал. Домолчался до того, что всем не интересно стало. Тайна, не интересная никому – не тайна. Прости ты уж… Вот и Лида не раскрылась. Ушла. Теперь никогда не узнаем.
– Ты ж говорил, что неинтересно?
– Я про тебя говорил. И не то имел в виду. Ты, понятно, мужчина. Многое повидал, поучаствовал и огреб, что полагалось. С тобой – понятное дело. А Лида? Ее жизнь как на ладони. Все здесь жила – в одной квартире, работала в одной школе. Ничего не прятала, никуда особо не стремилась. Как бы мирское все мимо нее… Не разгадали мы нашу Лиду. Теперь пустота… Понимаешь, она будто всегда чувствовала себя виноватой – что она должна. И долг свой безропотно исполняла, отдавала, от любой награды отказывалась. Схима такая – служение.
