Операция «Людоед» - Андрей Троицкий

– Скорее, – прошептал Колчин.

Он вышел из номера первым, за ним в коридор шмыгнул Сурков. Никого. По-прежнему слышен чей-то храп и жужжание вентилятора. Жара, духота. И пахнет, как в зверинце, где клетки не чистили две последние недели, а то и месяц. Колчин присел у двери двенадцатого номера. Перед тем, как сунуть в прорезь замка отмычку, крутанул круглую ручку, но она не поддалась. Замок на ночь запереть не забыли. Сурков встал напротив двери, чуть наискосок, выставил вперед руку с пистолетом. Колчин повернул отмычку, язычок замка сдвинулся. Еще пол-оборота и замок откроется. Тогда останется повернуть ручку и…

Но замок так и остался неоткрытым Колчин неожиданно вытащил отмычку, поднялся. Выхватив из сумки пистолет, вжался в стену. Он услышал за дверью скрип пружинного матраса, тихие и быстрые шаги босых ног по доскам пола, какое-то шуршание. Сурков, видимо, тоже слышал эти звуки. Он посмотрел на часы: без десяти минут четыре. Теперь Колчин явственно услышал какой-то ни на что не похожий шуршащий звук и сообразил: кто-то из обитателей номера, дергая за веревку, поднимает вверх горизонтальные жалюзи, собранные из тонких металлических полосок. На несколько секунд все звуки стихли. А затем незнакомый голос довольно громко произнес по-русски несколько слов.

– Пожалуйста… Не надо… Я умоляю…

Сурков недобрым словом помянул маму. Он тупо водил глазами по сторонам, не понимая, что происходит за дверью. И ждал приказа Колчина, но тот, сбитый с толку, сам не мог решить, что же предпринять. И тут раздались два пистолетных выстрела, не слишком громких. Видимо, стреляли через подушку или какой-то большой мягкий предмет, заглушающий звук. Колчин кивнул Суркову. Тот бросился вперед, подпрыгнул, подняв в прыжке правую ногу, ударил массивным каблуком ботинка по замку. Места для разбега Суркову не хватило, от двери его отделяли всего несколько коротких шагов. Но он сумел вложиться в удар. И разнес правую часть двери в щепки. Тут же грохнул выстрел, за ним второй и третий. Стрелял Смыр, стоявший у окна. Он уже успел не только поднять жалюзи, растворил обе рамы. Видимо, Смыру не хватило нескольких секунд, чтобы спастись. Он рассчитывал перелезть подоконник, встать на карниз второго этажа, затем броситься вниз. Повиснув на бельевых веревках или толстой проволоке, протянутой поперек улицы, безопасно приземлиться на землю. И даже ногу не вывихнуть. Но дверь распахнулась раньше, чем Смыр успел вылезти в окно. На пороге появился Сурков. С улицы ворвался ветер, пух из простреленной подушки разлетелся по всей комнате, этот пух мешал четко видеть противникам друг друга. Смыр трижды пальнул наугад в темный абрис движущейся человеческой фигуры. Первая пуля просвистела над головой Суркова, вторая застряла в двери. Третья пуля задела правый бок. Он упал на пол, откатился в угол номера. Дважды выстрелил в Смыра, и оба раза промазал. Смыр, не выпуская из руки пистолета, перешагнул подоконник, наклонился, поставил одну ногу на карниз. Следом за Сурковым в номер ворвался Колчин. За короткую секунду сквозь белую завесу пуха Колчин сумел разглядеть человека, лежавшего на полу вдоль кровати. Людович, одетый в светлую пижамную курточку и штаны, тяжело стонал, прижимая к груди рваную подушку. Его лицо было забрызгано кровью. Смыр перекинул через подоконник вторую ногу. С порога Колчин дважды выстрелил навскидку. Одна пуля попала Смыру в бедро, другая вошла под сердце. Охнув, Смыр выпустил пистолет, и вывалился из окна. Перевернувшись в воздухе, он упал на мостовую головой.

Колчин подскочил к окну, глянул вниз. Улица была по-прежнему пуста. На брусчатке лежал человек в трусах и майке. Смыр поджал колени к животу, под головой расплылась кровавая неровная лужица. Колчин бросился в угол комнаты. Сурков, обхватив правый бок ладонями, сидел на полу, привалившись спиной к стене.

– Я в порядке, – сказал Сурков. – Это царапина. Ничего опасного. – Ты уверен? Ты сможешь сам спуститься к машине? – Смогу, – кивнул Сурков. – Надо уходить. Скоро здесь будет полиция.

– Успеем. Ты точно в порядке?

Сурков скинул пиджак, оторвал ладони от тела. На белой рубашке с правой стороны ниже ребер расплывалось кровавое пятно.

– Ну, задело немного, – поморщился Сурков. – Всех дел. Займись им.

Он показал пальцем на Людовича. Колчин, передвигаясь на четвереньках, подполз к человеку, лежавшему вдоль кровати. Тянунов впился пальцами в подушку, уже пропитавшуюся кровью, прижимал ее к груди, словно верил в ее чудодейственные исцеляющие силы. Видимо, Смыр имел приказ в случае чего прикончить Людовича. И успел этот приказ выполнить. Колчин сел на пол рядом с Людовичем, оторвал подушку от его груди. Да, раны тяжелые. Пуля девятого калибра вошла в правую сторону груди. Другая пуля прошла навылет, разорвав печень. С такими ранениями живут минуты три-четыре. Те самые минуты, которые уже кончились. Прострелянная грудь Людовича бурлила и клокотала. Рот был полон крови.

Колчин ухватил раненого за лацканы пижамной курточки, приподнял над полом.

– Я офицер русской разведки, – прошептал Колчин в самое ухо Людовича. – Ты понимаешь меня? Ты ничего не хочешь сказать?

Из прострелянной груди вырвалось шипение. Людович закашлялся, кровь попадала ему в бронхи.

– Я… Пытался… Я… Понял…

Людович захрипел. Ему не хватало воздуха. Сурков, хватаясь рукой за стену, поднялся на ноги, шагнул к распахнутой двери.

– Надо уходить, – Сурков повернулся к Колчину. – Через пару минут будет поздно. Брось его. Он уже сдох.

Колчин встал на ноги, наклонился над Людовичем, подхватив его под спину, поднял, посадил на матрас, подложив под спину свернутое одеяло.

– Вы слышите меня? – спросил Колчин.

Людович кивнул, его лицо сделалось серым, как олово. Жизнь быстро уходила от него.

– Говори, – прошептал Колчин. – Пожалуйста. Ты знаешь, что мне нужно. Скажи. Облегчи свою душу.

– Да что ты там, исповедуешь эту суку? – закричал Сурков. – Уходить надо. Говорю, он уже сдох. Валера, надо уходить.

Он стоял в дверном проеме. Прижимал ладонь к правому простреленному боку. Из-под пальцев кровь капала на брюки, на ботинки, на пол.

– Я знаю, что случилось с вашей женой, – заговорил Колчин. – Это большая трагедия. Но, подумайте… Евгений Дмитриевич, погибнет много людей. Они ни в чем не виноваты. Только подумайте. Их жизни в ваших руках. Мы ищем Стерна, но пока безрезультатно. Если вы сейчас не назовете место проведения терракта…

– Время кончилось, – заорал от двери Сурков.

– Дай мне двадцать секунд.

Глаза Людовича медленно закатывались к потолку. Он хрипел, не успевая выплевывать кровь изо рта, захлебывался и кашлял. Колчин сжал зубы, тряхнул раненого за плечи.

– Письмо, – прохрипел Людович. – В спальне…

– В какой спальне? – Колчин что есть силы тряс Людовича за пижаму. – Говори же, ну…

Людович плюнул кровью.

– Я оставил письмо… В спальне у Шахана Самбулатова. В его доме. Письмо за кроватью. Я хотел его отправить… Но не успел…

Людович закашлялся, высунул язык, словно передразнивал какого-то человека, которого видел он один.

– Так что же ты сбежал от меня тогда, в Варшаве? – крикнул Колчин.

– Я… Я не знал, кто вы…

– Он не знал, – заскрипел зубами Колчин.

– Я бросил письмо за кровать, – голова Людовича завалилась на сторону. – Боялся, что Зураб найдет… Бросил… Оно там…

– Скажи, какой объект вы хотели уничтожить? Где проведут терракт? Ну?

Но Людович уже перестал понимать смысл слов. Он хрипел, задыхался, кашлял. Глаза вылезли из орбит и остекленели. Колчин отпустил пижамную куртку. Голова Людовича упала на грудь, он перестал сжимать кулаки и хрипеть. Все, кончился Людович.

Колчин бросился в коридор.

Пригород Перми. 19 августа.

К пяти утра сборы были закончены. Десять бочек с азотированной селитрой нарыли герметичными пластиковыми крышками, по доскам закатили в кузов «МАЗа», поставили их на деревянный настил, толстой проволокой прикрепили бочки к бортам. Внизу, под настилом ровными рядами лежали тротиловые шашки. Стерн еще раз проверил электрическую цепь, соединяющую детонаторы с элементами питания, конденсатором и будильником. Порядок. Теперь осталась лишь рутинная физическая работа. Стерн с Ватутиным принялись таскать к грузовику джутовые мешки с песком, поднимали их в кузов и укладывали поверх бочек. Когда тротил и бочки с азотированной селитрой рванут, разрушительная взрывная волна пойдет не вверх, не в пространство, а вниз на бетонные конструкции плотины. Ватутин, шатаясь от усталости и недосыпу, работал наравне со Стерном, но ни разу не пожаловался на слабость и плохое самочувствие. Стерн, видя, что помощник выбивается из сил, отпустил его в бытовку передохнуть, а сам доделал то малое, что еще осталось. Поднял в кузов несколько мешков с мелкой картошкой, купленной на рынке. Рассыпал картошку, маскируя тротил и вьющиеся по низу провода. Внимательно осмотрел работу, отряхнул ладони от пыли. Спрыгнув на землю, поднял и закрепил борт, закрыл полог тента. А затем, раздетый до трусов, брился, стоял перед бочкой с водой, поливая себя из ковшика и растираясь полотенцем. Стерн вернулся в бытовку, надел чистое белье, вытащил из чемоданчика новые брюки, свежую рубашку, белую в темную полоску. – Ну, вы словно жениться собираетесь, – сказал Ватутин. – Все новое…