Тайна Древнего Лика - Алексей Корепанов

— То же самое, что и у моей, — сказала Пенелопа, остановившись. — Память отшибло начисто, да еще и ходить не может. — И, тяжело вздохнув, добавила: — Я тут уже почти всех знаю… особенно из давних. «В чем дело? — в смятении подумала Флоренс, не в силах отвести глаз от окаменевшего, похожего на маску лица несчастной. — Что я там увидела, что?..»

— У матери хоть я есть, — грустно продолжала Пенелопа, — а у этой никого, ни родных, ни знакомых. — Она вновь шумно вздохнула, запрокинула голову. — Господи, да минует нас чаша сия…

И внезапно, словно отзываясь на это движение Пенелопы, женщина в инвалидном кресле медленно выпрямилась, и взгляд ее стал осмысленным. Санитар вез ее вдоль ограды, в десятке шагов от Флоренс и Пенелопы, и больная всем телом поворачивалась к ним. Руки ее уже не свисали как плети, а вцепились, с силой вцепились в черные подлокотники.

«Что же это? — Флоренс никак не могла понять, что с ней такое, и сумка вдруг стала тяжелой, словно ее набили камнями, и ноги приросли к асфальту. — Она так глядит на меня… Что?.. Почему?..» — мысли были лихорадочными и растерянными.

Седая женщина с сухим истончившимся морщинистым лицом разжала пальцы и вскинула руку к небу. Она указывала на низкое небо, затянутое серой мутью облаков, и что-то тихо говорила, и по дряблым щекам ее ползли слезы, выдавливаясь из выцветших глаз.

— Не приведи Господь… — пробормотала Пенелопа. — Давай сумку, Фло, я пойду…Давно скрылись за деревьями санитар и седая пациентка, потерявшая память, — а Флоренс продолжала стоять у больничной ограды, за которой простирался печальный, совершенно иной мир, и на сердце у нее было тяжело. Так тяжело, словно кто-то подлый и беспощадный завалил его многотонными плитами. Она стояла соляным столпом, ощущая себя ни в чем неповинной женой Лота, покаранной жестоко и несправедливо. А перед внутренним взором ее все маячила и маячила тонкая иссохшая рука, воздетая к серым грозным небесам, за которыми нет и не может быть ничего хорошего.

Потом она все-таки смогла вернуться в свой «форд» цвета запекшейся крови, — но сердце продолжало болезненно ворочаться в груди тяжелым комком, и трудно было дышать…

5

Флоренс закашлялась, открыла глаза — и тут же зажмурилась, потому что ветер швырял ей в лицо рыжую пыль, и все вокруг было заполнено пылью. Перевернувшись на живот — боль вновь прогулялась по пояснице, — она выплюнула вязкий комок и спрятала лицо в ладонях.

«Пылевая буря, — подумала она. — Начинается пылевая буря…»

Ветер свистел и завывал, песчинки шуршали по комбинезону, грозя засыпать ее. Флоренс спиной вперед, отталкиваясь от породы ладонями и разбитыми коленями, начала спускаться по склону, чтобы укрыться в котловане от разыгравшейся стихии. С каждым вдохом смешанный с пылью песок забивался ей в ноздри, наждаком скреб в горле, и она то и дело останавливалась, откашливаясь и отплевываясь, а потом продолжала свой путь.

На дне котлована оказалось ненамного лучше, чем на равнине. Да, здесь не так ощущался ветер, но сверху непрерывно сыпало и сыпало, и без шлема можно было просто задохнуться в этой желто-багровой мутной сумятице. Только раз Флоренс попыталась открыть глаза — и сразу же пожалела об этом: от жжения и рези под веками у нее потекли слезы. Она чувствовала себя одинокой и беспомощной, и, продолжая пятиться, согнувшись и закрыв лицо руками, готова была уже просто упасть и сдаться, сдаться насовсем, навсегда. И в этот миг уперлась спиной во что-то твердое. Это был экскаватор.

Она почти не помнила, как раздирала липкие швы упаковки, как пробиралась под матовую пленку — и обнаружила себя уже в кабине, полулежащей в кресле. Песок с шумом сыпался на упаковку, казалось, что это шумит дождь, — и вокруг царил багровый полумрак.

Флоренс плакала, с ногами забравшись в кресло, и проклинала тот день и час, когда ей предложили пройти отбор для участия в первой экспедиции на Марс. Непрерывный шорох нагонял тоску, и некуда было деться от этого шороха, и то, мрачное и непреклонное, все сильнее тянуло ее в бездну…

Но она все-таки сумела приказать себе не скулить. Нужно дождаться вечера, убедиться в том, что «Арго» все так же висит над Сидонией — и молить Господа, чтобы модуль вернулся сюда, на Марс. Ведь не настолько же она грешна, чтобы Господь не внял ее молитвам…

Или все-таки — грешна?

Она стала припоминать и перебирать все свои большие и малые прегрешения — и вновь незаметно задремала под шорох марсианского «дождя».

…Так, в болезненной, наполненной видениями полудреме, она и провела весь долгий день, скорчившись в кресле возле панели управления экскаватором. В шорохе песка ей слышались чьи-то голоса… Голос дочки… Маклайна… матери… мужа… Чьи-то силуэты проступали за стеклом кабины, затянутой пленкой, кто-то смотрел на нее… хмурился… кивал… махал рукой… День все длился и длился, и ветер постепенно стихал, устав бессмысленно гонять песок над равниной. Шорохи смолкали — и глухой стеной все ближе подступала тишина, ужасная тишина одиночества…

В какой-то момент Флоренс ощутила непривычную тягучую боль в груди. Что-то холодное сдавило сердце, намереваясь заставить его замолчать, и она сжалась на сиденье в недобром предчувствии. Но время шло, и сердце продолжало стучать, и она принялась дышать медленно и глубоко, прислушиваясь к себе. Дышать было тяжело, но боль как будто бы ушла. И место этой боли тут же заняла какая-то непонятная тоска… о непоправимой утрате…

Словно оборвалась нить…

Не зная, что делать, как подавить, заглушить новую напасть, Флоренс вновь извлекла из кармана армейский батончик. Без раздумий сорвала обертку и съела его. Ничего этот батончик не решал… Она в очередной раз мысленно обратилась к Господу с горячей просьбой о помощи, положила обертку на приборную панель и выбралась из кресла, привычно уже держась рукой за поясницу. Наружные шорохи полностью прекратились, и тишину нарушало только ее прерывистое дыхание. Флоренс чувствовала, что ей не хватает воздуха в тесной закрытой кабине, и как-то отстраненно удивилась, почему вообще не задохнулась здесь, под пленкой. Она повернула голову и обнаружила, что, оказывается, забравшись сюда, открыла клапан подачи дыхательной смеси из резервуара, которым был оснащен экскаватор. Но когда и как ей удалось это сделать, она абсолютно не помнила. Теперь же, судя по всему, резервуар опустел, и нужно было выбираться отсюда на свежий воздух, на простор. Она готова была отдать все, чтобы там, за дверью кабины, оказался земной простор, а не безлюдный, безжизненный берег высохшего марсианского океана…