Пробуждения - Оливер Сакс

Таким образом, пробудившийся больной обращается к миру, он более не поглощен и не захвачен собственным недугом. Он обращает целеустремленное, страстное и любящее внимание на мир, тем более радостное и невинное, чем дольше был он отрезан от мира, чем дольше «спал».

Мир снова становится восхитительно живым. Больной всюду отыскивает причины для интереса, удивления и радости — он словно опять становится ребенком или, если угодно, узником, вышедшим на свободу. Он влюбляется в окружающую его действительность.

При воссоединении с миром и самим собой больной полностью меняет свое внутреннее ощущение и поведение. Там, где раньше ощущал стеснение, неудобство, неестественность и ограничение, теперь чувствует свободу и единение с миром. Все аспекты его бытия — движения, восприятие, мысли и чувства — свидетельствуют факт пробуждения. Поток бытия, не сдерживаемый и не перегороженный более никакими плотинами, течет без усилий, совершенно свободно и легко. Нет больше ощущения «ca ne marche pas» или внутреннего торможения [Это отчасти механистическое, отчасти инфернальное ощущение внутренней остановки или бесчувственности, сводящего с ума движения на месте в никуда, столь характерного для паркинсонизма и невроза, прекрасно выражено в последних стихотворениях и письмах Д.Х. Лоуренса. // Люди, что сидят в машинах // Среди вертящихся колес, в апофеозе колес, // Сидят в сером тумане движения, застывшего на месте, // В полете, какой не летит, // И в жизни, которая смерть. // «…идти, но не перемещаться, застыть в движении — // это настоящий ад. Он реален, сер и ужасен. // Это серый ад, неведомый Данте…»]. Проясняется чувство пространства, свободы бытия. Исчезает чувство нестабильности, ощущение хождения по острию ножа, столь характерное для болезни (оно замещается устойчивостью, гибкостью и легкостью).

Эти чувства и ощущения, по-разному окрашенные индивидуальными привычками и вкусами, испытывают, с большей или меньшей интенсивностью, все больные, полностью пробудившиеся на фоне приема леводопы. Они демонстрируют нам полное качество — пик реального бытия (столь редко воспринимающийся большинством «здоровых» людей). Они показывают нам то, что мы знали — и почти забыли. Показывают то, что мы когда-то имели и впоследствии утратили.

Чувство возвращения к истокам, к чему-то первичному, первозданному, к более глубоким и более простым предметам мира было сообщено мне наиболее живо моим больным Леонардом Л. «Это очень сладкое чувство, — сказал он во время своего очень короткого пробуждения. — Очень сладкое, легкое и мирное. Я благодарен за каждый момент такого бытия. Чувствую себя таким умиротворенным, словно вернулся в родной дом после долгого и тяжелого путешествия. Мне тепло и хорошо, как кошке у камина». И это действительно соответствовало тому, как он выглядел в тот момент…

Д.Х. Лоуренс

Бедствие

И будет потом великое бедствие.

Библия Виклифа

Ибо фортуна закладывает план бедствий в основание нашего счастливого преуспеяния, благословляя нас в первом квадранте и стараясь погубить в последнем.

Сэр Томас Браун

На какое-то время каждый больной, которому назначают леводопу, возвращается в ничем не замутненное, прекрасное состояние полного здоровья. Но рано или поздно, тем или иным образом почти у всех больных начинаются осложнения и неприятности [Но не всегда перед «бедствием» на долю больного выпадает безмятежный период. Так, Эстер И. в определенный день впадала в критическое состояние в течение считанных секунд, без всякого предупреждения (сн. 65, с. 176). Кроме того, с самого начала у действия лекарства была избыточность — больная выглядела чрезмерно возбужденной, поведение отличалось бурностью, одновременно наблюдалось странное двигательное принуждение и персеверация. Эстер была больной с особенно тяжелой, протекавшей по типу «все или ничего», формой постэнцефалитического расстройства, но подобные взрывные реакции иногда приходится наблюдать и у больных с «обычной» болезнью Паркинсона. Один из таких больных, одновременно страдавший шизофренией Берт Э., которому я назначил леводопу в 1986 году, демонстрировал медленную активацию функций, по мере того как я постепенно увеличивал дозу. Но потом, неожиданно и внезапно, на фоне очередного незначительного (всего 5 %) повышения дозы, больной в течение часа впал в супернормальное состояние — у него началась поразительная, почти безумная умственная и двигательная активность. Утром все было как обычно, если не считать небольшого уменьшения ригидности и тремора на фоне сохранявшейся неспособности говорить и необходимости посторонней помощи в самообслуживании, но потом… В середине дня в пациенте словно что-то «щелкнуло» (по меткому выражению медсестер): он рывком вскочил с кресла, побежал по коридору, боксируя с тенью, а потом начал говорить со скоростью «сто километров в час». Все его речи сводились к обсуждению различных видов спорта (футбола, бейсбола, математических игр и т. д.). То, что поначалу могло показаться нормальным, хотя и несколько драматичным, пробуждением или освобождением, оказалось на деле манией, что и подтвердилось в следующие пару дней. На этом фоне я не намного (всего на 5 %) уменьшил дозу леводопы, но это, вместо того чтобы сгладить повышенную активность и возбуждение, немедленно привело к возвращению тяжелого дрожательного и практически беспомощного паркинсонизма. Ясно, что реакция Берта в тот день, когда он пробудился, уже отклонилась от линейной зависимости ответа от дозы и перешла в другое, очень сложное пространство нелинейных, внезапных и непредсказуемых ответов.]. У одних больных нарушения и осложнения могут быть слабыми и мягкими на протяжении месяцев и лет адекватного ответа на проводимое лечение; у других же пациентов телесный и душевный подъем происходит в течение нескольких дней — это всего лишь ничтожное мгновение по сравнению с жизнью, — перед тем как больной снова падает в глубины своего недуга.

Нет правил, по которым можно было бы определить, какой именно больной неадекватно отреагирует на лечение. Нельзя также предсказать, когда и при каких обстоятельствах эти осложнения проявятся. Разумно, однако, предположить, что больные, изначально пребывавшие в самом тяжелом состоянии из-за паркинсонизма (будь их нарушения неврологического, эмоционального или социально-экономического порядка), имеют склонность(здесь уместны и другие термины: например «у них наиболее высока вероятность») получить самые тяжелые осложнения от лечения леводопой [Утверждение такого общего порядка требует дополнения и разъяснения. По большей части больные с истинной болезнью Паркинсона — а именно они составляют подавляющее большинство страдающих паркинсонизмом людей — хорошо отвечают на длительное и очень длительное лечение препаратами леводопы, а побочные эффекты проявляются весьма слабо, если все-таки появляются. А вот больные с постэнцефалитическим синдромом в большей степени склонны к ранним и тяжелым побочным реакциям. Но есть и очень важные исключения из такого «правила». Ни один больной паркинсонизмом не может с гарантией ожидать длительного благоприятного приема леводопы, и, напротив, некоторые тяжелые инвалиды, страдающие выраженным постэнцефалитическим паркинсонизмом, — такие как Магда Б. и многие другие больные, истории которых не вошли в книгу, — удивили самих себя и окружающих, получив баснословный эффект от приема леводопы и продолжая получать его по сей день. // Непредсказуемая природа индивидуального ответа (она скрывается за благоприятными статистическими отчетами, которыми мы привыкли пользоваться для оценки эффективности лекарств) указывает на то, что детерминанты ответа на лекарство невероятно многочисленны и сложны, а также дает понимание, сколько может быть латентных (то есть потенциальных) факторов, сила и слабость которых неожиданна оттого, что мы не видим этих факторов. // Есть тем не менее группа пациентов, которые практически неизбежно испытывают катастрофические последствия от приема леводопы: это больные с исходной деменцией. Они самый уязвимый в отношении побочных эффектов леводопы контингент. Эти больные отличаются повышенной чувствительностью не только к леводопе, но и к стрессовым ситуациям вообще. История Рэйчел И. служит убедительным и наглядным подтверждением того, насколько опасно назначать леводопу таким больным. (См. Сакс и другие, 1970; и Сакс и другие, 1972.)].

В медицине существует широко распространенная, практически универсальная тенденция относить все проявления такого рода в категорию «побочных эффектов», так как сам термин является освобождающим и ободряющим. Иногда этот термин используют просто для удобства, не нагружая каким-то особым внутренним смыслом, но чаще его применяют, следуя прецеденту Корциаса, широко принятому в медицинской практике для обозначения некоторых весьма существенных отклонений в действии лекарства от того эффекта, на который рассчитывали и которого ожидали. Такое различение позволяет при желании просто не обращать внимания на такие эффекты. Ничто не может быть приятнее подобного допущения, но и ничто так не требует беспристрастного исследования. Здравомыслящие больные часто понимают это лучше врачей [Одна из таких пациенток, Лилиан Т., находящаяся ныне в госпитале «Маунт-Кармель», когда в девятый раз поступала в большой неврологический госпиталь в Нью-Йорке для лечения «побочных эффектов», которые в ее случае заключались в неистовом трясении головой из стороны в сторону, сказала своему лечащему врачу: «Это моя тряска головой. Эта тряска — не больший «побочный эффект», чем моя собственная голова. Вы не сможете вылечить их, если только не отрежете мне заодно и голову!»].