Город, в котором... - Татьяна Набатникова

Зоя усмехнулась:

— Купаться, что ли? Или ты с Наташкой не накупался?

— С Наташкой я уже вот так вот накупался! — он показал на горле, как. — Я давно собирался с тобой поговорить.

— Что ты там придумал? — вздохнула Зоя; у нее сейчас не было воли ничему противиться, так она устала.

— Слушай, вот я смотрю на тебя, на себя… Вот поступлю я в военное училище… Ты хоть знаешь, что это такое, когда у человека никого нет?

— Так, короче: что делать будем? — у Зои была пересохшая, как ручей, душа, сплавляться по такому руслу — одно мучение, дно скребет по дну, и потому — короче! Короче.

Майор взял Зою за руку:

— Ну вот давно бы так. Я просто был идиот.

Зоя руки не отняла, но отвернулась, чтобы смотреть не на Майора. Но и вдали ей ничего не светило.

— Зой, а Зой! — окликнул.

— Ну что?

— Пошли в кино?

— Зачем в кино? Давай тут целоваться.

Майор с сомнением наклонил голову:

— Что, правда?

— А чего! — Зоя хмыкнула.

Майор неуверенно наклонился, поцеловал Зою в щеку. Отстранился и в смятении смотрел, потому что ничего не случилось, кроме соприкосновения двух физических тел. Формулой математики можно описать это соприкосновение. Зоя усмехнулась, бестрепетно притянула его за шею одной рукой, поцеловала в губы.

И опять  н е  б ы л о  н и ч е г о.

Майор, кажется, понял, что происходит. Он сел прямо на траву, уронил голову. Зоя села рядом. Молчали, каждый сам по себе.

— Зачем ты так? — тихо укорил Майор.

— А, плевать! Устала я, — ответила Зоя бесчувственным иссохшим голосом. — И даже лучше, если так.

Олегу в это время было не слаще: Олег влип. Что он скажет Зойке? А что он скажет Натали?

— Взгляд у тебя невыносимый. Как орудийный ствол наставила…

— Крепость хочу пробить!

— Я буду сопротивляться, — глянул исподлобья.

— Знаю. Вижу. Забаррикадировался… — вздохнула.

Олег прятал глаза. Потом вдруг пощады запросил:

— Запутался я. Ничего не понимаю.

Значит, слаб. О, это обнадеживало. Натали готова была ухватиться за любую соломинку.

— Давай я тебе все объясню!

— Да что ты мне объяснишь! Ты мне про себя объяснишь, а про меня? Я ведь про  с е б я  не понимаю! И ничего у меня не получается…

— Олег! Я виновата перед тобой, но я… просто умираю! — Натали вдруг заплакала.

— Мне самому хоть плачь.

И уже не сопротивляясь, сдался своим желаниям; он обнял ее — не прижал к себе, сам к ней прижался, как испуганный ребенок в поиске защиты.

— Все запуталось… — бормотал, пряча лицо на ее плече.

Инстинкт материнства подсказал ей прикосновения и то ровное нежное дыхание, каким только и можно успокоить прижавшееся к тебе существо. Счастливый лепет слов:

— Когда мне передали, что ты здесь, я ахнула, упала, села, встала, побежала… Бог знает что со мной сделалось. Все стремглав…

— Все ужасно… — бормотал Олег. — Но я знал, я предчувствовал, что так будет… я хотел этого. Я не мог тебя забыть.

— Вот и хорошо, и хорошо, — она нежно шевелила пальцами его волосы, летучими ласками касалась кожи.

Он обмяк и уже не так судорожно цеплялся за нее (от нее же ища себе спасения), он предался ее воле. Она взяла его за руку и повела в глубину леса, не разбирая дороги. Что-то она ему счастливо наговаривала на ходу, что-то он ей отвечал сумбурное, этих речей не передать, это сродни плеску птичьих гимнов.

Потом этот плеск иссяк.

Олег задумчиво умолк. Они остановились.

— С Зойкой-то мы что сделали…

— А что с ней? — с трудом припоминает Натали.

— Она вон забыла, как улыбка на лице делается, из чего она возникает.

— Все равно ты мой! Сперва ты был мой, а потом уж ее. Значит, мое право первее!

— Ну зачем ты так? — мучился Олег. Упрекать не смел: какое там упрекать, когда сам… Только мольба и остается: не надо! — Она себя и так ведет лучше некуда. Посерела вся. А мы как щенки. Вынесло нас половодьем, барахтаемся…

Натали вдруг вскрикнула, завидев что-то вдали за деревьями:

— Смотри! Вон Зоя с Майором! Прошли уже. В обнимку!

— Да?

— Да! — торжествовала Натали. — А ты боялся! Вот тебе и «лучше некуда»!

Олег сокрушенно замотал головой:

— Перетерло ее. В подшипнике этом. Дали ей роль, навязали, и она не сказала нам «а пошли вы…» Терпела, тащила. Надорвалась.

— Да брось ты! Нашел трагедию.

Олег продолжал сокрушаться:

— Воспользовались ее великодушием, даже не спросив ее, и она не послала нас к черту!

— Ну, ты как хочешь, а у меня об этом свое мнение! — Натали знала: Олег не станет уточнять, на что она намекает. Мужчины брезгливы к сплетням. Но сомнение посеяно, пусть теперь помучается, подумает. — Ах, я ведь сумку на пляже оставила. Пошли, сходим?

— Можно, я тебя здесь подожду? Посижу тут один… — Олег вздохнул: неоткуда было ждать ему утешения.

Он сел прямо на траву, сгорбился, стал в одиночестве думать свою думу. Тут и нашли его Витька с Любашей.

— Ничего себе друг! Приехал и смылся, не показавшись! Нас на бабу променял! — поднял Витька шум. Олег болезненно зажмурился, поднялся с земли. — Здоров был!

— Здорово…

— Чего такой кислый?

— Да!.. — Олег махнул рукой. Догадливый Витька подтолкнул Любашу:

— Топай, я догоню.

— Запутался в бабах, — сказал Олег.

Витька засмеялся:

— Что, Натали, поди, на шею кинулась?

Олег отвернулся, не отвечая. Потом вдруг начал исповедоваться, качая головой на себя самого: какой подлец.

— Говорю ей: как я рад, вроде заново родился — несу какую-то ахинею: мол, все стало красивее, светлее, несу это, а сам чувствую: вру, вру, как сивый мерин, а на самом-то деле, когда было по-настоящему «светлее», такие слова и в ум не лезли, тем более на язык. Слова появляются взамен исчезнувшей действительности. Слова — это засушенная действительность, гербарий.

— А как же Зойка теперь? — даже Витька призадумался.

— Не знаю, — Олег вконец потух.

— Э, да вы вместе с Натали… Знаешь, кто вы?

— Знаю! — хотел опередить, остановить его Олег, больно слышать о себе, что знаешь и без того. Но Витька не удержался:

— Подложили ее подстилкой под ваши сложные чувства!

Впрочем, Витька был, как всегда, безопасен: не очень серьезен.

— Сам знаю, не трави ты меня! Ну что, что мне делать, а?

— Что в таких случаях делают джентльмены, когти рвать! — деловито подсказал Витька.

— Все. Любви нет, мы ее истребили! Кругом заврался — ну не подлец ли? — отчаивался Олег.

Витька плюнул:

— Брось ты их обеих! Особенно Натали. Помнишь, зимой, сидели у нее вечером, и ты говоришь: «Наташ, пошли к нам, пожрем!» А она тебе сердобольно так отвечает: «Бедненький, голодный! А я доверху сыта!» А нет, чтоб побежать на кухню и что-нибудь принести. Нет, лично я баб на таких вещах проверяю. Твой голод она не слышит, она только свой может услышать. Ты ей талдычишь, что обещал быть дома в восемь, а она капризно: «Зачем обещал?» Вся ее любовь состоит в том, чтоб тебя использовать для своего удовольствия. А каково при этом тебе — ее не колышет. Как паучиха. Говорят, паучихи после этого самого съедают самца — и все тут.

— Но ты же с ней дружишь!

— Хо, а мне-то что! Детей с ней крестить? Я Любашку себе уже нашел, а вы там как хотите.

— Вот видишь!.. — укорил Олег.

— Пошли! — распорядился Витька.

— Куда?

— Удрапаем куда-нибудь.

— А Любаша?

— Она поймет, не чета вашим.

Олег помотал головой:

— Не могу. Натали сейчас вернется, я должен ее дождаться… Зойка тоже обещала сюда прийти, но она уже не придет. А Натали вернется.

— Вернется — подождет. Годик-другой. Пока не поумнеет. Ты как раз в армию сходишь, а она замуж. Вот тогда и встретитесь.

Олег готов был поддаться:

— Что ты со мной делаешь…

— Ох ты бедненький! Что с ним сделали! Вали все на меня. Пусть я буду виноват. А мне чихать.

Сопнул с дороги сучок и беспрепятственно зашагал вперед.

Олег, поколебавшись, взялся за голову и побрел за ним следом. Очень похоже на Адама с картины Томмазо Мазаччо «Изгнание из рая». Вечный, впрочем, сюжет: расставание человека с надеждой, любовью и верой.

Только Витька идет, легкомысленно посвистывая, руки в карманах. Он из другого сюжета. Но тоже вечного.

ГОРОД, В КОТОРОМ…

Рассказы

БАПТИСТКА

Жить в этой стране — да и не только в ней — да и вообще: жить… Стыдно, конечно.

Влипли мы. И выкручивайся кто как знает.

Но, так уж  и с т о р и ч е с к и  с л о ж и л о с ь, ты живешь.

(НАШ оборот.)

Челябинск выплавляет в год семь миллионов тонн стали (счастливое число). Зачем, когда другие, равновеликие страны, насыщают все потребности двумя миллионами тонн нержавейки — это вопрос другой. А вот на культуру в этом городе расходуется 0,23 процента бюджета — супротив семи-восьми, обычных в мире. Во всей России только Колыма и остров Сахалин чуть приотстали от Челябинска по культуре.