Краткая история российских стрессов. Модели коллективного и личного поведения в России за 300 лет - Яков Моисеевич Миркин

Так может быть и в будущем. Нужно только дать возможности, создать условия для переворота в сознании — жить для себя, жить для семьи, богатеть, жить спокойно, быть, накапливая, на несколько поколений вперед, подчиняясь, конечно, не только частному, но и общему интересу. И, понимая, что в центре мироздания — не мифические конструкции, а российские семьи, которые сделают все, чтобы общество, которое они создают, их государство, их экономика, были не хуже, чем у «золотого миллиарда».

Утопия?

Нет, практика, доказанная после Второй мировой войны не менее чем 15–20 странами.

Но для этого многое нужно изменить, прежде всего — в коллективной модели поведения.

П. Клее

Война за массовое сознание

Урок № 1. То, что было, есть и будет в России и то, что случилось в 1917–1991 гг. и позже — это мы сами. Это функция от наших традиций, от коллективного характера, от того, как устроены наши «коллективные эмоции», наша общая логика, от того, как столетиями устраивалась жизнь на Великих северных и восточных равнинах. От того, как здесь боролись за выживание. От того, что такое «мы» — как «коллективный человек».

Российский характер мозаичен. С одной стороны, вековая традиция быть закрепленными, быть в основании пирамиды жестко централизованного государства, без имущества, в вертикалях. С другой — только свобода, высокая энергетика, мобильность, толерантность (около 200 национальностей) и терпеливость могли бы собрать самое крупное по территории государство мира, «от края и до края». Велики заимствования (языковые, идеологические, технологические) и адаптивность к ним. Великолепный, многозначный язык, с массой инородных включений, дающий гибкость мышления. Жертвенность и невероятная склонность к крайностям, «заносам», то влево, то вправо, к крайним формам в моделях общества. К тому, чтобы «догонять» с великими жертвами.

Урок № 2. Кажется, что уже столетиями имеем дело с одним и тем же «коллективным человеком», воспроизводящим схожие формы общественно-экономического устройства. У него тяжелый характер. Он привык быть субординированным, привык прислоняться к вертикалям и крупному, к государству, в т. ч., пытаясь быть защищенным, он — временщик, способный жить без собственности, веками создавая времянки и, поколения за поколением, разрушая и переустраивая их. Попробуйте найти гражданские строения XVI–XVII веков. Он привык служить, привык растворяться, не подчиняя жизнь дому и своей семье на несколько поколений вперед.

Этот «коллективный человек» знает себе низкую цену. И вместе с тем в собственной жизни, прислонившись к вертикалям, он не верит, что его в конце концов защитят, и ведет себя, как «волк в лесу». Отсюда «взять и убежать», короткие временные горизонты, резкость и экстрим в решениях. Число людей, желающих перестрелять всех, кто виноват, что жизнь такая, никогда не уменьшается на Руси. От четверти до трети «часто испытывали это желание» (опросы Института социологии РАН в 1995–2011 гг. И странным образом, будучи маломобильным и не склонным к рискам и инновациям, этот «коллективный человек», двигаясь рывками, освоил самые крупные в мире пространства и принял на себя самые высокие риски в социально- экономических экспериментах и мировых войнах.

Урок № 3. Без ломки стереотипов поведения этого «коллективного человека», его коллективного мышления он будет бесконечно воспроизводить вертикали, жесткие иерархии, огосударствленную экономику, рывки, осваивать жизнь как временное пространство и, наконец, общество служилых, подчиненных, закрепленных людей, имеющих низкую цену и способное на инновации только по твердому указанию барина. Это не значит, конечно, что в этом обществе не будут проявляться множественные таланты, но их кпд будет, скорее, проявляться, как взламывание асфальта.

Урок № 4. Этот коллективный человек склонен к садомазохизму, к самоистязаниям, потому что любую реформу общества (особенно хорошо это видно с петровских времен) он проводит в крайности и доводит до крайности, с самыми большими потерями для населения и экономики. Разве что великие реформы 1860-х выглядят иначе, но они были закончены убийством царя-освободителя и самой крайней реакцией. Во всяком случае, вынужденные реформы начала 1900-х, и переворот в обществе, начавшийся с 1917 г., и переход к рыночности 1990-х полностью укладываются в эту логику.

Урок № 5. Любой опыт экономического или общественного чуда (это хорошо показывают полтора десятка стран, совершивших его после Второй мировой войны) связан с переворотом в моделях коллективного поведения, в ломке характера «коллективного человека». Только решимость народа переделать свой мир создает эффект быстрого перехода из общества отстающего в общество растущее, развитое.

Но для этого любая реформа, пусть даже она идет «сверху», должна быть подчинена не только росту и модернизации, тоннам или баррелям, а, прежде всего, интересам качества жизни. Каждое макроэкономическое или институциональное решение должно тщательно взвешиваться с точки зрения бытия населения, сохранности его имущества и доходов, продолжительности жизни. Только в этом случае удается переделать «коллективного человека», создать общества, подчиненные развитию, а не иерархиям, переделам и времянкам.

Нам нужно измениться, чтобы быть легче, мобильнее, инновационнее. Чтобы быть свободнее, чтобы легче общаться с другими «коллективными людьми». Чтобы сделать по-настоящему ценной каждую человеческую жизнь. И, наконец, чтобы поставить в центр всего и вся благосостояние семей, продолжительность жизни не на словах, а на деле.

Урок № 6. Хорошо видны циклы, тренды (при всей неоднозначности того, что происходило внутри): 1797–1801 гг. — ужесточения, Павел I, структурирование; 1801–1825 гг. — либерализация, Александр I, парламентские проекты; 1825–1855 гг. — централизация, свертывание власти в жгут, Николай I; 1855–1881 гг. — либерализация, Александр II, реформы, представительство; 1881–1894 гг. — закручивание, Александр III, административное давление; 1894–1917 гг. — вынужденная либерализация, Николай II, парламент, февраль; 1917–1921 г. — октябрь, военный коммунизм, всё — административно; 1921–1931 гг. — либерализация, НЭП 1931–1953 гг. — сбор всего в кулак, административная система, Сталин; 1954–1970 гг. — либерализация, оттепель, экономическая реформа; 1970–1985 гг. — централизация, бюрократизация, концентрация; 1985–1998 гг. — либерализация, децентрализация, разгосударствление, разнос; 1998 — по н. в. — шаг за шагом концентрация власти, сгущение государства.

Это значит, что, следуя циклам, впереди можно ожидать времени либерализации и очень важно использовать его, если жизнь даст для этого шансы, для необратимых перемен.

Урок № 7. Интеллигенция, приходя во власть, не способна ее удержать или перерождается в свою противоположность. Интеллигенция — иной способ существования людей, чем тех, кто живет во власти. Но только интеллигенция может создать школы и запас идей, способные менять коллективные модели поведения. И это значит, что у интеллигенции — своя война внутри России.

Это война за массовое сознание, за рациональность и свободолюбие «коллективного человека», за ценности независимого, мобильного, способного создавать инновации и принимать риски коллективного и частного поведения. Это война за эволюцию вместо революций. И эту войну еще нужно выиграть. Пока в ней российская интеллигенция (та, что в истинном смысле этого слова) проигрывает.

Национальная идея. Другая[822]